Андрей Посняков - Меч времен
Правда, не сказать, чтоб безоблачное — проблем и тогда хватает, и не менее значимых, чем у взрослых, а вот возможностей для их решения — несоизмеримо меньше… Вот и эти, бояричи… Когда их детство кончится? Через год, два? В эту эпоху взрослеют рано. А потом на коня — в военный поход, который вполне может окончиться весьма плачевно — смертью. Да и на какой-нибудь там охоте можно погибнуть — в когтях разъяренного медведя или под копытом здоровущего, косящего кровавым, налитым лютою злобой глазом, быка — лося. Средневековая жизнь опасна и непредсказуема — и отнюдь не только для простолюдинов.
А пока — играйте, детишки! Носитесь, кричите, смейтесь… пока резко не кончилось, не оборвалось жалобно звякнувшею струной ваше детство.
Мальчишки так и делали — носились, кричали, хохотали, кидались в друг дружку репейником, а потом, чуть подуспокоившись, принялись играть в… в некую игру, которую когда-то в собственном детстве Михаил знал под названием «чижа».
Подбрасывалась — или выбивалась — вверх палка, разбивались другие мелкие палочки и дощечки — их надо было собрать за какое-то время… Примерно такие вот правила, точнее не вспомнить.
Оп! Подлетела высоко в воздух палка… Впрочем, не так уж и высоко, но мальчишкам-то наверняка казалось — что в самое небо! И — тотчас же — рванулся собирать дощечки младший боярич… одну подобрал, вторую, третью… Эх, не успел!
Закупы уже как раз заканчивали укладывать последнюю плаху и присели в тени — отдохнуть. Щурясь от солнца, Авдей с Мокшей о чем-то негромко болтали, а Миша с явным удовольствием наблюдал за играющими детьми, вспоминая себя в их возрасте. Хорошее было время! Жаль только, быстро закончилось.
— А ну-ка, давай, Бориска! — смеялся младшенький — Глеб. — А вот, побегай-ка теперь ты!
Взвилась в небо палка… Разлетелись далеко в стороны досочки…
А Борис уже там, схватил одну, вторую… Оп — подбежал к вязу, наклонился…
Быстро и без всякого лая из будки выскочил пес. Остановился, зло оскалив клыки, зарычал — вот-вот бросится! А ведь бросится же!
А боярич, заигравшись, словно бы не замечал псину… да если б и замечал — что с того? Что с ним, с юным представителем знатного боярского рода Онциферовичей, может случиться здесь, в собственной вотчине? Уж конечно же ничего плохого.
Вот только жаль, пес об этом не знал… Вызверился… Раскрыл пасть… прыгнул!
Михаил уже бежал наперерез — жалко стало мальчишку… Прыжком — раз, два, три…
И — словно в замедленной съемке: летящий, вытянув лапы, пес, желтый, в подпалинах… оскаленная пасть… клыки… медленно — казалось, что медленно — оборачивающийся отрок… ужас… ужас в глазах… А пес уже близко — сейчас схватит за горло… Сейчас…
Миша с ноги ударил животное в бок, отбросив в сторону… Зверь тут же поднялся, бросаясь уже на другого соперника… Михаил ухватился руками за раскрытую пасть — и как так только вышло? Ну, схватил — и что теперь делать-то? А пес злобно косил глазами… Не пес — волк! Такой сожрет! Вот отпустишь — и сожрет, не подавится…
— Трезор! Трезорушка! Цыть!!!
Господи — Семен, кажется… Привратник…
— Ну, иди, иди сюда, псинище… — привратник погладил собаку, почесал за ушами, потом кивнул Мише. — Ну, отпускай… отпускай уже… не тронет… Молодец, Трезорушка… хороший пес… служишь…
Отпустив пса, Михаил уселся на траву, поглядывая на подбежавших закупов, на тиуна… Да-да — тот тоже был здесь и, похоже, все видел.
— Ну и псинище! — пришел в себя Борис. — Едва не разорвал… — улыбнулся. — Хороший пес, верно добро стережет! Можно погладить?
— Погладь, господине! — расплылся в улыбке Семен. — Цыть, Трезор! Цыть…
— И я тоже, тоже хочу погладить, — подбежал к собаке младшенький, Глеб.
Михаил только сплюнул — даже не поблагодарили. Хотя — не разорвал пес мальчишку — и то славно!
— Бояричи, — поклонился тиун. — Батюшка вас к себе кличет — обедать…
А Михаил отряхнулся да пошел дальше плахи мостить — положили проворно последнюю…
Мокша все удивлялся:
— Вот так пес! Страшно ночью без ножа выйти.
— Ночью вообще без ножа страшно!
— Да уж… А, смотри-ко, Авдей, тиун-то не доглядел — лужу почитай, у самого крыльца оставил… Как так? Может, дождей давно не было?
— Не в дождях дело, а в хитрости тиуньей, — улыбнулся Авдей. — Ну-ко, сам суди — приехал хозяин проверить — как тут да что… Ежели недогляд не найдет — долго везде шарить будет, что-нибудь да отыщет… А тут — лужа-от — на глазах. Зато все остальное вроде бы как в порядке… А за лужу — с тиуна спрос! Да и исправили все уже — на глазах прямо.
— Эх, Авдейко, Авдейко… До чего ж ты умен, паря!
После обеда со всеми закупами — по очереди — говорил сам хозяин. Сначала — с парнями, потом пришло время и Мише.
Пригладив волосы, молодой человек вошел в горницу и поклонился, сказал, как учили:
— Здрав буди, боярин-батюшка.
— И тебя не оставит Господь своими милостями, — приветливо улыбнулся боярин. — Слыхал, слыхал уже про твои подвиги — рассказали чады. И знаешь, кто в этой истории мне больше всего по нраву пришелся?
— Пес.
— Угадал! — Софроний Евстратович погладил бороду. — Верно — пес. Хозяйское добро стережет, ни на кого не смотрит… А что ты вступился… так то и должно быть, нет?
Вместо ответа Михаил еще раз поклонился.
— Вижу, ты не глуп весьма… Грамоту розумеешь?
— Да у меня инсти… Розумею, господине.
— Говорят, ты мечом бьешься изрядно? — прищурившись, продолжал допрос боярин.
Интересно, кто ему про это сказал? Ах да… сам же Михаил перед тиуном и хвастал… Ладно…
— Бьюсь, господин.
Софроний Евстратович усмехнулся:
— Сейчас и проверим — как. Выходи-ко на двор, парень.
На залитом солнцем дворе, возле крыльца — как раз на месте некогда бывшей лужи — стоял, небрежно помахивая увесистой палкою, мускулистый парень из числа приехавших вместе с боярином вооруженных слуг. Такой же палкою был вооружен и Михаил. Софроний Евстратович вместе с детьми расположился прямо на крыльце, остальные зрители толпились кто где, тиун — так почти у самых ворот.
Болтали, переглядывались, заключали пари…
— Ростислав… на Ростислава ставлю…
— А я на нового закупа!
— Смотри, проиграешь, Семене!
Почмокав губами, боярин махнул рукой — начинайте.
Ростислав — судя по выкрикам, именно так, кажется, звали мускулистого парня — не стал долго кружить и напал первым, сделав длинный выпад… Ловко отбитый Михаилом. Соперник тут же отскочил в сторону и снова нанес удар… пришедшийся Мише в плечо… Ох и больно же! Пропустил… солнце-то прямо в лицо, не увидел… Теперь понятно, почему вражина не кружит — зачем? Заранее выбрал удобное положение… Удар! Бах! Целая серия… Подставляя палку, Михаил сделал несколько маленьких шажков в сторону… еще чуть-чуть… еще… Теперь-то солнышко светило всем одинаково, поровну: Ростиславу — в левый глаз, Мише — в правый.
Удар! Ах, хорош… Едва не переломились палки… Уцелели бы клинки? Ну, это, смотря какие…
Удар! Удар! Удар!
И вопли зрителей…
— Дай ему, дай!
Миша внимательно следил за соперником. Смотрел не в глаза — а как бы сквозь, улавливая малейшее движение, шевеление… даже намек. Вот противник дернулся влево… слишком быстро дернулся, явно — значит, провоцирует… ждет оплошки… Не поддаваться! Ага… отбить! И теперь самому — в нападение: на! на! на! Ага! Не по нраву?
Ростислав снова отскочил, осклабился… Снова дернулся влево — явно показушно, неуклюже… зачем? Хочет, чтобы Миша подумал, что он хочет… А мы туда же!
Без труда увернувшись от провоцирующего выпада, Михаил с силой опустил палку на правое плечо соперника… Тот охнул, упал…
И тут же подбежал тиун:
— Хватит! Подойди к боярину, паря.
Положив палку возле крыльца, Михаил пригладил волосы и поклонился.
— Вижу, бьешься ты хорошо, умно! — улыбнулся Софроний Евстратович. — Чады мои, Борис с Глебом, за тебя переживали… Ишь, смеются! Вот что, Мисаил…
Ого! Миша удивился — боярин его уже и по имени назвал — а это что-то да значило!
— Детушки мои в возраст воев входят, особого пригляду, умения требуют… Вот ты и займешься ими… вместо прежнего их воспитателя, Нифонта-грека, беспробудного пианицы…
Что?
Михаил сначала не понял… Это что же ему предлагают-то? Стать воспитателем юных бояричей? Это ему — закупу? Впрочем, а почему бы и нет? Были же в Древней Греции и Риме рабы-педагоги… Да и вообще — прежний-то воспитатель, похоже, за пьянство с должности изгнан… А ведь неплохая должность, черт побери! Все лучше, чем на хозяйстве. И — по специальности как раз — «учитель». Как же в эти времена должность сия называлась — «дядька», что ли? Или — это чуть позже? У Петра Первого вот был дядька — Никита Зотов — тоже, кстати, пьяница…
