Сергей Щипанов - По ту сторону
Последние слова «священника» тонули в гомерическом хохоте зрителей.
Ничего удивительного в том, что все женские роли достались мужчинам, не было: тут это обычная практика.
Вторая реприза показалось знакомой: когда-то я слышала похожий анекдот, как видно, переживший столетия.
На этот раз Зуко изображал игуменью женского монастыря, а я и Станко – монахинь-послушниц.
«Матушка! – говорил Станко, обращаясь к «игуменье». – Я согрешила – держала в руке фаллос мужчины». «Ладно, дитя моё, пойди и омой руки в святом источнике». Пауза. Затем влетала я, так же наряженная монашкой, и возбуждённо кричала: «Матушка! Что там такое?! Послушницы собрались у святого источника, и в нём руки моют, а одна рот полощет!».
Легкие смешки, – шутка не сразу доходила до зрителей, – сменялись жеребячьим ржанием.
Сценки имели оглушительный успех.
А я получала теперь по грошу за каждое выступление.
В «добром городе Гданьске», где мирно уживались представители самых разных конфессий и народов, подобные вольности в изображении «христианских добродетелей», как видно, не осуждались властями предержащими, и даже со стороны клерикалов не вызывали нареканий. Нам, во всяком случае, «солёные шуточки» сходили с рук.
2
Погода на Рождество, как по заказу: снег, лёгкий морозец. Меня это не очень радовало. Пришлось срочно утеплять свой «вигвам». Барбара, постоянная советчица, надоумила купить войлок и сделать из него «шалаш в шалаше» – типа казахской юрты. Получилось неплохо: теперь тепла простой восковой свечки хватало на обогрев жилища. Плохо, что свечи дорогие – полтора гроша дюжина.
Здешний люд праздновал Рождество с размахом. Повсюду костры жгли, народ толпился – пиво и «выборова» рекой. Ряженые ходили, дудели, колотили в бубны, пели и плясали, водили на цепи медведя. Шум и гам стоял такой, что и не захочешь, а ударишься в гульбу. А нам, призванным веселить народ, не до гулянки: время «делать деньги». До самого Крещения мы давали по два, а то и по три представления в день. И каждый раз «с аншлагом». Ни снег, ни мороз не пугали праздных гуляк и честных тружеников, выкраивающих «час на потеху». Даже важные господа удостаивали нас вниманием: приезжали в санях, целыми семьями, разодетые в дорогие меха. Хохотали над сценками так же заразительно, как и простолюдины.
Цирковые номера мы работали по-прежнему. Станко ходил по канату, Себастьян жонглировал, хоть и был постоянно пьян, навёрстывая упущенное за время поста. Лоло тоже выступала. Зуко наряжал обезьяну в меховые штаны и куртку, берег от мороза. Она у него за члена семьи – «пятый ребёнок». Всех своих чад, за исключением новорождённой девочки, Хозяин приучал, мало-помалу, к цирковым трюкам. «Скоро научитесь на хлеб себе зарабатывать», – говорил он будущим артистам с любовью. Чадолюбив был, и щедр на похвалу, но и взыскивал строго. Впрочем, наказывал провинившихся не сильно, а если и порол иногда, то потому, что «так положено». Порка здесь признавалась единственным методом воспитания.
Хлеб за брюхом не ходит, и нам, чтобы прокормиться, приходилось вкалывать будь здоров. Зуко постоянно измышлял новые репризы, дабы не наскучить зрителям. Решив не ограничиваться фацециями, он придумал разыграть в лицах озорной стишок из тех, что сочиняли, распевали или декламировали бродячие студенты-ваганты. Мне пока не довелось увидеть вживую этих бардов, но много о них наслышана. Талантливые поэты, насмешники и острословы, все как один бражники и жуиры, они и не мечтали, должно быть, что их сочинения войдут в золотой фонд всемирной литературы.
Зуко выбрал популярную песенку «Я скромной девушкой была», в которой строки на немецком чередуются со строками на латыни. Мне досталась роль «скромной девушки», простушки, соблазнённой молодым повесой – его играл Станко.
Я было испугалась, уяснив смысл фривольной песни, которую мы с негодником-мальчишкой должны обыграть: чего доброго, заставят участвовать в эротической сцене!
Но Зуко и не помышлял о столь грубом нарушении приличий. По его замыслу мы со Станко должны всего лишь станцевать мазурку. При этом мне поручалось ещё и петь.
Народные танцы – не моя стихия. Как и вокал.
Пыталась возразить:
– У меня не получится. Опозорюсь только.
– И не думай отказываться! – не принял возражений Зуко. – Ты теперь лицедей, Джек. И не смей возражать старшему!
За неделю с небольшим мы отрепетировали номер. Сто потов с меня сошло, но в итоге Хозяин остался доволен.
– Ты превосходно играешь женщину, мой мальчик, – похвалил Зуко.
Мне почудился скрытый намёк в его словах. Неужели заподозрил?! Нет, похоже, говорил искренне. А обращением «мой мальчик» Зуко всегда подчёркивал покровительство «юному таланту».
И вот «премьера». Меня нарядили пасторальной пастушкой: в светло-серое, украшенное оборками платье и чепчик с голубенькими ленточками. Станко одели в костюм городского щёголя среднего достатка – черные штаны в обтяжку и темно-бардовый жакет.
Эх, незавидна доля уличного артиста! И я, и мой напарник зубами стучали от холода в сценических костюмах, но работа есть работа.
Впрочем, быстрый танец нас разогрел. Я запела:
«Я скромной девушкой была,
Virgo dum florebam (Когда я цвела невинностью)
Нежна, приветлива, мила,
Omnibus placebam (Всем нравилась)
Пошла я как-то на лужок,
Flores adunare (Собирать цветы),
Да захотел меня дружок
Ibi deflorare (Там лишить девственности)».
Ха! Кой чёрт цветы – кругом сугробы по колено. Но это так, пустяки.
«Он взял меня под локоток,
Sed non indecenter (Но весьма пристойно),
И прямо в рощу уволок,
Valde fraudulenter (Очень коварно)».
Мы продолжали кружиться под музыку Зуко. А моя героиня подверглась форменному насилию.
«Он платье стал с меня срывать
Valde indecenter (Очень непристойно),
Мне ручки белые ломать
Multum violenter (Очень грубо)»
Однако, насильник, как в известном анекдоте, спас девушку от изнасилования – уговорил.
«Тут он склонился надо мной
Non absque timore (Не без робости)
«Тебя я сделаю женой…
Dul cise stcum ore (Он сладкоречив)». Навешав дурёхе на уши лапшу, ловелас получил желаемое:
«Он мне сорочку снять помог,
Corpore detecta (Обнажив тело),
И стал мне взламывать замок,
Cuspide erecta (Подняв копье)».
Донжуан, по словам героини, славно поохотился и поиграл:
«Вонзилось в жертву копьецо,
Bene venebatur (Хорошо поохотился!)!
И надо мной его лицо:
Ludus compleatur (Да свершится игра!)!»
Слушая песню, зрители смеялись, комментировали, выкрикивали непристойности. В общем, можно сказать, что мой дебют, как вокалистки, оказался успешным.
А напарник подмигнул и сказал:
– Ты в этом платье здорово похож на бабу. Эх, был бы ты девкой, мы бы с тобой…
Я послала его по-русски.
IX. Дальше в лес – больше дров
1
Как ни здорово принимали нас жители Гданьска, не жалея честно заработанных грошей, но и им стало приедаться. Пора, как говориться, и честь знать. Наш путь лежал в Померанию и дальше – в Гамбург. День Святого Валентина мы встретили в дороге.
Собственно, никто из труппы не собирался отмечать праздник всех влюблённых. Я бы и не вспомнила о нём, но Мадлен, жена Зуко, обмолвилась: в девичестве мечтала, чтобы ей подарили «валентинку». Она родилась и выросла в Лотарингии, где влюблённые чтут старинный обычай, делают в этот день друг другу подарки.
А на меня нахлынули воспоминания: и как писала любовные послания, и как получала, и как в первый раз целовалась с мальчиком из соседнего подъезда… До слёз пробрало, пришлось лицо прятать, чтобы никто не увидел.
Накануне отъезда я сняла с руки Стеллы сооружение, которое заменяло гипс – аппарат Джека. Так я его мысленно называла. Кость у девочки, насколько я могла судить, не имея рентгена, срослась правильно. Показала ей, как разрабатывать руку, и посоветовала сменить, по возможности, хождение по канату на что-нибудь менее опасное. В ответ Стелла вздохнула и покачала головой. Риск – часть её жизни. И не только её.
Дорога оказалась скверной: яма на яме да грязь непролазная. Не Европа, а российское Нечерноземье, честное слово. Такая же дрянная и погода стояла: дождь, переходящий в мокрый снег, и ветер, пробирающий до костей. Наши колымаги вязли, колеса по оси проваливались, приходилось слезать, толкать, тянуть. И так бессчётное число раз. За день выматывались так, что к вечеру с ног валились. Останавливались на пару дней в городках, из тех, что побольше да побогаче, устраивали представление – путешествовали «без отрыва от производства».
Герцогство Померания встретило нас отличной солнечной погодой. Пахнуло весной. Сразу веселее стало на душе. А катить по сухой дороге – одно удовольствие. Ну и что, колдобины да ухабы: грязь не месишь – и ладно.
Мы прибыли в Штеттин, город в устье Одера, место, где лет так через сто пятьдесят должна родиться герцогиня Ангельт-Цербстская, будущая императрица Екатерина II.
