Суда не будет (СИ) - Федин Андрей Анатольевич

От завтрака я отмахнулся. Мимолётно взглянул на себя в зеркало (в прихожей) — увидел там зевающего Димку. Добрался до кровати и заскрипел пружинами. Прикрыл глаза и тут же задремал под пение пробудившихся за окном птиц.

Ни в пятницу вечером, ни в субботу утром я из квартиры не выходил.

Едва ли не всё это время простоял около стола в комнате.

Пачкал чернилами страницы очередного блокнота и пальцы на руках. В какой-то момент даже почувствовал себя прежним: писателем Владимиром Рыковым, которого читатели и издатель торопили с написанием очередного детективного романа.

От ощущения дежавю меня избавил лишь тот приятный факт, что я не сидел в инвалидном кресле-коляске. Теперь я считал едва ли не за благо онемение ступней от долгого стояния у стола и постанывание коленных суставов.

Ни в пятницу, ни в первую половину субботы Вовка мне не позвонил. Меня это не удивило: я помнил, в каком цейтноте провёл в прошлой жизни двадцать шестое и двадцать седьмое июля девяносто первого года.

В полдень я всё же отложил в сторону ручку и решительно закрыл блокнот; пообедал. Затем вновь удивил сидевших у моего подъезда женщин, когда в полуденный пик жары отправился на велопрогулку.

Прокатился до гаража, где повесил на настенные крюки велосипед (хорошо проявивший себя в поездке на остров в посёлке). Вновь пересел на Димкину «копейку» и отправился на центральный телеграф.

В помещении междугородного переговорного пункта я в очередной раз отчётливо прочувствовал тот факт, что очутился в прошлом. Остановился в трёх шагах от входа, окинул взглядом просторное помещение. Ощутил, что оказался то ли на вокзале, то ли в библиотеке. Люди сидели на креслах около окон: одни читали газеты, другие тоскливо посматривали на двери телефонных кабинок, откуда в это время доносились громкие голоса. Часть граждан расселись на стулья около столов и торопливо заполняли телеграфные бланки.

«Маша! — доносился из кабинки под номером восемь мужской голос (он будто пытался без помощи телефонной связи докричаться до находившегося в другом городе абонента). — Послезавтра приеду! Послезавтра! Да! На Витебский вокзал! Нет, не на Московский! На Витебский, поняла⁈ Да! Встречайте!..» В другой кабинке женщина поздравляла некоего Славу с днём рождения — звуки её голоса переплетались со звуками голоса общавшегося с Машей мужчины и со звонкими детскими криками, что звучали в двенадцатой кабине.

Мужчина пенсионного возраста шуршал газетой, будто проверял её на прочность. Сидевшая с ним по соседству женщина то и дело тяжело вздыхала. Занимавший кресло у самого входа мальчишка шмыгал носом. Я прошёл через зал — суровые взгляды граждан проводили меня и словно просканировали по пути. Я занял очередь к окошку. Прикинул, сколько граждан было в очереди передо мной. Уселся на пустующий скрипучий стул, забросил ногу на ногу — тут же почувствовал на себе осуждающие взгляды пожилых людей.

Вскоре разобрался, что большая очередь скопилась здесь неслучайно. В одном и том же окошке и заказывали междугородние переговоры, и отправляли телеграммы. С улыбкой подумал о том, что женщина оператор за окошком выполняла функцию обычного мобильного телефона. И тут же напомнил себе, что мобильный телефон сейчас — не такое уж обычное дело (особенно в Советском Союзе). Полюбовался на финиковую пальму, что росла в центре зала в большой деревянной кадке. Взял со стола «бесхозную» газету.

«Российская газета» за сегодняшний день. Пробежался взглядом по первой странице. «Сенсация, — гласил заголовок, — на пленуме ЦК КПСС сенсации не произошло, или Как Горбачёву удалось „укротить“ партийную номенклатуру?» Я сместил взгляд на «События дня». Увил там надпись «Пушки делайте сами». Прочёл первые строки: «Закончился визит в нашу страну японской делегации, которая занималась вопросами конверсии. Гости посетили оборонные предприятия ряда городов России…» Я бросил газету на стол.

Пробормотал:

— Японцы на оборонных предприятиях. Ну и бардак творится у нас в стране… товарищи.

В зале ожидания международного переговорного пункта я просидел полтора часа. За это время сыграл две партии в шахматы с остроносым пенсионером (одержал две уверенные победы). Из разговора женщин узнал о том, что в магазине на улице Танковая завтра «выбросят» «крышечки для банок» (по одной упаковке в руки). Явившиеся с отцом школьники рассказали нам десяток анекдотов на политические темы (явно подслушанные дома «на кухне»). Хмурая пенсионерка поделилась с очередью инсайдом о том, что в Советском Союзе скоро закроют все коммерческие магазины, а «всех этих хапуг» кооператоров отправят в лагеря, как при Сталине.

— Рыков! — прозвучало объявление. — Ленинград. Десятая кабина.

Я не дослушал рассказ сидевшего в двух метрах от меня кудрявого черноволосого мужчины о его службе в Советской армии. Мужчине «посчастливилось» нести срочную службу в Группе советских войск в Германии. Уже четверть часа он вещал о своих армейских приключениях двум сидевшим рядом с ним подросткам. Говорил он громко — его слушала вся очередь. Я прошёл к десятой кабине. Приоткрыл дверь, вдохнул аромат женских духов (до меня здесь общалась с родственником из Владимира большеглазая шатенка). Шагнул в кабину, снял трубку (отметил, что та всё ещё хранила тепло женской ладони). Не услышал в динамике трубки гудков.

Произнёс:

— Алло.

— Алло? — тут же промурлыкал мне в ответ женский голос.

— Здравствуй, Саша, — сказал я. — Рад тебя слышать.

Александра Лебедева узнала мой голос. Она тут же назвала меня по имени и засыпала ворохом вопросов: «Откуда ты звонишь? Как у тебя дела? Почему так долго не звонил?» Её голос звучал бодро и радостно. Саша стойко выслушала мои стандартные ответы на её стандартные вопросы. Перешла к вопросам личным. Я заверил её, что тоже соскучился. Признал, что вспоминаю о ней. Сказал, что в Нижнерыбинске «решил» пока не все «вопросы». Заверил Лебедеву, что «всё идёт, как надо». Рассказал, что у моего брата и у его семейства пока «всё в порядке». Сообщил, что мой план не изменился, что я «как раз» успешно работаю над его осуществлением.

— Я так за вас рада!..

Выслушал Сашины рассказы о её Ленинградских буднях. Узнал, что в начале этой недели в газете опубликовали Сашину статью о махинациях бывшего депутата Ленсовета Васильева (ныне покойного). Александра заверила, что статья наделала в Ленинграде «много шума», потому что Лебедева разоблачала в ней не только Васильева, но и других состоявших сейчас при власти в городе на Неве товарищей. В шутливой форме Саша сообщила, что теперь опасается новых покушений. Она весело описала, как всю неделю отбивалась от звонков с завуалированными под упрёки угрозами и от поздравлений. Сообщила, что устала от телефонных звонков.

На мой вопрос ответила:

— Нет, с папой… на тему твоего предсказания пока не говорила…

Она сказала, что её отец сейчас очень занят на работе — она с ним не часто «на этой неделе» виделась и общалась. Сообщила, что до «тех событий» ещё есть время. Заверила, что обязательно придумает, как и когда «правильно и убедительно» преподнесёт отцу полученную от меня информацию. Я вслух согласился с Лебедевой, что «время ещё есть». Вновь выслушал перечисление тех внешне безобидных вопросов обо мне, которые генерал-майор КГБ Виталий Максимович Корецкий задавал своей дочери. Александра озвучила их, едва ли не как шутку. Сообщила мне и о том, что Сашина мама «обязательно» испечёт для меня печенье с корицей.

Взглянул на часы — сообразил, что примерно в это время я в «ту субботу» вернулся домой.

Сообщил Александре, что время нашей беседы истекло.

— Дима, но ведь мы же с тобой увидимся снова? — спросила Лебедева.

Мне показалось, что она шмыгнула носом.

— Очень этого хочу, — ответил я. — Но не обещаю. Саша, ты сама знаешь, почему.

От центрального телеграфа я поехал домой. По пути притормозил около автобусной остановки, приобрёл у торговавших там женщин два букета гладиолусов. Подкатил на «копейке» к своему дому, продемонстрировал сидевшим около подъезда любопытным женщинам, что снова переквалифицировался из спортсмена велосипедиста в автолюбители.