Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – монарх
Из ее глаз выкатились две крупные прозрачные
слезинки.
— Умоляю, не убивай его! Как угодно убей меня, я пальцем не шелохну.
Я медленно убрал меч.
— Ладно. Я должен быть не только справедливым, но и милостивым, как почему-то велел наш Создатель. Уж не знаю, что за блажь на него нашла... Я не стану тебя убивать, как и твоих детей. Но не ради тебя, я милостив не настолько... а ради того, кто поит там коня. Он слишком уж счастлив с тобой! А я не могу вот просто так взять и сделать хорошего человека несчастным.
Она смотрела расширенными глазами, как я бросил меч в ножны. Я не стал подавать ей руку, она поднялась медленно и осторожно, все еще опасаясь внезапного и смертельного удара.
— Ты... ты даруешь нам жизнь?
— Дарую, — отрезал я. — Надо бы прибить... так, на всякий случай, но рискну. Но если узнаю, что ты взялась за старое...
Она вскрикнула:
— Ни за что!.. Я познала куда более высокие радости, что просто убивать. Убивать и зверь может. Я была просто сильнее других зверей. А счастлива я только теперь!
Я кивнул и вышел. Бобик весело гоняет кур, те с громким возмущенным кудахтаньем взлетают, рассаживаясь на плетне, мужик уже напоил арбогастра и с восторгом расчесывает ему гриву.
Услышав мои шаги, обернулся и сказал с восхищением:
— Никогда такого красавца не видел!.. Мой лорд, вы не останетесь пообедать?
— Очень спешу, — объяснил я. — У меня очень строгий господин.
Я вскочил в седло, мужик крикнул:
— А кто у вас господин?
— Господь, — ответил я. — Только Господь.
Вблизи Большого Хребта воздух заметно посвежел, хотя, на мой взгляд, каменная стена должна бы накаляться под жаркими лучами и прогревать воздух вокруг себя, но тут все не так, а разбираться некогда, вон появилась темная точка в основании Хребта и начинает стремительно расширяться одновременно с надвигающейся на меня каменной громадиной.
Бобик промчался вперед, справа и слева от Тоннеля массивные башни из толстых глыб, камня везде вдоволь, рыцари в стальных доспехах по обе стороны даже не смотрят в сторону осточертевшей дороги, где нескончаемым потоком тянутся нагруженные подводы, телеги, могучие волы тащат огромные фуры, идут торговцы, ведя в поводу навьюченных коней...
Странно, если бы Бобик не ринулся к рыцарям. Я с изумлением увидел, что там никакого переполоха, один сразу же подобрал с земли толстую палку и, сделав вид, что бросает в одну сторону, на миг спрятал за спину, а затем с силой швырнул в другую.
Хитрый Бобик все сообразил, не ринулся по новому следу, а развернулся и помчался в нужную сторону, подхватил у самой земли падающее бревнышко и тут же оказался перед его новым другом.
При моем появлении из башни вышли сразу четверо крупных и в прекрасных доспехах рыцарей. Все почти с меня ростом, на белых плащах красные кресты, опоясаны мечами, на поясах мизерикордии, ибо милосердие — закон для рыцаря Ордена Марешаля.
— Приветствую, братья, — сказал я. — Меня зовут брат Ричард.
Один сказал учтиво:
— Мы знаем тебя, брат.
Второй добавил:
— И знаем, как ты много сделал для того, чтобы Орден Марешаля снова вышел на свет божий.
— Во всех наших храмах, — сказал третий, — отслужили в первый же день по благодарственной мессе в твою честь.
— Во славу Господа, — сказал я с неловкостью. — Я только выполнял его волю.
— Во славу Господа, — ответили они вразнобой, но
одинаково благочестиво перекрестили кто грудь, кто лоб. — С победным возвращением, брат.
— Уже знаете? — спросил я с недоверием.
— Слухами земля полнится, — ответил первый уклончиво.
— Мы всего лишь, — добавил второй, — лучше других умеем слушать.
— Хорошее умение, — признал я. — Мне бы такое.
Они сдержанно улыбнулись, первый сказал учтиво:
— Оно твое, брат, ибо мы все рыцаря одного Ордена.
— Я счастлив, — сказал я, — что Тоннель в руках марешальцев. И хотя я сохраняю возможность обрушить его в случае крайней опасности, но куда лучше охрана, что не пропустит к нам вражеские полчища, зато обеспечивает, как вижу, бесперебойный поток люда в обе стороны, что так важно для прогресса.
Старший сказал медленно:
— Мне приказано охранять Тоннель. Меня зовут брат Отго, я — граф Шварцбург-Рудолылтадт из рода Кенисбергов. Однако, брат...
Голос его показался мне малость смущенным, я спросил настороженно:
— Что-то стряслось?
Он покачал головой и взглянул мне прямо в глаза.
— Нет, брат, ничего. Просто сообщаю решение Совета Магистров, что служит миру и порядку. Ввиду стратегической важности Тоннеля разрешено перевозить через него любые грузы, кроме оружия. А также приветствуется передвижение всех людей, без различия, к какому роду племени и королевству они принадлежат. Это служит божьему плану перемешивания всех людей в один народ, ибо он и был единым во времена Адама и Евы.
— А также, — добавил второй, — невзирая на их сословия и не делая между ними различий!
— Здорово, — сказал я искренне. — Как жаль, что законы Ордена не рулят всем миром и всеми королевствами.
Брат Отто кивнул, лицо становилось все смущеннее, наконец он вздохнул, посмотрел на меня чисто и честно.
— Брат Клаур говорит верно. Разрешено всем, кроме... войск.
Я уставился на него в изумлении, даже арбогастр насторожил уши и пытался обнюхать рыцаря Ордена, но тот отпрянул.
— Это, — проговорил я, — что, распоряжение Совета Ордена?
— Совета Магистров, — уточнил брат Клаур. — Сожалею, брат Ричард.
Я сказал в недоумении:
— Но как тогда я введу армию в Сен-Мари?
Он вздохнул и снова посмотрел на меня чистыми честными глазами человека, абсолютно уверенного в справедливости своей позиции.
— Боюсь, брат, это невозможно. Войска не пропустим ни в одну сторону, ни в другую. Только мирные грузы, только мирные люди. Все войны — зло. Войнами не выстроить Великое Арндское королевство.
Я помолчал, подбирая слова, но ничего не идет в голову, напротив, вылетело и то, что было.
— Войны зло, — пробормотал я в затруднении, — но что делать, если другая сторона не хочет жить мирно?.. А принудить молитвой... вы уверены, что это возможно?
— Все возможно, — ответил он учтиво, но твердо. — Мир стал лучше, а нравы мягче с той поры, как пришел Иисус и отменил все человеческие жертвы!
— Хорошо бы ускорить эти изменения, — сказал я. — Все-таки Иисус когда был... А справедливыми освободительными войнами можно решить быстрее.
— Гражданская война, — сказал он, — для победителей и побежденных одинаково гибельна. И вообще, самое большое зло — победа в гражданской войне.
— Это не гражданская, — напомнил я. — Армия идет с севера.
— Все войны, — заметил он, — гражданские, если они между людьми.
— Что делать, — сказал я, — если хотим пользоваться миром, приходится сражаться.
— Дело воина, — заметил он, — стремиться в бой, дело командира — не торопиться. Ты в самом деле командир, брат?
Я перекрестился и сказал благочестиво:
— Блаженный Августин изрек: «Заповедь «Не убий» отнюдь не преступают те, которые ведут войны по полномочию от Бога».
— Покажите эти полномочия, — сказал он. — Брат, могу сказать, что очень редко войну ведут по заранее определенному плану. Чаще война сама выбирает пути и средства... а те чаще всего нам очень не нравятся, но что-то исправить уже поздно.
— И все же мир создается войной, — сказал я, — а во время войны законы молчат.
— Но не устав, — ответил он с достоинством. — Устав создавался веками. Тебе кажется чересчур миролюбивым?
— Все войны начинаются из-за избытка миролюбия, — ответил я уклончиво, — а добро все-таки лучше побеждает на расстоянии выстрела из лука. Еще лучше — из арбалета. Брат Отто, вы мудрый и ученый человек, я искренне сожалею, что такой человек вынужден носить меч, а не преподавать в университете. Я предпочел бы встретить на посту охраняющего Тоннель человека попроще.
Он скупо улыбнулся
— И надеялись бы его переубедить? Увы, устав для всех устав. Ученый и неученый повинуются ему одинаково. Сожалею, брат, но мы не пропустим войска. А Тоннель так выстроен, что защищать его нетрудно даже от самой обученной армии. Да, мы слыхали, вы можете его обрушить... Но тогда уже никто не пройдет. Даже мирные люди.
Я вздохнул, развел руками.
— Ладно, но одного меня пропустите?
Он кивнул, на лице ясно проступило облегчение.
— Разумеется, брат. Один человек — не армия.
— Хорошо, — сказал я. — Только вернусь к приближающейся армии и сообщу, чтоб вернулись в свои лагеря.
Он поклонился, я развернул арбогастра и пустил его в обратную сторону.
Бобик по дороге задавил такого здоровенного кабя- няру, что захекался тащить и чуть ли не впервые позорно отстал от арбогастра. А тот увидел большой отряд со знакомым всадником во главе, добавил скорости.
Норберт остановил коня, но не успел я покинуть седло, как прибежал Бобик и сунул ему кабана. Норберт даже не пытался взять этого монстра, а только сделал вид, что принимает, и кабан бухнулся на землю, вызвав небольшое сотрясение почвы.
