Всеволод Бенигсен - Закон Шруделя (сборник)
— В смысле?
— Ну, он же не Баум никакой.
— Да? — опешил Гриша. — А кто?
— Антонов. Русский с головы до пят. А Баум — это так, творческий псевдоним. Точнее, фамилия первой жены.
— А зачем?
— Для него это принципиальный вопрос. Говорит, пока у нас в стране есть «пятый пункт», я буду Баумом. Но, между нами, девочками, Антонов — так его фамилия. Если хочешь печататься на Западе, надо создавать себе определенный образ. А семитская фамилия априори вызывает больше симпатии, чем Антонов. Вот нам с тобой в этом плане повезло. Даже менять ничего не надо. Впрочем, он и Антоновым стал бы известным. Или еще станет.
— Не уверен, — пожал плечами Гриша, который не мог раскрыть источника своей неуверенности. — Мне почему-то кажется, что не станет.
— Да? А что ты у него читал? А что ты у меня читал? Что вы, молодежь, вообще читаете? — неожиданно разозлился Шрудель. — Понахватались зарубежных слов, понакупали себе шмоток заграничных, пиздоболок всяких.
— Бейсболок, — поправил Гриша.
— Истории своей не знаете, города родного не знаете, героев не знаете. Россию не любите. Только сидите и ворчите, как старики на печке. Этот не будет знаменитым. Этого читать не будут. Откуда вы только такие наглые беретесь? И еще берете на себя смелость считать себя будущим великой России. Впрочем, весь народ у нас такой. Тупой и косный. И Россию не любит.
Гриша с удивлением отметил, что в его новом друге, оказывается, уживались не только флегматичность с нервозностью, не только самокритичность с самоуверенностью, но еще и национализм с русофобией.
Возражать он не решился, а потому сменил тему.
— А с Довлатовом ты часом не знаком?
— С кем?! — раздраженно прохрипел Шрудель, поморщившись после очередной опрокинутой в себя рюмки водки. Разволновавшись, он зачастил с выпивкой.
— С Довлатовым, — смутился Гриша, мучительно подсчитывая, был ли тот вообще известен кому-либо в 1975-м.
— Нет. А-а, это который в «Вечернем Таллине», что ли? Да нет… видел пару раз в Питере… через общего знакомого. Ну… такой… журналист… что-то там пишет… вполне кондовое. Чуть похуже Вальдмана, чуть получше Синюшникова. И что?
— Да нет… ничего…
— Я тебе таких цельный вагон наберу. Только зачем? Слушай, я же тебя могу познакомить с действительно стоящими людьми. А этих довлатовых забудут через пару лет. О! Видишь того усатого?
Гриша повернул голову и посмотрел в сторону толстого усача, который шел явно по направлению к ним. Рядом семенила молодая загорелая девушка.
— Сейчас познакомлю тебя с таким человеком. Глыба! Матерый человечище! Зеркало русской эволюции.
Когда пара подошла к столику, Шрудель встал и церемонно поцеловал девушке руку (отчего та смутилась и даже покраснела). Затем кивнул толстяку.
— Здравствуйте, Григорий Михалыч.
— Привет, привет, — с легкой одышкой ответил тот.
— Знакомьтесь, это Гриша Гранкер. Ваш тезка. Работает у нас журналистом. Синюшникова подсиживает, — подмигнул Грише Шрудель. — А очаровательная дама…
— Это Верочка, наша будущая кинозвезда.
Девушка скромно улыбнулась и присела на услужливо пододвинутый Шруделем стул.
— Вот как? — искусственно удивился Шрудель. — Как же, как же, знаем, знаем.
— Горазд же ты заливать, — засмеялся толстяк. — Откуда ты ее можешь знать?
— Ну-у-у… слыхали.
— Снялась в прошлом году у Халоева. Я директором был.
— Что за фильм?
— «Сталь будет в срок!» Видел?
— Нет, но название приятно удивляет своей неоригинальностью.
— Это да… но этот Маркин, автор романа то бишь, уперся, как осел, — толстяк стукнул по столу так, что звякнула, подпрыгнув, посуда. — Мой роман так назывался, мой сценарий так назывался, и этот ваш фильм тоже будет так называться. Как в воду глядел. Кстати, Халоев этот — большой режиссер будет. Это я тебе говорю. Всех ваших москвичей за пояс через пару лет заткнет. Вот такой у Верочки дебют вышел.
— Большая роль? — поинтересовался Шрудель.
— Да так, массовка, — скромно потупила глаза Вера.
— А вот прибедняться не надо, — с шутливым укором сказал толстяк. — В кадре была? Была. Значит, роль. А ты что, правда, не видел? — повернулся он к Шруделю.
— Нет, — равнодушно сказал Шрудель. — А что, я много потерял?
— А что ты видел за последнее время?
— Да много чего… «Амаркорд» Феллини, например.
— Так вот. «Амаркорд» — просто говно, если рядом поставить «Сталь будет в срок!».
— Ну, уж прямо так и говно? — занервничал Шрудель. Видимо, его покоробило резкое искривление привычной системы координат.
— Я тебе говорю. У Феллини что? Хиханьки да хаханьки. А у нас реальная психологическая драма из жизни сталеваров.
— А-а… понятно. У них амаркорд, а у нас арматура.
— А потом ты ж еще в «Массовом забеге» снималась, — повернулся толстяк к Вере.
— Да ну, там же все вырезали.
— Это да, — согласился толстяк. — Тут я не доглядел. Но все-таки, Верунчик, два фильма за год — это ого-го. Так что, — он кивнул Грише и Шруделю, — прошу любить и жаловать будущую звезду. Кстати, это, Верочка, люди тоже не бесполезные. (Гриша заметил, что на слове «не бесполезные» Шруделя как будто передернуло.) Так что тут с ними тем более прибедняться не надо. А «Массовый забег» — это так себе картина. Забудь и не думай.
— «Массовый забег», «Массовый забег», — забормотал Шрудель, изображая напряженный мыслительный процесс. — Это чей?
— Белякова, — подсказала Вера.
— А-а, вспомнил, — Шрудель повернулся к Грише. — Через год из съемочной группы четверо сбежали за кордон. Ага. В итоге фильм предложили переименовать в «Очень массовый забег». Ха-ха!
Все засмеялись. Вера по-детски захлопала в ладоши.
Шрудель тут же услужливо налил всем водки. Кроме Веры, поскольку перед ней чудодейственным образом вырос бокал вина — наверное, толстяк успел заказать. В голове у Гриши уже слегка шумело, и ему очень не хотелось пить, но отказываться было неудобно.
Когда толстяк с Верой наконец распрощались и пошли к своему столику, Шрудель наклонился к Грише, отчаянно дыша водочным перегаром.
— Ну, старик, тебе сегодня прямо везение сплошное. Знаешь, кто это был?
— Вера, — сказал Гриша и икнул. — Забыл фамилию… эээ… звезда фильма «Сталь будет в срок!».
— Да хрен с бабой! Я про мужика! Это ж Варенников! Директор с Мосфильма. Влиятельный человек. Видать, спит уже с этой кинозвездой. М-да…
Тут Шрудель мечтательно посмотрел в сторону покачивающегося вдали зада Веры.
— Я бы на ней попрыгал…
— Зачем? — удивился внезапной жестокости Гриша.
— Ты что, дебил?
— А! — догадался Гриша и залился пьяным смехом. — Трахнул, в смысле?
— Трахнул? — недоуменно нахмурился Шрудель. — Зачем это? Нет, женщин мы не бьем. Мы — люди интеллигентные.
И снова схватил за горлышко графин с водкой.
— Я — все, — замотал головой Гриша. — Пас.
— Не, старик, так не пойдет, — обиделся Шрудель. — Надо пить. Иначе нас не поймут.
«Кто?» — хотел спросить Гриша, ибо они сидели в полном одиночестве, но промолчал и выпил.
В эту секунду в дальнем углу ресторана раздался невнятный вопль, и все, кроме равнодушно курящего Шруделя, повернули головы к вопящему. Тот, увидев, что обратил на себя внимание, приподнялся, держа в вытянутой руке бокал шампанского. После чего, тряся кудрявой шевелюрой, громким блеющим голосом произнес:
— Вчера меня читали по «Голосу Америки». Ура, товарищи!
— Да кому ты там нужен? — крикнул кто-то с места, и все засмеялись.
— Я нужен всем, — выпив шампанского, гордо ответил кудрявый и задекламировал:
— Я — певец с чужого голоса, я — сумбур вместо музыки, но не колосс ниже колоса, а коллапс среднерусский.
— Кто это? — шепотом спросил Гриша.
— Ай, — поморщился Шрудель, поддевая вилкой маринованный огурец, — не обращай внимания. Журавленко. Поэт, епти. Коллапс среднерусский. Сейчас его выведут.
И действительно — к столику поэта уже бежал администратор.
— Новый, бля, Есенин, — продолжил Шрудель, посмотрев в сторону отбивающегося Журавленко. — Интересный, кстати, тип. Сам на себя телеги во всякие инстанции строчит. Например, от имени рабочих завода «Красная Пресня».
— И что пишет?
— То и пишет. «Просим очистить советскую землю от злобствующего тунеядца Журавленко и ему подобных», или «поэт Журавленко своим аморальным поведением дискредитирует образ советского человека», или «Давно пора покончить с этим антисоветским элементом, воспевающим чуждые простому советскому человеку ценности», ну и так далее.
— Зачем это? — удивился Гриша.
— А хер его знает. Может, славы хочет или чтоб его выпихнули за кордон со всеми почестями, а может, и того, и того.
— Дикий способ какой-то.
