Всеволод Бенигсен - Закон Шруделя (сборник)
В ресторане было шумно и накурено. Звенели бокалы и слышались тосты. Шруделя здесь знали и официанты, которым он небрежно кивал головой, и завсегдатаи, которые приветственно махали ему и приглашали в свою компанию.
— Сейчас я тебя с такими людьми познакомлю, век помнить будешь, — подмигнул он Грише, усаживаясь за отдельный столик.
— Во-во, — оживился Гриша. — Хочется, знаешь ли, познакомиться со стоящими людьми.
— Все будет в ажуре, старик.
Внезапно материализовавшийся официант кивнул Шруделю и поставил на стол графин водки и две рюмки. Видимо, это был базовый набор. Они заказали закуску и отпустили официанта.
— Сейчас будут тебе такие стоящие люди, что благодарить устанешь. — Шрудель быстро разлил водку, словно она и была тем самым магнитом, что притянет стоящих людей.
И действительно — долго ждать не пришлось.
— Привет, Вова, — раздался за Гришиной спиной чей-то печальный возглас.
Это был мужчина в протертом пиджаке. От него разило большим количеством выпитого спиртного. В руках была пустая рюмка.
— Виталик! — подскочил Шрудель и обнял подошедшего так, что едва не опрокинул его.
— Здрасьте, — сказал, слегка приподнявшись, Гриша.
— Вот, Виталик, — Шрудель мотнул головой в сторону Гриши. — Знакомься. Наша смена.
— Гриша, — снова привстал Гриша.
— Виталий, — представился подошедший с такой невыразимой тоской, как будто одно произнесение собственного имени было для него страшной мукой.
— А это, Гришаня, Виталий Баум, без пяти минут классик.
— Да ладно, — махнул рукой Баум, но опровергать лестный эпитет не стал.
— Ну, что, Виталик, давай-ка мы выпьем. — Шрудель ловко плеснул водки в рюмку «недоклассика». — Над чем трудишься? Работаешь?
— Да так, кропаю помаленьку.
— Роман?
— И роман, и сценарий по роману, и пьесу по сценарию, и радиопьесу по пьесе, — нудно перечислил Виталик пункты ведущейся работы.
— Бьешь противника по всем фронтам?
— Ну, да. Авось что-нибудь да проскочит.
— Тема? — сурово спросил Шрудель, ставя графин на место.
— Человек, — развел руками Баум, как бы извиняясь за «мелкотемье».
— Но не просто человек, — подсказал Шрудель, интонационно вытягивая из собеседника продолжение.
— А человек в конфликте со средой, — пробубнил Баум, словно отвечал у доски.
— А также четвергом и пятницей, — сострил Шрудель и заразительно засмеялся, хлопнув Виталика по плечу.
Виталик кисло улыбнулся. Все трое чокнулись и выпили.
— Эх, Гриня, — повернулся, все еще морщась от водки, Шрудель, — Виталик — это мастер прозы. Последний из могикан. Таких сейчас уж нет.
Гриша посмотрел на Баума, которому было на вид лет тридцать пять, и подумал, что на «последнего из могикан» тот не очень смахивает. Шрудель, хоть и был подшофе, сомнение в Гришином взгляде мгновенно уловил.
— Думаешь, преувеличиваю? Не-е-ет, — он энергично замотал указательным пальцем перед собственным носом, как будто отмахивался от какого-то невидимого насекомого. — Это сейчас он без пяти минут классик. А когда-то… когда-то мы вместе с Виталиком в «Советской Твери» начинали. Знал бы ты, сколько шуму наделала его повесть.
— «Последняя шпала», — скромно уточнил Баум.
— Да! «Последняя шпала». Соображаешь, Григорий, куда загнул стервец?
Однако по Гришину лицу было видно, что он не соображает, «куда загнул стервец».
— Последняя шпала, — с нажимом на слове «последняя» повторил Шрудель. — Понимаешь, что это значит?
— Шпалы кончились? — неуверенно спросил Гриша, смутно ощущая идиотизм своего вопроса. Он давно понял, что попал в мир, где простая арифметика не работает, шпалы — не шпалы, рельсы — не рельсы, а поэт больше, чем поэт. Или меньше, чем поэт. В общем, не поэт.
— Тьфу ты! — укоризненно сплюнул Шрудель. — Последняя значит что? Правильно. Конец пути. Конец шестидесятых. Финал. Закончилась железная дорога, по которой, как нам казалось, мы едем в новый мир. Теперь будем брести по бурелому и неизвестно еще, куда выйдем.
— Ну, вообще-то там речь шла о бригаде железнодорожного депо, — попытался сбить метафорический пафос Виталик, но Шрудель поморщился.
— Брось, старик. Тут же не дети сидят. Я ведь помню повесть. Бригада берет на себя обязательства закончить новый участок дороги досрочно. Правильно?
— Ну, да, — вяло согласился Виталик.
— Но шпалы вовремя не подвозят, и значит, все летит к черту. И тогда местные жители, воодушевленные строительством, решают разобрать свои дома на шпалы, лишь бы бригада смогла выполнить план. Вникаешь, Гриша? Они своими руками разбирают свои собственные дома на бревна, сами остаются без крова, но бригада план выполняет.
— А почему нельзя было срубить деревья какие-нибудь? — удивился Гриша.
— Ха! — воскликнул Шрудель и глянул на Баума. Тот снисходительно усмехнулся и, откинув взмахом головы прядь волос с лица, элегантно опрокинул в рот очередную порцию водки, не дожидаясь компании. — Святая простота. Ты хоть понимаешь, что такое художественная метафора?
— Нууу…
— Баранки гну! Но это еще не все! Последний участок дороги упирается в гору — ошибка инженеров. Как тебе такая финальная загогулина? Это же наша страна! Народ жертвует всем ради дороги, которая никуда не приводит, потому что инженеры ошиблись. Ты хоть понимаешь, кто такие эти ИНЖЕНЕРЫ и о КАКОЙ ДОРОГЕ идет речь?
Гриша растерянно посмотрел на Баума. Но тот печально жевал пучок петрушки из принесенного официантом салата. Ему явно льстил имидж непонятого и неоцененного гения.
— Тупик! — закричал Шрудель так громко, что молодая компания за соседним столом вздрогнула и обернулась.
— Ну, вообще-то в послесловии говорится, что гора была взорвана, а строительство продолжено, — скромно добавил Баум, дожевав петрушку и принявшись за кусок черного хлеба с щербатого блюдца, принесенного к салату.
— Ай, — махнул рукой Шрудель, опрокинул в рот рюмку водки и, щелкая пальцами как бы в поисках закуски, захрипел сдавленным голосом:
— Вынужденное добавление. Искажение художественной правды в угоду политической конъюнктуре.
— У меня тут случайно книга с собой, — неожиданно сказал, слегка заикаясь, Виталик и повернулся к Грише: — Вам подписать?
Гриша глянул на Шруделя. Тот одобрительно кивнул головой: мол, бери — не прогадаешь.
— Если вам не жалко, — сказал Гриша и растянул губы в дружелюбной улыбке. Вышло несколько искуственно.
Виталик достал из кармана небольшую книжицу и положил на стол.
— Вот.
И тут же заерзал, глядя куда-то в сторону.
— Ой, братцы. Вы извините, я отойду на минутку. Мне надо с Сапенковым поздороваться. Позже подойду.
— Давай, давай. Сапенков — это сила, — понимающе закивал Шрудель.
Гриша хотел было окликнуть Виталика — а как же с «подписать»? Но Шрудель успокоил:
— Не ссы. Он уже все подписал.
— Как это? — удивился Гриша, решив, что здорово набрался, раз пропустил этот исторический момент. Он раскрыл книгу — на первой странице было размашисто выведено: «Спасибо. Без Вас эта книга бы не состоялась. Виталий».
Гриша недоуменно перевел взгляд на Шруделя.
— Да не волнуйся, — успокоил тот, — он всем одно и то же пишет. Точнее, дома подписывает, а потом раздает — так, чтоб не искать ручку и время не тратить. В связи с этим была даже забавная история. Он подарил один экземпляр Войникову, а Войников был как раз тем, кто гнобил эту книгу до последнего момента. И представь, он получает такую дарственную надпись «Без Вас эта книга бы не состоялась». Ха-ха. Войников пообещал, что после такой издевки костьми ляжет, но следующую книгу Виталика прикроет. Вот так.
Гриша почувствовал, что перестает понимать дикую логику времени, и решил, что самое время выпить. Он опрокинул свою рюмку водки. Виталик на него не произвел почему-то никакого впечатления (тем более у него на то были веские основания, а именно знание будущего), и он позволил себе поделиться этим соображением со Шруделем:
— Что, неужели он действительно такой талантливый?
— Слушай, старик. Шрудель тебя со всякой шпаной знакомить не будет. У Виталика эту его «Шпалу» в «Континенте» напечатали, между прочим. Отрывки, в смысле. Или один отрывок. Так что поверь мне, мы еще будем когда-нибудь хвастаться, что сидели за одним столом с Баумом. Думаю, в будущем его имя будет известно каждому школьнику. Правда, может, он к тому времени сменит фамилию.
— В смысле?
— Ну, он же не Баум никакой.
— Да? — опешил Гриша. — А кто?
— Антонов. Русский с головы до пят. А Баум — это так, творческий псевдоним. Точнее, фамилия первой жены.
— А зачем?
— Для него это принципиальный вопрос. Говорит, пока у нас в стране есть «пятый пункт», я буду Баумом. Но, между нами, девочками, Антонов — так его фамилия. Если хочешь печататься на Западе, надо создавать себе определенный образ. А семитская фамилия априори вызывает больше симпатии, чем Антонов. Вот нам с тобой в этом плане повезло. Даже менять ничего не надо. Впрочем, он и Антоновым стал бы известным. Или еще станет.
