Диана Удовиченко - Клинок инквизиции
– Добрые католики так не делают! – раздался вдруг полный скорби басовитый голос. – Остановитесь, во имя Господа!
Никто из учеников не обратил внимания на призыв. Тут один из противников Дана вдруг повис в воздухе, потом отправился в полет через всю казарму. Упав, уже не поднялся. Следом за ним полетел второй – в драку вступил флегматик Ганс. С причитаниями:
– Что-то будет, что-то плохое будет, Иисусе и Дева Мария. – Он расшвыривал дерущихся, словно щенков.
С прибытием подкрепления дело пошло быстрее. Дан с энтузиазмом помогал Гансу, тот постепенно продвигался к Андреасу, который уже освободился от толстяка и крутился волчком, отбиваясь от нескольких противников. Барон как будто не чувствовал ударов, только скалился и выкрикивал ругательства.
В свалке Дан заметил, как у одного нападавших на фон Гейкинга в руке что-то блеснуло. Он прыгнул вперед, успел выбить у парня нож, которым тот целил в бок Андреаса.
– Что тут такое? – В казарму вошел брат Готфрид. – Все по местам!
Ученики тут же разбежались. Барон ловко подопнул нож, забив его под ближайший тюфяк.
Наставник долго разбираться не стал, назначил всем в наказание по три удара кнутом, приказал десять раз прочесть «Отче наш» и вышел.
Ученики по очереди двинулись на экзекуцию, поругиваясь и подсчитывая синяки. Дан решил, что торопиться некуда, и собрался снова улечься. Но ему опять не дали поразмыслить.
– Ты спас мне жизнь, Клинок. – Андреас протянул руку. – Я твой должник. Позволь считать тебя другом.
– Согласен, барон. – Дан пожал маленькую ладонь.
– Я не барон, – словоохотливо пояснил Андреас. – Это всего лишь прозвище. Батюшка мой, достопочтенный Рихтер фон Гейкинг, да ниспошлет ему Господь долгих лет жизни, действительно носит баронский титул. Но наследует его, как и все состояние, старший сын Дитмар. В случае же смерти моего любезного брата у батюшки имеются в запасе еще два наследника. Я – четвертый сын в семье. Не имея надежд на будущее, отправился зарабатывать золото и почести в рядах воинов Христовых. Но, думаю, изрядно промахнулся…
Дан рассмеялся.
– И ты, Ганс, – продолжил барон. – Для меня будет честью назвать другом и тебя.
Здоровяк молча кивнул и ответил крепким рукопожатием.
– Верность друзьям, смерть врагам! Таков родовой девиз фон Гейкингов, – торжественно подытожил Андреас.
Настя
Вторая ночь в монастыре, кажется, обещала быть спокойной – ни стонов, ни шепотов вокруг. Настя уже готовилась погрузиться в блаженную дремоту, как вдруг справа раздалось шуршание соломы. «Мышь! – промелькнула паническая мысль. – Или даже крыса…» Настя не боялась темноты, высоты и скорости, не раз участвовала в задержании опасных преступников, работала «приманкой» в операции по поимке маньяка… но, как и многие женщины, приходила в ужас от одного вида грызуна.
Она напряглась, осторожно приподняла голову, прислушалась. Нет, для мыши слишком громкие звуки. Кто-то из сестер вставал с подстилки. В отхожее место собралась, наверное, подумала Настя. Ничего удивительного, наверняка здесь все каждые полчаса бегают от холода.
Глаза уже привыкли к темноте, она разглядела белый силуэт – монахиня, закутавшись в платок, прошла через дормиторий, потянула дверь, ведущую на галерею. Выход в коридор, соединявший спальню с отхожим местом, находился в противоположной стороне.
Настя снова попыталась задремать, но тут зашуршали слева. Поднялась вторая женщина и тоже выскользнула на галерею.
Настю одолело любопытство. Что, если дамочки собрались прогуляться за стенами монастыря? Может быть, здесь есть тайные лазейки? Нельзя было упускать случай. Она тихо поднялась, выглянула из дормитория.
Лунный свет, падая через арки галереи, ложился широкими дорожками на каменные плиты пола. Здесь, на лунных полотнищах, бесновались две фигуры в серых балахонах. Монахини будто исполняли странный, гротескный танец под одну им слышимую музыку. Настя не могла представить, какие звуки подошли бы для такой пляски. Ни в одном, самом чумовом клубе, так не танцевали даже под экстази. Монахини приседали, извивались, раскачивались в стороны, их руки, ноги и головы словно существовали отдельно от тел – настолько раскоординированными были движения.
Настя жалела, что издали не может видеть лиц женщин, подойти ближе не решилась – вдруг заорут, перебудят весь монастырь. Одна из сестер действительно стала тихо подвывать, скинула хабит, выплясывала в нижней рубахе. Вторая, полная и невысокая, пошла дальше – разделась догола, запрыгала, тряся тяжелыми отвислыми грудями.
Кажется, отправляться за ворота женщины не собирались. Настя уже намеревалась нырнуть обратно в спальню – пусть себе развлекаются, может, у них в монастыре так принято, ночные дискотеки под луной устраивать. Но тут толстуха заметила ее, вытянула руки и с утробным рычанием ринулась к девушке. Убегать в дормиторий было глупо – чокнутая баба переполошила бы всех сестер. Настя встала в стойку, примериваясь, как бы лучше провести дагэки[11]. Тощенькое нетренированное тело Одиллии слушалось плохо, но атака удалась – монахиня отлетела на три шага, шлепнулась на задницу. Тут же подоспела вторая, получила цуки-дзедан[12], пошатнулась. Однако бабы сдаваться не собирались – издавая звериные вопли, бросились снова. Не справиться, подумала Настя. Эх, вернуться бы в себя – живо бы их успокоила.
Она заскочила все же в спальню, захлопнула дверь, подперла ногой, удерживая изо всех сил. Сумасшедшие, визжа и рыча, ломились за ней.
Сестры просыпались, испуганно переговаривались в темноте. Наконец одна зажгла свечу, подняла повыше. В этот момент силы Насти иссякли, ее преследовательницы вынесли дверь и вбежали в дормиторий.
– Бесы! – выкрикнула монахиня, державшая свечу, и принялась креститься. – Помилуй нас, господи…
– Он призывает! – инфернальным басом прогудела толстуха.
– Держите их лучше, потом помолитесь! – рявкнула Настя.
Она умудрилась сделать подсечку толстухе, та упала ничком. Оседлав противницу, Настя заломила ей руку за спину. Вторую скрутили сестры. Бесноватые оказались невероятно сильными, изрыгая проклятия, они вырывались, пинались и норовили укусить державшие их руки.
Явилась мать Анна в сопровождении привратниц. Женщин поволокли в подвал, они кривлялись и гримасничали, высовывали синие, как у чау-чау, языки, выкрикивали не своими голосами страшные богохульства. Красные, воспаленные глаза вылезали из орбит, лица покрылись синеватыми прожилками вен. Аббатиса, выходя из дормитория, бросила на Настю подозрительный взгляд.
– Страшно как, – прошептала, крестясь, хорошенькая девушка.
– А что с ними?
– Ты что, не знаешь? Бесы вселились. – Девушка округлила глаза. – Боязно, господи… Давай рядом ляжем.
Кажется, ее зовут Мария, вспомнила Настя. Сестра Мария. Они устроились рядышком на соломе. Сестра Мария оказалась разговорчивой.
– Это заразно, – шептала она на ухо. – Как чума.
– С чего ты взяла?
– Ах, ты не знаешь. Ты ведь была в другой спальне, для послушниц, а мать Анна никому не говорит… Три дня назад бесы вселились в сестру Луизу. Она до сих пор в подвале, мать Анна сама ее отчитывает. Да говорят, не помогает, не отпускают бесы.
Из угла раздался дикий ведьмовской визг и шум, снова зажгли свечу. Пожилая монахиня билась на соломе, закидывалась в припадке. Руки и ноги вывернулись под неестественными углами, изо рта падали клочья пены, глаза бешено вращались. Женщина взвизгнула еще раз и застыла в неподвижности, как мертвая. Одна из сестер подошла, робко протянула руку, чтобы закрыть несчастной глаза, но та вдруг дернулась, захрипела.
– Меня зовет повелитель, – рвался из горла тяжелый бас.
Вскоре и ее потащили в подвал.
– Видела? – сестра Мария тихонько заплакала. – И нас всех бесы одолеют. Говорят, сам нечистый их посылает…
Как же, нечистый, скептически подумала Настя. Сами себя доводят. Едят скудно, спят мало, работают тяжело, молятся часами, живут в холоде, да еще и трахаться нельзя. Тут кто угодно кликушей станет. Нет, надо убираться прочь, пока крыша не поехала.
Только вот странные шепоты… она ведь сама их слышала. Как объяснить это?
Сестра Мария прошептала прямо в ухо:
– Монастырь проклят.
– С чего ты взяла? – фыркнула Настя.
– Нечисто здесь с самого начала. Его построили почти двести лет назад. Тогда и началось… – Девушка перекрестилась в темноте.
– Что началось?
– Раз в году, перед Днем Всех Святых, в нескольких сестер вселяются бесы. Так было всегда. А первая аббатиса, говорят, исчезла прямо из своей кельи. Пропала, как ее и не было, с тех пор так и не нашли.
– Так, может, сбежала?
– Она была немолодая женщина, – с укором проговорила сестра Мария. – Верная служительница Господа. Вся ее жизнь была посвящена богу. Нет, тут другое. – Девушка замолчала.
