Андрей Колганов - Жернова истории 3
Оглядываю собравшихся за столом. Из лиц, не принадлежащих к членам или кандидатам в члены Политбюро, замечаю только наркома финансов, Николая Павловича Брюханова. Конечно, именно у него надо будет валюту получать. Если Политбюро одобрит, и если нарком финансов прогнется перед Политбюро. Опять мысленно шучу. Впрочем, решение Совнаркома или СТО он и вправду мог бы под сукно положить или замотать. А вот с постановлением Политбюро так поступить Брюханов точно не решится.
— Михаил Абрамович! — взял слово Рыков. — Что там у вас стряслось? Раньше вы на свои фирмы за рубежом денег не просили, зарабатывали сами.
— Зарабатывали, — подтвердил Трилиссер. — Больше того, часть доходов в наличной форме даже передавали в Наркомфин. Но ситуация изменилась. Так, как прежде, зарабатывать уже не получается. Кризис! Да вот Виктор Валентинович детальнее сможет пояснить, — и он повернул голову в мою сторону. Поскольку возражений со стороны Политбюро не последовало, начинаю объяснять:
— В предшествующие месяцы высокие доходы фирм ОГПУ объяснялись тем, что нам удалось предугадать биржевую панику 1929 года и, в пределах своих возможностей, очень удачно сыграть на бирже. Значительные результаты дала также скупка долгов, позволявшая иногда выкупать машины и оборудование обанкротившихся фирм чуть ли не по цене металлического лома. Но паника схлынула, основная волна банкротств, вероятно, уже прошла, и рассчитывать на такие успешные операции, как в конце прошлого года, уже не приходится, — вешаю им, говоря словами моего времени, лапшу на уши, а у самого холодок по спине. Вот только поймать меня на вранье никому не удастся. Здесь и сейчас никто не сможет предсказать, сколько времени продлится мировой кризис, а уж что дно его будет достигнуто только к 1933 году – и подавно. Обычно кризисное падение производства продолжалось год – полтора.
— Так чего же вы хотите? — интересуется Сталин.
— Для покупки наиболее современного и сложного оборудования в обход запретов надо располагать резервным фондом, который может быть немедленно пущен в дело в случае необходимости. Возможность совершать такого рода покупки – вопрос сочетания обстоятельств, а подвертывающиеся случаи упускать нельзя, нужно платить сразу, ка только образуется возможность – поясняю я. — Ранее мы при необходимости собирали нужные деньги из собственных средств, теперь подобной возможности уже нет.
— Кроме того, — снова вступает в разговор Трилиссер, — наши фирмы следовало бы освободить от отчислений в Наркомфин, и дать нам право небольшие свободные средства обращать на обеспечение нашей оперативной деятельности за рубежом.
После чего начались препирательства насчёт размеров испрашиваемого валютного фонда. Наши скромные аппетиты сильно урезали – впрочем, Брюханов считал, что совсем недостаточно, — и на фоне этого второе предложение (снять отчисления в Наркомфин) утвердили практически без дебатов.
Когда мы выходим за ворота Кремля, Михаил Абрамович выглядит почти что радостным. Во всяком случае, обычного грустного выражения на его лице как не бывало. Я старательно демонстрирую более скептическое настроение:
— Ну что это за валютный фонд? Слезы, а не фонд! Разве что-нибудь приличное, да ещё в комплектном виде, за эти деньги можно купить? Эх… — с досадой машу рукой.
— Ты погоди ныть-то, — осаживает меня заместитель Менжинского и начальник ИНО ОГПУ. — Главное, что теперь все средства от операций наших фирм – у нас в руках. Вот увидишь, мы ещё свой валютный фондик сколотим, без всяких квот Наркомфина, и в Политбюро больше кланяться… — тут Трилиссер резко обрывает фразу, видимо, сочтя, что на радостях он в своей откровенности зашёл чересчур далеко.
Милый! Д мы на этих фирмах не то что "фондик" – свой нехилый банк создать сможем. Вот только светиться ни к чему. Фактически Политбюро отдало в руки ОГПУ – а о существу, мне (при условии, что я Трилиссера с его оперативными нуждами обижать не буду), — очень даже немалые средства. Не колоссальные, конечно, но по сравнению с нашей общей валютной выручкой – весьма заметные. И, самое главное, — никто ведь и претензий не предъявит. Заработали? Да. И все потратили – на ввоз оборудования, согласно утвержденным заявкам, и немножко на работу ОГПУ. Отчетность – вот она. Всё чисто. А по существу я получаю возможность регулировать направления многих импортных закупок. Требовать-то будут всего и много. Но вот решение вопроса о том, что удастся из этих заявок удовлетворить в первоочередном порядке, будет у меня в руках. Так что будут у Серебровского и экскаваторы, и бульдозеры, и бурильные установки…
На следующий день в ВСНХ у меня состоялась примечательная беседа с несколькими старыми спецами. Соколовский, Каратыгин, Черногрязский, Гинзбург… Жаловаться они ко мне пришли. На Орджоникидзе!
— Лично с Георгием Константиновичем вполне можно работать. Почти как с Дзержинским, — начал Каратыгин, блеснув большими залысинами и машинально коснувшись рукой своей довольно жиденькой бородки. Партийную кличку "Серго", по которой чаще всего именуют нынешнего председателя ВСНХ, он признавать не желает. Ну, кто бы сомневался!
— А что же вас тогда не устраивает, Евгений Сергеевич? — пытаюсь выяснить у него.
— Понимаете, — вступает в беседу Гинзбург, — вроде бы он человек думающий, и способный воспринимать аргументы. Но как только дело доходит до участившихся в последнее время решений о расширении капитальных работ, которые не обоснованы ни с инженерной, ни с экономической точек зрения, Георгий Константинович превращается в непробиваемую стену.
— Увы, — развожу руками, — тут и я ничем помочь не могу. И вам не советую упираться – эти ветры дуют с самого партийного Олимпа. У нас и так на старых специалистов сплошь и рядом с подозрением смотрят, а тут живо приклеят ярлык классовых врагов и саботажников. Только наживете себе неприятности…
Затесавшийся в эту компанию инженер Осадчий, который вообще-то работает не у нас, в ВСНХ, а в президиуме Госплана, — наверное, к знакомым заглянул, — пылко возражает, даже не дав мне закончить фразу (чем заслужил неодобрительные взгляды со стороны собравшихся):
— Мы что же, теперь всякую критику должны отставить в сторону и заниматься исключительно пением похвал?!
— Погодите, погодите… — жестом останавливает его Гинзбург. Вот уж с кого только и писать портрет старого специалиста – пенсне на шнурке, совершенно седые моржовые усы и столь же седая бородка смотрятся очень импозантно в сочетании с его грузной фигурой. — Ладно бы речь шла об отдельных проектах, на которые реально не хватит стройматериалов, строительных механизмов, квалифицированных работников, что приведет к срыву сроков строительства и замораживанию капиталовложений. Это немалый ущерб, это весьма неприятно, но не фатально. Но продукция со строящихся предприятий уже добавлена в расчеты контрольных цифр на 1930 и последующие годы. И если сроки строительства срываются, то срываются и все связанны с этим планы…
Из-за спины маститых спецов раздается голос единственного молодого человека среди этих старых зубров – Василия Леонтьева, которого я все-таки сумел вытащить к себе из Берлина:
— Опять ваши большевики не хотят считаться с законами экономики. Зачем наша группа только времени убила на балансовые расчеты? Из-за всего этого авантюризма всё идёт псу под хвост! — он упрямо сводит свои густые черные брови и, тряхнув ровненько подрезанной чёлкой, устремляет на меня взгляд исподлобья.
Ну, разошлись! Не соображают, что ли, — ведь подставляют по-крупному и себя и меня?
— Вы кто – специалисты или барышни-институтки? — говорю тихим, но нарочито угрожающим голосом, едва не срывающимся на рычание. — Что вы тут вселенский плач устроили? Изобразите ещё детский визг на лужайке для полного комплекта! — и, не дав им опомниться от такой оскорбительной выволочки, перехожу на более спокойный тон. — Лбом стену не прошибешь. Уж вы-то, как специалисты, могли бы понимать, что для этой цели имеются другие инструменты. Вам предлагают нереальное расширение капитальных работ и основанные на нем столь же авантюристичные планы увеличения производства? Отлично! Выше темпы социалистического строительства! Какие тут могут быть возражения? — иронический подтекст последних фраз не ускользает от моих собеседников, вызвав у некоторых из них кривые ухмылки, но они пока не понимают, к чему я клоню.
— Ваше дело – ни в коем случае не возражать, а, напротив, приложить все усилия для должного обоснования этих решений. Нужно начинать крупную большую стройку? Отлично! Для нее нужно выделить столько-то капитальных вложений из бюджета, открыть такие-то кредитные лимиты в Стройбанке, выделить такой-то дополнительный фонд заработной платы для найма строительных рабочих, включить в график треста "Строймеханизация" аренду подъемных кранов, экскаваторов, бульдозеров, заключить контракты на поставку стройматериалов, труб, металлоконструкций, кабеля в таких-то объемах… Ах, всего этого не имеется в потребных количествах? Тогда надо снимать всё требуемое с каких-то других строек, и вдобавок растягивать планируемые сроки строительства. То же самое касается и объемов производства. Нужно, скажем, произвести на 30 % больше рыбной продукции, чем предусмотрено контрольными цифрами? С удовольствием! Для этого всего лишь нужно закупить ещё сотню-другую траулеров, расширить соответственно портовое хозяйство, построить в портах крупные морозильники, новые рыбоконсервные заводы и коптильные цехи, принять в мореходные училища ещё несколько тысяч человек. Вот тогда, не пройдет и трех лет, как намечаемые рубежи будут достигнуты, — останавливаюсь, чтобы перевести дух после этого эмоционального диалога и обвожу глазами своих собеседников:
