Юрий Раджен - В тени монастыря (СИ)
– Э-э-э… Простите пожалуйста, но… В Сталке никто не пропадал?
Кассирша непонимающе уставилась на него.
– Я просто подумал, вдруг вы знаете… Может быть, в городе пропал кто-нибудь? – Ярин чувствовал, как его уши наливаются краской.
Ответ был резким, небрежным, грубым:
– Нет, никто не пропадал. С чего бы? Отправление через два с четвертью часа!
Женщина захлопнула окошко кассы, и Ярин почувствовал себя идиотом. Да уж, приставать ко всем встреченным с вопросом «не теряли ли вы меня?» было довольно странно, а никаких других решений ему в голову не приходило.
Он присел на жесткую деревянную скамейку в углу и задумался. Сталка не пробудила в нем никаких воспоминаний – и, признаться честно, теперь, увидев ее неряшливые улицы и покосившиеся дома, он был даже рад этому. Ярину совершенно не хотелось оставаться в этом убогом поселении, проводить свою жизнь, ковыряясь лопатой в земле и пить, постепенно превращаясь в одно из этих жутких существ, неприкаянно бродящих вокруг. О, как он понимал теперь Орейлию, отказавшуюся возвращаться сюда: можно только догадываться о том, какую боль причинял ей облик своих бывших владений, доведенных до подобного скотского состояния.
Ярин с удивлением понял, что его интересует не столько его прошлое – о нем он в принципе мог составить представление по увиденному в Сталке – сколько тайна собственного исчезновения и перемещения в хлев Орейлии. Это совсем не походило на простую попойку Сталкинского паренька. Ярин ничего не имел против загадок. Когда речь шла о волшебстве, он с легкостью мог потратить несколько часов на то, чтобы придумать изящное решение этюдов, иногда предлагаемых Орейлией, вроде подбора формы детали так, чтобы заработал иллюзорный механизм. Но то были загадки совсем другой природы, а здесь… Здесь он просто не знал, за что браться, с чего начать. Решения просто не приходили к нему в голову. Может быть, лучше было в это просто не влезать? Ведь, в конце концов, у этой ситуации были и положительные стороны. Какая бы нить не связывала его со Сталкой, Ярин был от нее теперь освобожден, и свобода эта пришла без разлук, драм и необходимости делать картинно-мучительный выбор. Неожиданно он взглянул на потерю памяти как на величайший подарок, а на загадочное перемещение к Орейлии – как на выпавший ему шанс на новую жизнь, и он был полон решимости воспользоваться этой возможностью.
Эта мысль вдохновила Ярина, и он ухватился за нее. Свобода строить свою жизнь, свобода выбирать ее дороги… Он огляделся по сторонам, увидев вокзал в новом свете. Наверняка он не раз был здесь, но теперь, утратив воспоминания, он мог исследовать его вновь! И не только вокзал, но и Назимку, да что там – весь мир! Его охватило радостное любопытство, предвкушение предстоящего путешествия – путешествия из всегда унылого «здесь» в непременно загадочное и манящее «там» – и он отправился в вокзальный буфет. Ведь есть какое-то особое удовольствие в том, чтобы выпить перед отъездом последнюю – последнюю только в этом городке! – чашку чая, сжевать последнюю булочку, и уехать далеко-далеко, в новый мир, в невиданный ранее город к новым булочкам, другим, но, конечно же, ничуть не менее вкусным. Да, романтика всегда присуща привокзальным забегаловкам, только вот… Только вот в буфете Сталкинского вокзала ее не было. Зато здесь были грязные столы, ложки и вилки, покрытые белесым жирным налетом, увядшие бутерброды и толстуха-буфетчица, весь облик который недвусмысленно говорил «эй, чё надо?» вместо «может быть, чайку на дорожку?». Ярину хватило одного взгляда на все это великолепие, чтобы понять – нет, здесь он перекусывать не будет. Хорошо, что Орейлия собрала еды ему в дорогу.
Рядом с буфетом располагалась книжная лавка. Ярин сверился с висящим на стене расписанием, убедился, что путь ему предстоит не близкий, и решил, что книга в дорогу придется кстати. Пожалуй, что-нибудь приключенческое или историческое – хотя порой он с трудом отличал первое от второго. Однако, вокзальная лавка не предполагала столь богатого выбора. Не то чтобы в ней было мало книг – нет, ими были заполнены все полки – но, сколько бы Ярин ни листал страницы, у него не возникало и тени желания что-нибудь купить, хотя книги и стоили сущие гроши. Здесь были многотомные записи скучнейших речей о том, как наилучшим образом обустроить Империю, поэтические сборники, воспевающие зной южных земель и красоту снежных пустошей севера, правила игры в мудреную настольную игру – и ничего интересного… В итоге, под недовольным взглядом потревоженной старушки-продавщицы – ишь, ходють, выбирают тут, и какая им разница, книга – она и есть книга – Ярин купил книжку, называвшуюся «Про жизнь совсем хорошую», которая, если верить оглавлению, рассказывала об Империи Братских Народов, ее географии, истории, людях. Это будет кстати: Орейлия мало знала о делах в мире после своего изгнания, да и не особенно этим интересовалась, но, очевидно, за сорок с лишним лет страна успела основательно измениться.
Покинув книжную лавку, Ярин взглянул на старинные башенные часы. Времени оставалось еще много, больше полутора часов. Естественным выходом была бы прогулка, но Ярин уже понимал, что не увидит здесь ни парков, ни памятников, ни удивительных своей красотой зданий. Через некоторое время он, однако, вспомнил об одном интересном месте – селяне наверняка не подумали бы о нем как о достопримечательности, но парню оно казалось важным. Ярин решил осмотреть ту самую злосчастную мельницу, достижение чародейской мысли и одновременно причину изгнания этих самых чародеев в лесные чащи. Обнаружить ее было нетрудно – Ярин знал, что она должна быть недалеко от дома, ныне ставшего ратушей, а уж найти реку было и вовсе делом пустячным.
Минут через двадцать Ярин стоял перед мельницей – или, точнее, перед тем, что от нее осталось. Тяжелое, каменное здание с небольшими оконцами и толстыми стенами было полностью заброшенным. Не осталось ни водяного колеса, ни внутренних механизмов – только мертвое угловатое строение, стены которого заросли мхом, а основание – сорными травами. Да уж, основательно они возненавидели эту мельницу, – подумал парень.
– Ты, милок, не стоял бы здесь лучше. Нехорошее тут место, проклятое!
Парень обернулся и увидел сгорбленную, древнюю бабку. Завернутая в грязный, слишком теплый для летней погоды плащ, она неодобрительно глядела на парня острым взглядом белесых глаз и жевала губами. Старуха сделала несколько шагов к парню, опираясь на неструганную суковатую клюку.
– А что с этим местом не так? – спросил старуху Ярин.
– Видишь эту громадину? Это ведьмина мельница. Их целая семья здесь жила, бесопоклонников, скряг проклятущих!
– Бесопоклонников?
– Все как есть тебе расскажу, бесопоклонников и чернокнижников! – затараторила бабка, сразу вцепившись в слушателя, словно хищник в добычу, – я, когда их семейку выселяли, совсем молодухой была, но кое-что еще помню. У них в подвале целый алтарь устроен был, и идолов там столько стояло, что целую поленницу дров из них потом наломали. И каждому они песни пели. Одному для богатства, другому для здоровья, третьему для счастья, четвертому для успешного колдовства… Разве ж приличному человеку столько всего нужно? Скромнее жить надо!
Ярин издал звук, который, как он понадеялся, старуха примет за согласие. Та, между тем, продолжала:
– И через колдовскую силу тех идолов, весь город они в своих лапищах зажали. И шахты у них, и железная дорога, и паровозы! А ведьма их еще и мельницу выстроила, чтоб, значит, совсем наша жизнь непроглядной стала, чтоб и за хлеб колдунам растреклятым платить! Мы-то все понять не могли – ну как у них все получается? А потом батюшка к нам приехал из самой столицы и растолковал – так мы сразу все и поняли. Они, выходит, бесам поклонялись, только именовали их по-другому, джинны, что ли? Но суть-то одна! Везде бесовщина, только в Церкви простому человеку спасенье. А ведьма, пока в Академии училась, сделку с нечистой силой заключила! Так нам батюшка и говорил. Одни беды от всех этих академий. Черти ей нашептали эту мельницу построить. Каждое полнолуние повозка к мельнице подъезжала, на козлах – всадник весь в черном, посмотришь на него, и мороз до костей пробирает. А в повозке той – кости! Ведьма те кости в муку молола и в хлеб добавляла! Вот как батюшка рассказывал!
– Может, врал батюшка? – не выдержал Ярин. Что за бред! Его было тяжело даже слушать, не говоря уж о том, чтобы поверить.
– Да ты что же? – ужаснулась старуха, – как можно? Ему какой резон врать-то? И все складно получается: колдунья и на зерне экономила, и нас колдовскими чарами опутывала. Да ты посмотри на эту громадину – разве можно ее без нечистой силы построить? Тут каждый угол ей пропитан. Когда чернокнижников прогнали, наши-то, городские, сами по первости муку молоть начали.
