Артем Каменистый - Тайны ордена
Обзор книги Артем Каменистый - Тайны ордена
Артем Каменистый
Тайны ордена
Пролог
Два помощника палача осторожно спустились по крутой лестнице, каменные ступени которой уже не первый век полировались подошвами бесчисленного количества жертв и их мучителей. Плечистые ребята опасались оступиться: их неловкость могла привести к нешуточным неприятностям. Они ведь не с пустыми руками заявились, а с длинной жаровней, доверху наполненной раскаленными углями.
Голый узник, прикованный по рукам и ногам к решетке из железных прутьев, скосив взгляд, заметно занервничал, прекрасно понимая, что жаровню принесли вовсе не для отопления подвала. Здесь, на испепеленном солнцем южном берегу многострадального моря, в столь неглубоких подземельях даже в самые суровые зимы не бывает холодно. Отсюда проистекают корни проблемы с сохранением скоропортящихся припасов: как ни закапывайся, а приличной прохлады не добьешься. Остается одна надежда – на ледники. Но такую роскошь могут позволить себе немногие, потому как лед приходится доставлять с далеких вершин Тигровых гор, и продают его по бессовестным ценам.
Гальверус, не выдержав, чихнул, в глазах заслезилось. Они, как и вечно воспаленный нос, были чувствительны к дыму. Недовольно поморщившись, он обернулся в сторону помощников палача, брезгливо протянул:
– Уголь у вас какой-то совсем уж недожженный.
От этих слов глупые детины едва не перевернули жаровню, а один попытался нелепо оправдаться:
– Дали нам такой, сам не знаю почему.
Объяснить им в очередной раз, что все из-за их вопиющей тупости? Да это все равно что читать нотации навозной мухе. Потому не стал затрагивать этой темы, сказав другое:
– Опустите решетку.
Помощники кинулись исполнять приказ, а палач, насвистывая незатейливую мелодию, подошел к жаровне, перемешал угли железным прутом, задумчиво произнес:
– И впрямь пованивает нехорошо. И глаза режет. Хреновый нынче уголек пошел. Надо бы привести того хитреца, что его продал, да еще и не постеснялся взять обычную цену. Уж я бы с ним поговорил как следует…
Узник, уже не сомневаясь, что сейчас произойдет, неистово затараторил:
– Хватит! Пожалуйста! Я ведь все уже рассказал! Все! Все, что вы хотели узнать!
Гальверус кивнул в сторону палача:
– Сейчас я буду задавать тебе разные вопросы, а этот добрый человек позаботится, чтобы ты отвечал правду, а не то, что обычно.
– Но я ведь и говорил правду! Всю правду! Всем вам говорил! Да что вы здесь творите?! Неужели сами не видите, что я не путаюсь?! Говорю ведь одно и то же всегда! Вас что, совсем не учили проводить допросы? Хватит! Вы все узнали! Я скажу! Скажу! Только уберите это! Не надо! Я ведь и так все скажу! Я ведь никогда не молчал! Сам все скажу! Опять скажу! Снова и снова буду говорить, только прекратите!
– Итак, – невозмутимо произнес Гальверус. – Ты и дальше собрался запираться и нести околесицу?
– Запираться? Я не запирался! И я говорил правду! Правду!!!
Покрутив писчее перо между пальцами, Гальверус пробежал глазами по тексту допроса, набросанному на тщательно выглаженном поле жабьего листа из южных болот, и, вздохнув, начал читать:
– «Меня зовут Джон, а родился я в Нью-Йорке. Это большой город на берегу огромного моря, и располагается он в землях, которых вы не знаете, потому как на корабле или пешим туда не попасть. И даже будь у вас крылья подобно птицам, все равно туда дороги не найти. Сам я попал оттуда сюда при помощи особой магии и мудрых чародеев. Они извлекли мою душу и перенесли ее в тело Дайка, галерного раба на шестом весле по правому борту «Красотки Роны», портовой буксирной галеры, что в тот момент была привлечена к патрулированию северных вод, которое ей иногда приходилось осуществлять после набега межгорского стража на Железный Мыс. Как свободный по рождению и жизни человек, быть рабом я не пожелал и при случае избавился от ручных оков. Но когда занимался ножными, сосед по веслу поднял тревогу, соблазнившись наградой, положенной в таких случаях. За это я его убил цепью, а затем попытался убить надсмотрщика, в чем почти преуспел: крепко его покалечил. После чего покинул галеру, проплыл немалое расстояние до берега и там был схвачен стражей, которой успели подать сигнал с корабля. Сообщников в этом деле у меня не было. Также не может быть и речи о том, что я беглый раб, ведь это вина чародеев в том, что они не могут выбирать свободное тело для души».
Выдержав стандартную паузу, Гальверус вкрадчиво уточнил:
– Все верно?
– Ну примерно так, – устало подтвердил узник.
– Вот это и плохо. – Писарь-дознаватель покачал головой.
– Что?! – насторожился беглец.
– А все. Первый раз вижу буйного раба с такой глупой историей.
– Я не раб!
– Раб. Звать тебя Дайк, ты простой дурачок, который сызмальства ошивался при Рачьей пристани и был там схвачен за мелкую кражу, причем не единожды. За воровство в итоге и угодил на весло. Знамо дело, на галере тебе не очень-то понравилось, вот и решил податься в бега. Не будь в тот момент «Красотка Рона» под военным флагом – вздернули бы тебя прямо на месте поимки. Но так как эту портовую калошу привлекли к патрулю, на нее, ее команду и рабов распространяется указ наместника об особых мерах по обеспечению порядка на территориях, пострадавших от набега стража. Там есть пункт о разнообразных льготах и послаблениях для защитников наших земель, которых привлекли к опасному делу, и только поэтому твои глаза сейчас не выклевывают чайки. Да и остальное они потеребить не против. А мы, уважаемые и весьма занятые люди, тратим свое время и казенное имущество в виде угля, чернил и прочего – и все ради тебя, никчемного вонючего отброса. – Гальверус обернулся к палачу: – Он опять затянул свою песню. Приступайте. Я хочу, чтобы он при свидетелях дал нормальные показания, а не этот бред, иначе мы его и сегодня не повесим.
– Стоит ли возиться, напишите как надо, мы все подтвердим, – прагматично предложил палач.
Гальверус покачал головой:
– Я бы и сам догадался до такого, но вот есть в его истории то, чего я никак не могу понять. Может, пустяк, может, ерунда полная, но даже мелочь в нашем деле иной раз многого стоит. Не должно быть неясностей. Даже мелкие нельзя оставлять без внимания.
– Вам виднее, – кивнул палач и, взмахом призвав помощников, направился к пленнику, который отреагировал на это движение заунывным, полным отчаяния и предчувствия близкой муки криком.
Гальверус отложил перо. Краткий опыт знакомства с узником подсказывал, что в ближайшие минуты от него ничего членораздельного не добьешься. Будет орать как резаный и временами ругаться, в том числе на неведомом языке.
А вот это как раз странно. Еще одна из странностей этого беглого раба. Дурачок с Рачьей пристани и в лучшие годы пары слов связать не мог, а в трюме свихнулся окончательно: ничего, кроме мычания, от него никто не слышал вот уже несколько месяцев. «Красотка Рона» не громадина, набитая молодчиками немалой оты, а портовая лоханка, чья работа – бережно подводить неуклюжие парусники к нужному причалу. Гребцов на ней мало, скорости ведь особой не требуется, да и лишние средства на прокорм невольников с неба не падают. Потому каждый раб на виду, все о нем всё знают, вот и Гальверусу боцман рассказал немало. Ну как немало: несколько слов, но на приличном корабле и столько ни из кого не выдавишь, кроме разве как из трюмного надсмотрщика. Но с тем мастером кнута, который служил на «Красотке», все очень плохо. Даже если выкарабкается – неизвестно, сможет ли когда-нибудь говорить, ведь нижнюю челюсть у него в месиво цепью разворотило, раздробив кость и оставив от зубов гнилые пеньки.
А теперь-то этот недоумок чешет как по писаному. Хотя временами срывается на неведомый язык. В том, что это именно язык, а не бессвязный набор звуков, Гальверус не сомневался: ухо у него набито на такое дело. Уж столько допросов повидал, что бред от связной речи вмиг отличит.
И с чего это мычащий идиот вдруг стал полиглотом? Откуда у него такие сложные сказки про далекую землю, которые даже умному человеку незазорно послушать?! И как этот задохлик сумел расправиться с парой человек? Пусть один из них такой же никчемный раб, но ведь второй о-го-го! Хилых надсмотрщиков не бывает, в трюме они долго не живут.
Гальверусу не нравилось непонятное. Само собой возникало непреодолимое желание его прояснить. Не жалея чернил, угля, писчего листа и прочего.
Особенно угля. Вон как палач расстарался.
Пожалуй, пора дать отмашку, излишние телесные терзания – вред делу. Обеспамятеет раб, и обливай его потом водой, покуда не очнется. Нечего здесь сырость разводить.
Ну-ка. Что он на этот раз расскажет? Какую историю?..
