Далия Трускиновская - Дайте место гневу Божию (Грань)
– Программу сотри! – велел Богуш. – Слышишь? Первое, что ты сделаешь, – сотрешь к чертям собачьим эту проклятую программу! Понял?
Он не замечал, что одиннадцать судей уже произнесли свой приговор, что остался двенадцатый, самый юный, и вот он медлит, с интересом глядя, как старый алкоголик в одном световом столбе пытается что-то вдолбить ошалевшему, словно обкурившемуся, парню в другом световом столбе.
– Но, бать! А как же справедливость?..
– Да вот же она, справедливость! До батьки твоего уже добралась! Какой тебе еще справедливости нужно?! – в отчаянии восклинул Богуш. – Сотрешь программу – и точка!
Он повернулся к столу.
– Господа судьи, или кто вы там! Программу он сотрет! Или сами сотрите! Так, наверно, надежнее…
Богуш хотел попросить о последнем, что ему еще нужно было в этой жизни, – о том, чтобы присмотрели за сыном, пока тот не доберется до матери. Лучше всего было бы, если бы и потом за ним присматривали, да что толку, подумал Богуш, что толку взывать о такой благотворительности, надо назвать минимальное – чтобы Герку посадили в поезд, что ли…
Одиннадцать человек, как на плацу, повернули головы – Богуш видел одиннадцать профилей, подсвеченных серебристой пылью, висящей в воздухе. Они смотрели на двенадцатого, самого юного. Того, кто по всем правилам игры не должен идти наперекор старшим.
– Дадим ему шанс, – сказал двенадцатый.
– Последний? – не столько спросил, сколько отдал приказ горбоносый.
– Последний, – коротко ответил двенадцатый.
– Пусть так, – согласился горбоносый. – Забирай, старый взяточник, своего парня. И объясни ему на досуге, какая такая бывает справедливость. Это будет трудно, но ты уж постарайся. Досуга у тебя, жаль, будет маловато. Потому что ты устроишься на такую работу, где побочных доходов нет и не предвидится. Мы об этом позаботимся…
Опали прозрачные стены, словно выключили два прожектора в полу, на которых стояли Богуш и Герка. Сын опомнился первым – отшвырнув мышь, бросился к отцу и обнял его совсем по-детски – за шею. Теперь только стало видно, что они уже одного роста и очень похожи.
– Компьютер – на помойку… сканер – на помойку… лазерник – на помойку… – бормотал Богуш, ощупывая Герку.
– Папа, а как же Цуца?
– Молчи, идиот…
Богуш испуганно повернулся к судьям. Вот только недоставало, чтобы вся эта мельница завертелась по новой, уже с участием Цуцы! Но судьи уже не обращали на него внимания. Они тихо переговаривались – явно о чем-то другом.
– Папа, но…
– Молчи, говорю! – дав Герке подзатыльник, Богуш подхватил с земли кошелку и пакет. – Так мы можем идти?
– Ты хоть знаешь, по какому закону вас оправдали? – спросил самый юный и вышел из-за стола.
– Нет, – честно ответил Богуш. И ждал, пока двенадцатый судья не подойдет поближе…
– У одного человека было два сына, – без всяких предисловий начал двенадцатый. – И он, подошед к первому, сказал: сын! пойди сегодня работай в винограднике моем. Но он сказал в ответ: «не хочу», а после, раскаявшись, пошел. И подошед к другому, он сказал то же. Этот сказал в ответ: «иду, государь»; и не пошел. Который из двух исполнил волю отца? Говорят Ему: первый. Иисус говорит им: истинно говорю вам, что мытари и блудницы вперед вас идут в Царство Божие.
– Это из Евангелия, что ли? – спросил Богуш, не отпуская Геркиного плеча.
– Из Евангелия, – подтвердил двенадцатый. – Твое счастье, что ты сообразил, в которой стороне находится виноградник…
Эпилог
– Ну и что изменилось? – спросил Нартов. – С Управой разобрались, а Грань осталась на прежнем месте! Мы ни сантиметра не выиграли!
– А кто тебе сказал, будто что-то непременно должно измениться? – вопросом же ответил Даниил. – И что ты можешь знать о сантиметрах? Их видно только сверху. А мы выполнили свой долг. И это – все, что нас должно радовать. Мы никогда не узнаем ни о каких сантиметрах. Но долг будет выполнен.
– А что будет потом? – спросил Нартов. – Дело распутано, Грань вроде устаканилась, а нас куда?
– Найдется для вас работа, – не совсем уверенно ответил Даниил. – Хочешь – прими крещение и получи право суда. Конечно, не всякому это доверят… Да и не всякий захочет взвалить на себя такой крест. Я долго сомневался.
Это был наш Даниил, новоокрещенный. С ним мы чувствовали себя свободнее, чем с прочими.
– А чем ты занимался до того, как принял это крещение? – спросил Марчук.
– Примерно тем же, чем вы теперь, – задание выполнял. Только все было гораздо проще. Рагуилу всегда нужны те, кого можно послать нанести один-единственный точечный удар. Вот говорят про всякие бедствия – Господь покарал, меч Божий. А Господь не велит рубить сплеча. Достаточно одного прикосновения в нужное время и в нужной точке.
– Меня бы это устроило больше, чем судить, – честно сказал Марчук. – Правда, насчет прикосновения к точке будут большие проблемы…
Он резко выбросил вперед две ладони с растопыренными пальцами – хорошие ладони, мало чем поменьше двух сковородок, и пальцы подходящие – такими удобно кочергу узлом завязывать.
– Ну, тогда я не знаю… – Даниил замолчал.
Мы опять сидели на паперти. В церкви отец Иоанн правил службу и легко можно было разобрать слова, выпеваемые молодым, умеренной силы голосом.
– Честный человек, – мотнув подбородком в сторону церкви, сказал наш Даниил. – Когда его призвали – а явился он, простите за подробность, с кишками наружу, потому что прикрыл собой детишек от пьяной сволочи, – то спросили, желает ли принять новое крещение и стать отныне Даниилом. И он ответил – нет, поскольку недостоин и слаб, а коли ему предоставлено право выбора, то он желал бы, чтобы где-то на горке стояла церковь, небольшая, желательно на старинный лад, и там бы он, сколько позволят силы, молился и за тех, кто страдает от несправедливости, и за тех, кто ее совершает. Ангел Салафиил спросил его: отче, сил у тебя хватит, а хватит ли любви и на тех, и на других? Батюшка наш ответил: я постараюсь найти ее в себе…
– Не совсем так, – раздался голос, мы дружно обернулись и увидели, что на паперти стоит наш архангел, Рагуил. – Он ответил: я постараюсь научиться. И одно верно найденное слово определило его судьбу. Если бы он не помолился вовремя за вас, за бойцов незримого фронта…
Ехидное словцо относилось к нам троим, чуть сдуру не уничтожившим Грань. Мы повесили носы, всем видом показывая, что безмерно раскаиваемся.
– Грань установилась, колеблется в разумных пределах, так зачем же старое вспоминать?
Мы дружно повернулись уже в другую сторону.
Под деревом обнаружились двое – в одном по багровому со сполохами плащу, по ослепляюще золотым доспехам, по черным кудрям, по волевому лицу, по сведенным вместе бровям мы узнали Уриила, другой был незнаком.
