Роберт Хайнлайн - Красная планета. Астронавт Джонс
— Вполне удовлетворительно, сэр.
Саймс снова схватил журнал.
— А теперь марш отсюда. И чтобы были завтра здесь вовремя.
— Есть, сэр. — Макс не мог удержаться от того, чтобы не оставить последнее слово за собой. То, как он выстоял в схватке с Саймсом, ударило ему в голову. — Вы мне только что напомнили, сэр. Не будете ли вы так добры подменить меня после той вахты вовремя?
— Что?!
— Согласно закону человека нельзя заставлять работать больше чем четыре часа из восьми, за исключением непредвиденных обстоятельств, занесенных в вахтенный журнал.
— Отправляйтесь вниз.
Макс пошел вниз. Он торжествовал, но заодно его и тошнило. Он не любил драк, никогда не любил, после них у него внутри что-то противно сжималось. Он ворвался в свою каюту и чуть не споткнулся о Сэма.
— Сэм!
— Он самый! Что это с тобой, сынок? Ты выглядишь так, словно за тобой гнались черти и хватали тебя за пятки.
Макс шлепнулся на койку и глубоко вздохнул.
— Я и вправду примерно так себя и чувствую. — Он рассказал Сэму про схватку с Саймсом.
— Вот так и надо с такими типами, — одобрительно кивнул Сэм. — Оскорбляй его, пока он не начнет извиняться. Будешь ставить ему синяки почаще, он с руки у тебя есть будет.
Макс тоскливо покачал головой.
— Сегодня я, конечно, порезвился, но он обязательно придумает, как на мне отыграться. Да бог с ним.
— Все это не так, парнишка. Ты только не давай ему повода и жди удобного случая. Если человек глуп и имеет плохой характер, — а этот твой Саймс такой и есть, я давно в нем разобрался, — а ты малость разбираешься в колбасных обрезках и умеешь себя сдерживать, в конце концов он обязательно раскроется. Такой уж у природы закон.
— Может быть. — Макс повернулся и сел на койке. — Сэм, да у тебя снова значок.
Сэм поддел пальцем значок, означавший, что он — главный надзиратель корабля.
— Ты что, только заметил?
— Наверное, я тут слишком быстро крутился. Это что, первый решил вдруг все простить и все забыть?
— Не то чтобы. Ты уже знаешь про суету прошлой ночью?
— Кое-что. Но, как я понял, официально ничего не произошло.
— Именно так. Мистер Вальтер умеет не действовать со всего размаха.
— Так что же там было? Я уже наслышан, что ты кого-то там черепами сталкивал.
— А ничего особенного. И все довольно тихо. Я бывал на таких кораблях, где заварушка вроде вчерашней сошла бы за небольшую разминку для улучшения пищеварения. Кое-кто из парней сдрейфил, и поэтому они отправились лакать огненную воду. Затем пара типов с большими ртами и низкими лбами вдруг вдохновилась тем, что они имеют полное право обсудить все с капитаном. Так как все они суть овцы, то и отправились стадом. Случись им на пути хоть один офицер, он мог бы без всякого шума отправить их баиньки. Но вместо того на них нарвался мой незадачливый предшественник, нарвался и велел им разойтись. Чего они не сделали. Боюсь, что с дипломатией у него слабовато. И он заорал: «Эй вы, мужланы», используя это трогательное архаическое выражение. Вот тут-то все и началось.
— А ты как туда попал? Пришел ему на помощь?
— Ну уж, конечно… Я просто стоял на безопасном расстоянии и получал удовольствие от зрелища, как вдруг увидел, что по трапу спускаются домашние шлепанцы мистера Вальтера. По этому случаю я вступил в круг и сыграл заметную роль в концовке спектакля. Чтобы получить орден, Макс, самое главное — убедись точно, что на тебя смотрит генерал, а потом уж — за дело.
— Я как-то раньше не считал, что ты склонен к героизму, — ухмыльнулся Макс.
— Да упаси Господь. Но это сработаю. Мистер Вальтер вызвал меня, сожрал меня с потрохами, объяснил мне, что я мерзавец, вор и негодяй, после чего предложил мне вернуть мой значок, если я сумею сохранять порядок в трюме. Я посмотрел ему прямо в глаза, честным таким и искренним взглядом, и сказал, что сделаю все, что смогу. И вот я здесь.
— Я жутко рад, Сэм.
— Спасибочки. А потом он посмотрел мне в глаза и сказал, что у него есть некоторые основания предполагать — словно он не знал! — что где-то на корабле может находиться самогонный аппарат. И приказал мне найти его и уничтожить заодно с любыми найденными спиртными напитками.
— Вот как? Ну и как же воспринял эту новость мистер Джи?
— Да как же, мы с пузатым разобрали вместе его аппарат и сложили все детали в кладовку, а потом заперли и все его торговые запасы. Я умолял его не дотрагиваться до всего этого, пока корабль не выберется из заварухи. Я объяснил ему, что, если он что тронет, я переломаю ему руки. И одну, и другую.
Макс хихикнул.
— Ну что ж, я очень рад, что ты опять в фаворе. И молодец, что зашел сказать мне про это. — Он широко зевнул. — Прости. Я прямо на месте засыпаю.
— Я сейчас смоюсь. Но пришел я ради того, чтобы задать тебе один вопрос.
— Какой?
— Ты видишь последнее время шкипера?
Макс подумал.
— Со времени перехода — нет, не видел. А что?
— И никто не видел. Вот я и подумал, может, он проводит все время в Хитрой яме.
— Нет. Если подумать, его не было даже за столом во время обеда — по крайней мере в те разы, когда я ел в гостиной.
— Так значит, он ест в каюте. — Сэм встал. — Интересно, очень интересно. М-м… Я бы на твоем месте не распространялся на эту тему, Макс.
Когда Макс сменил Саймса, тот не сказал почти ни слова. Не разговаривали они и в дальнейшем; Саймс, за исключением кратких формальностей при передаче вахты, вел себя так, словно Макса вообще не существует. Капитан на посту управления не показывался. Несколько раз Макс был уже готов спросить про это Келли, но каждый раз решал воздержаться. Однако по кораблю ползли слухи — капитан болен, капитан находится в коме, Вальтер и главный врач освободили его от исполнения обязанностей, капитан не отходит от письменного стола, разрабатывая новый, удивительный способ вернуть корабль туда, где ему надлежит быть.
К этому времени все уже осознали, что корабль заблудился, но время истерик кончилось; пассажиры и команда были спокойны, и, похоже, все были согласны с тем, что решение встать на орбиту вокруг звезды солнечного типа, к которой они двигались, было единственно разумным. Они подошли уже достаточно близко, чтобы обнаружить у этой звезды планеты — конечно же, никто еще не видел звезду G-класса без планет, но все равно крошечные пятнышки на фотопластинке вызвали всеобщий энтузиазм.
Выбор пришлось делать между третьей и четвертой планетами. Болометрические измерения показали, что температура поверхности звезды немного превышает шесть тысяч градусов по Кельвину, что вполне согласовывалось с ее спектром; это только чуть больше, чем у родного солнца. Вычисленные температуры поверхности третьей и четвертой планет показывали возможность того, что третья может оказаться неприятно жаркой, в то время как четвертая может быть замерзшей. И у той и у другой были обнаружены атмосферы. Быстрый облет их по гиперболической орбите разрешил этот вопрос. Болометр показал, что на третьей чрезмерно жарко и даже на четвертой климат близок к тропическому. У четвертой была луна — еще одно ее преимущество перед третьей, так как период обращения спутника давал легкий способ определить массу планеты. Исходя из этой массы и видимых размеров планеты силу тяготения на ее поверхности можно было вычислить по классической Ньютоновой формуле. Результат был — девяносто три процента от тяготения на поверхности Земли, величина удобная и несколько неожиданно низкая, принимая во внимание, что диаметр планеты превышал десять тысяч миль. Спектры поглощения показывали присутствие в атмосфере кислорода и нескольких инертных газов.
