Деймон Найт - Билет куда угодно
Неясное пятно внезапно взорвалось белым светом. Остолбеневший, но невредимый внутри своей передвижной аномалии, Росси наблюдал, как охлаждается пылающая земля, видел, как покрываются зеленью возникающие материки, видел калейдоскопическую смену ураганного ливня и буйства вулканов, неистовое оледенение, цунами, землетрясение, огонь!
Затем он оказался в лесу и наблюдал, как смыкаются ветви за невиданным исполинским зверем.
Он оказался на поляне и увидел, как мужчина в набедренной повязке убил топором другого меднокожего мужчину.
Он оказался в комнате с бревенчатыми стенами и увидел, как мужчина в широком ошейнике вскочил, опрокинув стол с глиняной посудой; глаза у мужчины полезли на лоб.
Он оказался в церкви, и старик за кафедрой швырнул в него книгой.
Снова церковь, под вечер — две одинокие женщины заметили его и завизжали.
Он оказался в узкой голой комнате. Воняло дегтем. Снаружи бешено залаяла собака. Дверь отворилась, и в комнату сунулась озверелая физиономия с бакенбардами; за ней влетела рука, швырнула пылающую палку, и пламя охватило все вокруг…
Он оказался на просторной зеленой лужайке, рядом с маленьким мальчиком, гонявшимся за белой уткой.
— Доброе утро, сэр! Помогите поймать эту противную…
Он оказался в небольшом павильончике. Сидевший за столом седобородый мужчина повернулся к нему, выхватывая серебряный крест, и яростно зашептал сидевшему рядом молодому человеку: «Я же тебе говорил!» Весь дрожа, он указал на крест и обратился к Росси:
— Ну, скорее! Будет ли Нью-Йорк и дальше расти?
Росси проявил беспечность.
— Разумеется. Он станет самым большим городом…
Павильончик исчез; Росси очутился в маленьком благоухающем гнездышке; за ограждением простиралась длинная комната. Дремавший у огня рыжеволосый юнец выпрямился, вздрогнул. Затем нервно сглотнул и спросил:
— Кто… кто победит на выборах?
— На каких выборах? — не понял Росси. — Я не…
— Кто победит? — Побледневший юнец подошел к нему вплотную. — Гувер или Рузвельт? Кто?
— Ах, на этих выборах. Рузвельт..
— Уф, будет ли в нашей стране…
Та же комната. Звенел звонок; белый свет резал Росси глаза. Звонок умолк. Усиленный динамиком голос задал вопрос:
— Когда капитулирует Германия?
— Гм, в 1945-м, — щурясь, ответил Росси. — В мае 1945-го. Послушайте, как там вас…
— Когда капитулирует Япония?
— В том же году. В сентябре. Послушайте, как вас там…
В ослепительном свете возник взъерошенный мужчина, который, моргая, застегивал халат на своем разбухшем брюхе. Он разглядывал Росси, а механический голос тем временем говорил у него за спиной.
— Пожалуйста, назовите крупнейшую новую промышленную отрасль за последние десять лет.
— Гм, полагаю, телевидение. Послушайте, вы, там — вы не могли бы…
Та же комната, звонит тот же звонок. Все идет не так, с раздражением понял Росси. Тысяча девятьсот тридцать второй, 1944(?) — следующий во всяком случае должен оказаться ближе. Скорее всего, там окажется доходный квартал с меблированными комнатами — в том числе и с его комнатой, а вот…
— …выборах, Стивенсон или Эйзенхауэр?
— Стивенсон. В смысле, Эйзенхауэр. Ну, вот что — может, наконец, хоть кто-нибудь…
— Когда прекратятся военные действия в Корее?
— В прошлом году. В следующем году. Вы мне голову заморочили. Выключите эту треклятую…
— Где и когда в следующий раз будут использованы атомные бомбы с целью…
— Послушайте! — завопил Росси. — Я сейчас с ума сойду! Если хотите, чтобы я отвечал на вопросы, дайте и мне кое о чем спросить! Помогите мне немного! Дайте мне…
— Какое место в Соединенных Штатах будет наиболее безопасным, когда…
— Эйнштейн! — завопил Росси.
Но седой человечек с собачьими глазами ничем не смог ему помочь; не смог и другой, лысый и усатый, оказавшийся там в следующий раз. Стены теперь опоясывал замысловатый узор из серебристого металла. Голос начал задавать вопросы, ответить на которые Росси не мог.
Когда это произошло во второй раз, послышался «пуфф», и сильная вонь тухлятины ударила в нос. Росси поперхнулся.
— Прекратите!
— Отвечай! — проорал голос. — Что означают те сигналы из космоса?
— Я не знаю! — Пуфф. Яростно: — Но здесь уже нет никакого Нью-Йорка! Он пропал — ничего не осталось, кроме…
Пуфф!
Затем он стоял, окруженный широким озером вулканического стекла — как и в самом начале.
Затем снова джунгли, и Росси автоматически произнес:
— Моя фамилия Росси. В каком году… — Но на самом деле это были уже не джунгли. Сплошные вырубки, а вместо веранд со стеклянным верхом меж деревьями виднелись ровные ряды бетонных домов, похожих на громадные надолбы.
Затем появилась саванна, и там тоже все изменилось: вырисовывались заостренные безобразные черты города, уходившего в небо на добрых полмили. А где же кочевники, где всадники?
И дальше…
Пляж: но он уже был грязно-серый, а не алый. На фоне блеска, вглядываясь в море, ссутулилась одинокая темная фигура; люди с золотистой кожей пропали.
Росси совсем растерялся. Что же приключилось с Нью-Йорком — а вероятно, и со всем остальным миром? Вероятно, в судьбе старого мира не последнюю роль сыграли ответы самого Росси. Похоже, каким-то образом спаслась часть старой — подлой и суетливой — цивилизации, и ей удалось продлить свое существование достаточно надолго — чтобы погубить все новое и свежее, что должно было прийти ей на смену.
На холодном пляже его уже не ждали люди, с вихлявшимися, как палки, конечностями.
Росси затаил дыхание. Он снова оказался в необъятном здании, та же наклонная плита излучала свет, те же плавающие яйца таращили глаза. Они не изменились — и никакие его действия не могли их изменить. Росси понял, это здание не было творением человеческих рук.
Но затем появилась белая пустыня, а после нее туман. Картинки, которые Росси выхватывал из ночи, стали сливаться, мельтешить, быстрее и быстрее…
Вот и все. Не осталось ничего, кроме головокружительного верчения к концу-и-началу — а затем колесо замедлилось — и он снова пришел в себя.
Росси начал закипать. Это почище мытья тарелок — его постоянного кошмара, самой паскудной работы на свете. Он болтался, будто драная тряпка на лице у времени, пока появлявшиеся и исчезавшие люди донимали его вопросами — вещь, инструмент, захватанный-залапанный справочник.
Росси поднажал — в голове медленно нарастало напряжение — но ничего не случилось. Он чувствовал себя малышом, забытым на карусели, букашкой, попавшейся в ловушку между рам, мотыльком, что кружит у лампы…
