Михаил Тырин - Тварь непобедимая
Чем свежее была документация, тем больше становился заметен научный подход к теме. Отчеты и садистские рекомендации постепенно иссякли, уступив место описаниям. Вооруженная власть проявляла самый неподдельный интерес к диким людям, пойманным в лесах, к необычным существам, которых время от времени видели в разных концах страны.
Материал был довольно скуден, и его достоверность то и дело вызывала сомнение. Но вот попалось описание человека, который мог несколько десятков минут проводить под водой. На скверной фотографии, правда, мало что можно было различить, однако это уже был документ.
Майор листал папку быстро, не задерживаясь на описаниях того, какие жуткие или, наоборот, феноменальные формы принимает иногда человеческое существо.
И наконец на одной из страниц взгляд его, словно рыболовный крючок, зацепился за изображение. Соляков торжествующе рассмеялся. На прекрасной, отчетливой фотографии он увидел, без всякого сомнения, то самое чудище, которое провели мимо него в коридоре клиники.
Это было похоже на сбывшийся сон. Все, что удалось вспомнить майору, оказалось не бредовыми галлюцинациями, не последствиями чистки памяти. С этой минуты он имел реальный факт, с которым можно работать. Если материал вшит в дело, значит, на него распространяется компетенция ведомства. А стало быть, уже нетрудно обосновать свой интерес к деятельности клиники.
Майор быстро просмотрел описание. Потом стал вчитываться внимательней – было что почитать и чему удивиться. Как оказалось, существо рождено обычной женщиной – учительницей Полиной Захарук, сосланной в 1949 году в лагерь под Мурманск. Две акушерки стали свидетелями того, как чудище вывалилось из ее чрева.
Охрана хотела сжечь новорожденного монстра, однако какие-то биологи из числа заключенных упросили этого не делать. Четыре года уродец рос в собачьей клетке, «враги народа» делились с ним своей пайкой. Научили произносить отдельные слоги, просить есть, пить.
О необычном случае было доложено в Москву, и в лагере уже ждали приезда каких-то ученых. Но они все не ехали и не ехали, а потом лагерь был ликвидирован. Существо исчезло бесследно, осталась только фотография.
Майор перелистнул страницу, и вдруг его взгляд наткнулся на директиву, которую, судя по свежести бумаги, вклеили в дело совсем недавно. Он быстро пробежал глазами текст: «...В случае обнаружения... принять меры к охране... исключить любые контакты... незамедлительно сообщить в официальное представительство фонда «Врачи мира за милосердие»... при возможности обеспечить доставку...»
Ниже были вписаны от руки несколько телефонов – судя по коду, иностранных.
Соляков оторопел. Некоторое время он сидел, уставившись на текст и пытаясь осознать прочитанное. Директива в категоричной форме отнимала у него право на какую-то самостоятельность в этом деле.
«Впрочем, снять с себя ответственность и переложить ее на авторов документа – не самый скверный исход, – подумал он. – Хорошо. Доставка так доставка. Главное, появилась хоть какая-то определенность. Главное, я знаю, что мне теперь делать».
* * *Сударев позвонил в клинику поздно вечером. Донской был прилично пьян, но смог собраться с мыслями и ответить.
– Что ж ты, Андреич?.. – укоризненно произнес Сударев. – В городе уже говорят, что ты моего человечка нашел, а сам молчишь.
– В городе говорят? – удивился Донской. – Интересно, кто?
– Отвечай, нашел или нет?
– Ну... Да, нашел... только что. Как раз хотел вам звонить.
– Хотел он... – ворчливо проговорил Сударев. – Ладно, хватит нам с тобой в прятки играть, сейчас я за ним приеду.
– Нет-нет! – запротивился Донской. – Сейчас нельзя, ни в коем случае! Он не в том состоянии...
– Хватит! – рявкнул собеседник. – По городу бегать у него есть состояние, а со мной говорить – нету? В общем, жди.
– Подождите. Я хотя бы проверю, сможет ли он...
– И проверь. Пока будем ехать – успеешь проверить, – многозначительно сказал Сударев и повесил трубку.
Донской выпил залпом стакан лимонного сока, чтоб взбодриться, после чего поднял по тревоге дежурную смену и велел готовиться к приему гостя. Дело нашлось для всех.
Сам он отправился во флигель и поговорил с Луковым. Тот, оказалось, был вовсе не против встречи с Сударем и даже согласился говорить из барокамеры, чтобы спрятать свою наружность.
Через сорок минут у крыльца просигналила машина. Сударев уже не был таким добродушным, каким его привыкли здесь видеть.
– Что-то ты темнишь, Андреич, – пробормотал он, заходя в освещенный холл. – Да не надо мне твоего кофе, давай к делу.
– Хорошо, Борис Васильевич, – смиренно проговорил Донской. – Только вот что... Пациента я вам не отдам, ему нельзя уходить из-под наблюдения.
– Это еще что за номера?!
– Таковы обстоятельства. Он в очень скверном состоянии.
– А тебе не начхать на его состояние? Кто он тебе – брат, сват?
– Он – мой пациент. Этого достаточно.
– И дальше что?
– Он находится в барокамере. Можете поговорить с ним через переговорное устройство.
– Тьфу ты... Ладно, пусть хоть в параше сидит, лишь бы толк был.
Оба оказались в подвале флигеля, перед массивным корпусом барокамеры. Сударев с хмурым видом обошел ее, заглянул в окошки из толстого стекла, но оказалось – они изнутри заклеены фольгой.
– Ох, темнишь ты, Андреич...
– Можете начинать, – холодно ответил Донской и постучал ногтем по коробочке с красным глазком.
– Здесь, что ли? – Сударев уселся на стул перед переговорником, недовольно озираясь. – Лука, ты здесь?
– Здесь, – прозвучал приглушенный, искаженный динамиком голос.
– Ну а откуда я знаю, что это Лука?! – взорвался Сударев. – А если ты мне туфту подсунул, Андреич? Ты учти, дела такие идут, что я никому не верю! Никому!
– Мне можешь верить, – донеслось из динамика. – Хочешь докажу? Что тебе напомнить, Сударь? Как ты с двенадцатилетними школьницами на даче развлекаешься? Или...
– Заткнись! – заорал Сударев и замолотил кулаками по глухому металлу. – Заткнись, закрой рот, сука!
Он быстро обернулся на Донского, который стал невольным свидетелем разговора.
– Уйди, Андреич! Выйди отсюда, я с ним сам говорить буду.
– Не беспокойтесь, – заверил Донской, покидая помещение. – Я свято храню врачебную тайну.
– Лука, ты что? – зашептал Сударев, оставшись один. – Ты что такое несешь? Рехнулся в этой бочке, да?
– За чем пришел?
– Ясно за чем. За деньгами, дорогой мой. Надо бы знать, куда ты их дел, люди волнуются.
– Никаких денег ты от меня не получишь, – прозвучал бесстрастный ответ. – Забудь мое имя, я тебе уже не приятель и делами твоими грязными заниматься не стану.
