Наталья Никитина - Полтора килограмма
словно морда у собаки. Я прикоснулся к носу и не почувствовал ничего. Кожа, словно под воздействием
анестезии, онемела. Меня охватила паника и стыд, что морду мою заметят присутствующие, и я поспешно
вышел на улицу. Том наверняка по достоинству оценил бы эту дурь. Он всегда говорил, что травка словно
расправляет его плечи изнутри, делает свободным. В моем же случае получился обратный эффект —
расправилось в длину лицо, и появилась зажатость, неуверенность в себе. Прохладный ночной воздух
принес некоторое облегчение. Я полчаса сидел на краю тротуара, пока лицо не обрело прежнюю
чувствительность.
По возвращении домой я попросил Кэрол впредь избавить меня от подобных мучений и посещать
заведения такого рода без меня. В ответ в очередной раз услышал, что я отстал от жизни и мне пора
меняться.
Миновала еще одна неделя.
Я стал частым гостем в доме Джима. Сын сдержал обещание и перевез моего любимого пса к себе.
Дети и Винчи радовались моим визитам. Находясь там, я пребывал в состоянии перманентного восторга.
Тим настолько привык ко мне, что Натали даже как-то раз доверила уложить его спать на дневной сон.
Проводя время с внуками, я с удивлением обнаружил в себе новый вид любви. Если Анжелику любил, как
любят хрупкий редкий цветок, которым можно только любоваться, заслоняя от сильного ветра и жгучего
солнца, то Тима я любил иначе, какой-то гордой любовью, как наследника фамилии Харт! Хотелось
восхищаться его крепкой рукой, метким ударом ноги по мячу. Хотелось подбрасывать ему небольшие
испытания и с волнующим удовлетворением наблюдать, как он справляется с ними.
Раз в неделю я обязательно звонил по Скайпу в Екатеринбург, и тогда у экрана собиралась вся моя
русская семья. Подходили к экрану поздороваться и Кэрол с Миленой. К счастью, языковой барьер не
позволял обеим сторонам увлекаться расспросами. Мама каждый раз интересовалась, хорошо ли питаюсь,
132
и требовала перечислить всё, что я ел накануне. Она считала Кэрол излишне худощавой и переживала,
умеет ли она готовить и не приходится ли ее мальчику довольствоваться фаст-фудом.
Я стал реже покупать газеты, дабы избежать насмешек Кэрол. Милена же улыбалась одними глазами,
не говоря ни слова, вероятно щадя и уважая мои причуды.
Я периодически забирал к нам Винчи, и у них с Зосей возникла настоящая собачья любовь.
Трогательная до слез! Заметив мою привязанность к псу, Милена сама настояла на том, чтобы Винчи
переехал жить в ее дом. Теперь мы всё чаще выгуливали наших питомцев вдвоем.
Милена давно закончила статую спортсмена для стадиона и теперь изнывала от возникшего периода
бездействия.
– Ненавижу такое состояние. Сразу накатывают самоуничижительные мысли и дикая творческая
тоска, – однажды поделилась женщина. Она подняла чашку кофе, и просторный рукав хлопкового
кардигана соскользнул к локтю, обнажая тонкие запястья, подчеркиваемые массивными, похожими на
мужские часами.
– И из мебельного салона давно не звонили.
– Что за салон?
– Я выполняю для них дизайн по спецзаказам на экзотические предметы интерьера и мебель.
Например, смешиваю вычурность французского барокко и скандинавскую сдержанность. Или добавляю
инкрустации, заимствованные в Индии и Сингапуре, к причудливым арабским узорам.
– Покажешь эскизы работ?
– Хорошо.
Она подошла к окну и задумчиво произнесла:
– Над пляжем облака в точности, как на полотнах Веласкеса! Пойду немного попишу пейзаж.
Она крикнула собакам:
– Гулять!
И они, лязгнув когтями по полу, бросились к двери.
Она ушла, а я остался наедине со своими мыслями.
Привязанность к Милене, крадучись, входила в мою жизнь. Возвращаясь домой, я бросал ключи от
мотоцикла на тумбочку в прихожей и сразу спрашивал у Кэрол: «Милена дома?» Если ответ был
положительный, то поднимался к ней, спеша обсудить мысли или идеи, пришедшие в голову по дороге
домой.
Кэрол улетела в очередную командировку, на этот раз в Германию, собирать материал для фильма об
Альберте Геринге.
После ужина мы с Миленой решили прогуляться с собаками. Скинув обувь, брели вдоль воды, утопая
ногами в зыбком песке. Лучи заходящего солнца высветляли морщинки в уголках ее глаз.
– Я всегда мечтала жить на берегу моря. В Польше, в своей квартире, придумала на стене мазайку из
темно– и светло-синего стекла. Получилась иллюзия волн. А еще всегда переделывала двери в тех домах, в
которых жила. Мне нравятся высокие дверные проемы: они дарят ощущение торжественности и величия, и
уже не важно, что мебель в комнате старая и просится в утиль, главное – двери высокие.
Стоял теплый июльский вечер. Океан, словно бок гигантской рыбы, блестел золотистыми чешуйками
волн. Бронза заката припудривала деревья пурпуром. Пенная кромка океана, окрашенная в алый цвет,
заигрывала с мелкими камушками, перекатывая их из стороны в сторону. Солнце, меняя цвет с платинового
до медно-красного, словно тяжелело и оседало в океан.
Милена забралась на камень, как на бельведер, я сел рядом на песок. Мы наблюдали, как волна
закручивается в бурун, говорили о прочитанных когда-то книгах. Оказалось, что она, как и я, была хорошо
знакома с творчеством Рабле, Сервантеса, Мольера, Вальтера Скотта, Гюго, Ламартина и Мюссе, любила и
знала поэзию. Я встретил родственную душу, и от этого стало в груди тепло и уютно, словно я после долгих
скитаний вернулся домой.
Стемнело. Океан качал на волнах брошенное в воду серебро луны. Возвращаться в дом совсем не
хотелось. Я раздобыл сухих веток, и мы разожгли небольшой костер. Собаки лежали возле наших ног.
Вдоль берега виллы побогаче окрасились в желтые тона из-за включенных натриевых ламп,
спрятанных среди подстриженного кустарника. Дома поскромнее светились прямоугольниками окон. На
воде мигали буи и красные бортовые огоньки редких суденышек. Организм впал в состояние анабиоза: не
хотелось ни двигаться, ни даже разговаривать. Мы молчали, глядя на огонь.
– У меня есть два старших брата. В детстве мы часто жгли костры, – тихо заговорила Милена. —
Жили в небольшом селе на берегу речки. Летом она мелела и на берегу оставалось много глины —
отличного материала для занятий лепкой. Именно там у меня и открылся талант скульптора. К вечеру вдоль
реки можно было наблюдать целую армию солдат, вылепленных братьями, и вереницу дворцов и принцесс
– результат наших с сестрой усилий. Мы их сушили на солнце, а потом играли, пока фигура не разобьется. У
133
