Клиффорд Саймак - Миры Клиффорда Саймака. Книга 7
Некое существо, сказал себе Хортон, сидело на этом стуле с блюдом на коленях — сколько же лет прошло? — сидело и ело мясо, быть может, обгладывало кость, держа ее в руках или в конечностях, заменяющих руки, и под боком у существа был кувшин с водой, а может, даже с вином. Покончив с костью или съев столько, сколько ему хотелось, существо опустило блюдо на пол и — почему бы нет? — откинулось на спинку стула и удовлетворенно похлопало себя по набитому брюху. Потом оставило блюдо с костью на полу и ушло, но почему-то не вернулось. И никто не вернулся, а блюдо осталось.
Хортон застыл в полумраке, завороженно глядя на скамью, стул и блюдо. Чувство чужеродности частично улетучилось: ему открылся кусочек прошлого существ, которым, каков бы ни был их облик, были присущи какие-то элементы человечности, не исключено, общие для всей Вселенной. Может, существо решило устроить себе легкий ужин на сон грядущий — но что случилось после этого легкого ужина?
Стул, чтобы сидеть на нем, скамья, на которую можно поставить кувшин, блюдо, на котором держали мясо, — а ваза? Что можно сказать о вазе? Круглая колба с длинным горлышком и широким устойчивым дном. Пожалуй, скорее бутылка, чем ваза, решил Хортон.
Сделав шаг вперед, он потянулся за вазой, но нечаянно задел шляпу, висящую на спинке стула, — если это была шляпа. При первом же прикосновении она распалась. В воздухе поплыло невесомое облачко пыли.
Нащупав вазу-бутылку, Хортон поднял ее и заметил, что на круглой колбе вырезаны какие-то картинки и символы. Крепко взял вазу за горлышко, поднес ее поближе к лицу и стал вглядываться в отделку. Первым в глаза бросилось диковинное существо: оно стояло внутри какой-то загородки с островерхой крышей, увенчанной шариком. Ни дать ни взять, подумал он, как если бы существо забралось в жестяную кухонную коробку, например для чая. А само существо — можно ли считать его гуманоидным или это просто животное, поднявшееся на спичкообразные задние лапы? У него была только одна передняя конечность и тяжелый хвост, задранный вверх под углом к прямостоящему телу. Вместо головы был гладкий пузырь, от которого отходили шесть совершенно прямых линий — три налево, две направо и одна вертикально вверх.
Поворачивая бутылку (или все-таки вазу?) туда-сюда, он разглядел и второстепенные подробности гравировки. Одна под другой шли две горизонтальные черты, связанные друг с другом частоколом вертикальных черточек. Если это здания, тогда вертикальные черточки, быть может, обозначают столбы, подпирающие крышу? Вокруг виднелось множество закорючек и наклонных овалов, а также короткие ряды меток неправильной формы, — возможно, слова на неизвестном языке. А что может означать башня, на верхушке которой расположены три фигуры, смахивающие на лисиц из древних земных легенд?
Снаружи, с тропинки, раздался зычный зов Плотояда:
— Хортон, у тебя все в порядке?
— В полном порядке, — откликнулся Хортон.
— Я терзаюсь за тебя. Пожалуйста, выходи. Пока ты остаешься там, я снедаем беспокойством.
— Ладно, — сказал Хортон, — выхожу, не беспокойся.
Бутылку он не бросил и вышел наружу, держа ее в руках.
— Ты нашел образчик для интереса, — отметил Плотояд, поглядывая на трофей с опаской.
— Да, погляди-ка. — Хортон поднял бутылку и медленно повернул ее, показывая со всех сторон. — Здесь изображена какая-то форма жизни, хотя трудно сказать определенно, что это такое.
— Шекспир находил похожие. Тоже с разными пометами, но не точно такими же. Он тоже мыслил с недоумением и долго, что это есть.
— Может, это изображение людей, которые жили здесь.
— Шекспир говорил так же, однако уточнил суждение, что это лишь мифы о людях, которые здесь были. Пояснил он мне, что мифы означают расовые воспоминания, события, какие память нередко ошибочно полагает случившимися в прошлом. — Тут Плотояд беспокойно пошевелился, добавив: — Пошли бы мы назад. Мой живот рычит и требует насыщения.
— Мой тоже, — признался Хортон.
— Имею мясо. Убитое только вчера. Составишь ты мне компанию съесть его?
— С удовольствием, — отозвался Хортон. — У меня есть припасы, но не столь замечательные, как мясо.
— Мясо еще не очень тухлое, — объявил Плотояд. — Завтра пойду убивать опять. Люблю мясо свежим. Потребляю тухлое только по крайней нужде. Полагаю, ты подвергаешь мясо воздействию огня, в точности как Шекспир.
— Да, я люблю мясо приготовленным.
— Сухой древесины в достатке, дабы развести огонь. Сложена возле дома, только поджечь. Топка перед домом. Ты ее, полагаю, видел.
— Да, конечно, я видел на дворе место для костра.
— А тот другой? Он тоже потребляет мясо?
— Он вообще не ест.
— Непостижимо, — объявил Плотояд. — Каким же образом держит он свою силу?
— У него есть так называемая батарея. Она снабжает его пищей иного рода.
— Думаешь, твой Никодимус не исправил туннель моментально? Там, около, ты как будто предполагал так.
— Думаю, что починка может занять определенное время, — сказал Хортон. — У Никодимуса не было представления, как устроен туннель, и никто из нас не в состоянии ему помочь.
Они шли обратно по извилистой тропинке, когда Хортон спросил:
— Откуда так несет? Словно рядом дохлятина, если не хуже…
— Это пруд, — пояснил Плотояд. — Ты должен был заприметить его.
— Да, заметил по дороге сюда.
— Запах совершенно невыносимый, — объявил Плотояд. — Шекспир именовал это место «Вонючий Пруд».
Глава 12
Хортон сидел на корточках у огня, надзирая за куском мяса, шипящим на углях. Плотояд, расположившись по другую сторону костра, вгрызался в ломоть, зажатый в щупальцах. Рыло его было испачкано кровью, она ручейками сбегала по шее.
— Ты не возражаешь? — справился Плотояд. — Мой живот страдал чрезвычайно, требуя пропитания.
— Нисколько не возражаю, — отозвался Хортон. — Мой собственный живот получит пропитание через минуту.
Предвечернее солнце пригревало спину. Жар костра бил в лицо, и Хортон ощутил позабытую радость и комфорт походного лагеря. Костер горел прямо перед фасадом белоснежного домика, со стены весело скалился череп Шекспира. В тишине отчетливо слышалось, как бормочет ручей, бегущий от родника.
— Когда справимся с едой, — объявил Плотояд, — я покажу тебе вещи Шекспира. Я их упаковал бережно. Ты заинтересован их посмотреть?
— Конечно, — ответил Хортон.
— Во многих отношениях, — продолжал Плотояд, — Шекспир был назойливый малый, хоть мне он нравился очень. Никогда не уверен, нравился я Шекспиру или нет, хоть полагаю, что да. Мы жили в мире. Работали вместе ладно. Беседовали подолгу. Рассказывали друг другу о многом и разном. Однако я чувствовал неустранимо — он потешается надо мной, хоть зачем ему потешаться, не постигаю. Полагаешь ли ты, Хортон, что я смешной?
