Сергей Лексутов - Полночный путь
Глава 11
Шарап вышел на середину ручья, потопал; лед был прочный, не потрескивал уже под ногами. С берега Батута нетерпеливо спросил:
— Ну как, выдержит?
Шарап еще разок топнул, протянул нерешительно:
— Вроде особых морозов еще не было… Коня может не выдержать.
— А если коней в поводу?.. — не унимался Батута.
— В поводу, в поводу… Конь провалится — пешком на Киев побежишь?
Звяга рассудительно проговорил:
— Над бродом пойдем, там коню едва по брюхо будет… Вытащим как-нибудь…
Все трое пошли в избу, волхв как раз накрывал на стол к ужину. Шарап проговорил:
— Завтра поутру уходим…
— Што, лед уже крепок? — спросил волхв, и тут же добавил: — В ночь мороз ударит, так што к утру лед и коня выдержит… — и пошел из избы.
Звяга спросил:
— Куда эт ты, а ужинать?..
Но волхв молча захлопнул дверь. Звяга пожал плечами и сел к столу. Батута уныло оглядел яства, проговорил:
— Столько времени без работы сижу тут с вами, да еще хорошего человека объедаю…
Звяга изумленно приподнял брови:
— Эт, кого мы тут объедаем? По осени двух оленей завалили, третьего дня сохатого… Да Чурило тут всю зиму мясом объедаться будет!
— Все равно, — Батута махнул рукой, — стыд и позор…
Отворилась дверь, и вошел волхв со жбаном под мышкой.
Звяга насмешливо проговорил:
— Чурило, ты ж еще месяц назад сказывал, что меды кончились?..
— Ты, Звяга, не подкусывай, будто я жадничаю для вас медов — это уже молодой поспел… На прощанье пображничаем, а то ведь не увидимся боле… Такая жизнь в одночасье рухнула…
Всем стало грустно, а потому молча наблюдали, как Чурило разливает ковшиком духмяный мед по чашам. Подняв чашу, он оглядел честную компанию, сказал:
— Ну, чтоб дорога скатертью… — и одним духом опорожнил чашу.
После чего принялись за яства. Каждое блюдо провожали чашей меду, и следующее встречали тоже чашей, так что к концу ужина Чурила в глазах у Шарапа уже двоился. А, судя по тому, что Звяга то и дело подхохатывал, сам Шарап в его глазах видать уже троился. Решили, еще по чаше — и хватит. Потом подумали, что если еще по чаше — хуже не будет. Малость подзабыли, что молодой мед любого богатыря шутя с ног валит. Проснулся Шарап почему-то на сеновале, укутанный звериными шкурами, так что не замерз. С морозами они переселились в избу, да видать хмельная башка вдруг о лете вспомнила. На удивление, Шарап чувствовал себя отлично; ни голова не болела, ни мутило с опохмелу. Видать свежий воздух вымел хмель из тела. Сползя с сеновала, он потянулся, оглядываясь; да-а, морозец знатный стоит. Уже рассвело, дуб превратился в огромную серебряную драгоценность — столько на его ветвях скопилось инея. Шарап прошел в избу, потянул носом; было жарко, в душном воздухе висел кислый перегар. Да-а… В какую гадость превращается выпитое добро… Он распахнул дверь. Первым начал ежиться и шевелиться разметавшийся на широкой лавке Батута. Спавший на лежанке у печи Звяга, только потеснее прижался к теплому печному боку. А волхв и вовсе спал на печи. Наконец Батута открыл глаза, сел на лавке, передернул массивными плечами, спросил хмуро:
— Ты чего дверь расхлебенил?..
— Хватит ночевать, пора и честь знать…
Батута обхватил голову руками, тяжко выдохнул:
— О-хо-о-хо-о… Сроду так не напивался… Свяжешься с татями, и привычки ихние переймешь…
Шарап ухмыльнулся, добродушно проворчал:
— Щас на ветерке и морозце живенько похмелье вылетит…
Звяга поднялся с лежанки, похрустел косточками, сказал:
— А пойду-ка я на Сериков манер похмелье выгонять… — и, сбросив в избе портки с рубахой, выскочил голышом на мороз. Вскоре вернулся, раскрасневшийся, бодрый, веселый. Кряхтя слез с печи волхв, спросил:
— Завтракать будете?
Шарап пожал плечами:
— А как же? На улице мороз, путь долгий…
Батута вяло поморщился:
— Я не хочу, мутит чего-то…
Шарап строго выговорил:
— А замерзнешь, кто нянькаться с тобой будет?
Звяга с Шарапом уплетали остатки вчерашнего пира за обе щеки, Батута жевал через силу. Пока седлали коней, волхв собрал немного нехитрой снеди в дорогу, принес из погреба небольшой жбан меду; в дороге, особенно зимой, незаменимая вещь.
Всадники уже скрылись за деревьями, а волхв все стоял под дубом и смотрел им вслед. Уходил огромный кусок его жизни, уходил навсегда, да и жизнь уходила. Возьмут силу на Киеве папежники, и достанут его тут ярые ревнители веры; отрекайся, не отрекайся — все одно сожгут на костре. Тоже, что ли, податься в Северские земли?..
Троица пробиралась вереницей, уродуя девственно чистый снег стежкой следов. А вот и брод. Шарап кивнул Звяге:
— Иди первым. В случае чего мы с Батутой тебя запросто вытащим вместе с конем…
Звяга нерешительно проговорил:
— Я самый легкий тут; подомной-то лед выдержит, а ну как под Батутой подломится?
— А это как Бог даст… — проговорил Шарап, явно готовясь к своему будущему крещению.
Звяга легко соскочил с коня, намотал повод на руку и ступил на припорошенный снегом лед. Конь не артачился, видать чуял под копытами довольно прочную опору, подковы высекали крупную ледяную крошку. Звяга чутко прислушивался, но нет, не слышно было предательского потрескивания. Перебредя Десну, Звяга заорал:
— Идите безбоязненно, даже не хрустит!..
Однако Шарап пустил впереди себя Батуту. Батута шагал широко расставляя ноги, будто это могло помочь. Но лед выдержал и его. Выйдя на берег, Шарап вскочил в седло, огляделся, удивленно протянул:
— Эт почему же пути нет?..
Звяга тоже огляделся, пожал плечами:
— Потому и нет, сидят, санного пути ждут…
— Э-э, нет, нетерпеливые купчики, пока лед тонкий, а снег не глубокий, сухопутными путями ходят; ну хоть один-два да пройдут. Нечисто тут что-то… — Шарап помрачнел, и толкнул коленями коня вперед, по девственному снегу сухопутного пути.
Как ни торопились, а коней пришлось поберечь; тревожно было на душе, как бы не понадобился конь завтра же, как единственный спаситель… Ночевали в лесу, у костра, так что к Киеву вышли аккурат в полдень. Перебредя Днепр, остановились на пригорке, с коего весь Киев был виден, как на ладони. Летом на этом пригорке во время приступа рядышком стояли Рюрик и половецкий князь. Шарап присвистнул, Батута выдохнул:
— Мать честная!..
От порядком пощипанного летом посада вовсе ничего не осталось, в городской стене тут и там зияли проломы. Воротная стрельница и вовсе сгорела.
Шарап медленно выговорил:
— Эт што же, в отместку за наш побег Рюрик изуродовал город?!
