Сергей Лексутов - Полночный путь
Только через месяц Серик с проводником убили первого изюбра, а до этого добыча была скудной, так что пришлось съесть двух коней. Вскоре Серик заметил, что дружинники будто бы сторонятся проводника, стараются его не касаться, и вообще держатся от него подальше. Серик как-то придержал Чечулю, спросил:
— Чего это вы от проводника шарахаетесь, будто от прокаженного?
Чечуля помялся, помялся, да и выпалил:
— Сыроядец он!
С нарочитым удивлением Серик спросил:
— Ну и што?
— А то, когда изюбра привезли, он шмат сырого мяса отрезал, и тут же съел.
Серик понимающе покивал. Сам он тогда тоже отрезал шмат мяса, но сжевал тайком. Сырая изюбрятина была повкуснее сырой сохачины, но вот конину сырую есть было попросту невозможно.
После этого разговора прошло недели две, как вдруг Серик то и дело начал замечать кровяные плевки на снегу, да и кое-кто из дружинников сделались вялыми, раздражительными, бывало даже днем спали в избах. Серик как-то растормошил одного, бесцеремонно полез к нему в рот пальцами, пошатал зубы — они зашатались, будто гнилой тын, из-под десен поплыла кровь.
Серик собрал свою старшую дружину у конюшни, обрисовал, что к чему. Чечуля уныло пожал плечами, и принялся смотреть на другую сторону реки на каменные лбы, чернеющие в окружающей белизне. Алай глубокомысленно выговорил:
— Отец сказывал, что у них в стойбище такое случалось — надо побольше кумыса пить, и все пройдет в три дня.
Серик проворчал:
— Где ж я кумыс возьму? У нас всего тридцать кобыл, и ни одна не доится. Они ж только в марте ожеребятся, да им и своих жеребят кормить надо будет… На таком сене у них молока будет — на полковшика…
Лисица проговорил:
— Знавал я одного волхва, он сказывал, что лучше хвойного отвара ничто не помогает. Главное, до весны дотянуть, а когда свежая травка из земли полезет, эта хворь сама пропадает, но зубов все одно лишишься…
Серик проворчал раздраженно:
— Што мне с вами беззубыми потом делать-то? Я знаю средство! Всех излечу, но, чур, носа не воротить!
На следующий же день Серик с проводником отправились на другой берег за изюбрем. Но изюбр, это не сохатый, за ним еще и побегать надо; лишь на третий день завалили молодого, комолого быка. Пока тащили до лагеря, туша основательно промерзла. Стоял яркий, морозный день; такие дни нередки в предвесенье и на Руси. Серик распрягал волокушу, когда из избы вылез Чечуля, хмуро сплюнул на снег. Серик покосился на плевок, зло выговорил:
— И у тебя тоже? Ты хоть пьешь отвар, про который Лисица сказывал?
— Не помогает… — обронил Чечуля, и слабо поежился. — Лисица еще сказывал, что отвар этот с осени надо пить, тогда хворь не возьмет…
— Ладно, вели трубить общий сбор…
Чечуля сунулся в избу, что-то выкрикнул. Вскоре оттуда выскочил дружинник, с огромным турьим рогом, приложил его к губам — рог хрипло заревел. Из изб выскочили дружинники, быстро разобрались в боевой порядок; с копьями, с луками в налучьях, с мечами у поясов, вот только было их чуть больше сотни. Серик спросил у Чечули:
— Сколько людей на охоте?
Чечуля коротко бросил:
— Четыре тройки…
— Та-ак… Остальные што, отлеживаются?
— Отлеживаются…
Серик обратился к строю:
— Молодцы! А теперь снимайте оружие и доспехи, да волоките сюда хворых.
Больные дружинники слабо упирались, вяло упрашивали:
— Да оставьте, братцы, мы полежим, авось, и полегчает…
Когда собрались все, Серик оглядел дружинников; надо же, как хворь озлилась, у некоторых и ноги распухать начали. Три дня назад они еще могли сапоги надеть, а теперь просто, шкурами ноги обмотали. Он наклонился к туше изюбра, срезал ножом шмат мяса, показал его всем, и принялся отрезать по кусочку, класть в рот и старательно жевать. Дружина оторопело наблюдала за ним. Доев мясо, Серик приказал:
— Всем отрезать по шмату, и тут же, у меня на глазах съесть! — дружинники мялись, переглядывались, но никто не двинулся. Серик медленно выговорил: — Это первейшее средство от хвори: в три-пять дней отступит… — опять никто не двинулся, но на Серика уже поглядывали с испугом, тогда он выдернул лук из налучья, натянул тетиву, наложил стрелу, и медленно выговорил: — На што мне смотреть, как вы тут медленно дохнете? Я буду убивать по одному, начну с самых хворых, пока остальные не начнут есть сырое мясо!
Он выбрал в строю самого хворого, которого с двух сторон поддерживали товарищи, и медленно потянул тетиву. Откуда-то сбоку заполошно вскрикнул Лисица:
— Погоди, Серик! — он подбежал к туше, махом откромсал шмат мяса, подбежал к хворому, которого Серик держал на наконечнике, отрезал кусочек мяса, и сунул его в рот хворому, проговорил: — Ты ж знаешь Серика — пристрелит не задумываясь…
Хворый начал вяло жевать, Лисица отрезал еще кусочек, сунул себе в рот, проговорил:
— Вот, видишь, я тоже ем — а меня ведь хворь пока обошла…
Лисица как всегда верно сыграл. Здоровые подтолкнули больных, те в очередь потянулись к туше. Некоторые хитрили, отрезали уж по вовсе крохотному кусочку, но Серик грозно хмыкал, и скрипел тетивой. Нерадивый поспешно бормотал:
— Косточка попалась… — и отрезал кусок побольше, тем более что под булатной сталью мерзлое мясо подавалось не хуже чем парное.
Изюбра хватило на три дня. На третий день многие хворые начали выходить из изб, подышать свежим воздухом, и когда охотники приволокли сохатого, уже без Серикова понукания каждый откромсал по шмату мяса, и не чинясь сжевали.
Весна приближалась. Пшено кончилось, так что перешли на одно мясо. А поскольку сохатые и изюбры попадались все реже, то все чаще приходилось есть коней. Правда, дружинники предпочитали поголодать, но Серик особо долгие голодовки пресекал; он никак не мог позволить, чтобы люди теряли силы, да и отступившая хворь может снова навалиться. Хоть у него у самого слезы на глаза наворачивались, когда очередного коня вели на убой, и конь сам это отчетливо понимал, обводил людей жалобным взором, как бы вопрошая: — "Люди, я ж не виноват ни в чем?"
Глава 11
Шарап вышел на середину ручья, потопал; лед был прочный, не потрескивал уже под ногами. С берега Батута нетерпеливо спросил:
— Ну как, выдержит?
Шарап еще разок топнул, протянул нерешительно:
— Вроде особых морозов еще не было… Коня может не выдержать.
— А если коней в поводу?.. — не унимался Батута.
— В поводу, в поводу… Конь провалится — пешком на Киев побежишь?
Звяга рассудительно проговорил:
— Над бродом пойдем, там коню едва по брюхо будет… Вытащим как-нибудь…
