Эдуард Геворкян - Деревянные облака
– Мы знаем, что мастер Отор пользовался многими инструментами чужаков, но не вменяем это в вину. Инструменты – всего лишь предметы, вещи. Хитроумие их создателей опасно, но лишь со временем, когда потребность в этих инструментах станет подобна неутолимой жажде. И ради приобретения нужных и ненужных вещей могут произойти великие несчастья, которые обычно происходят во времена нарушения канонов и установлений.
– Однако он все же нарушил предписания, – сердито заметил другой ученый и принялся ворошить свитки, лежащие перед ним.
– Суть не в нарушении, а в желании нарушить, – заявил третий. – Следует отличать умысел от случая. В кодексе о наказаниях Второй династии говорится о четырех умыслах и восьми нарушениях, за которые полагается…
Мастер Ганзак дождался перерыва и попросил вызвать на слушания законника, чтобы тот мог дать вовремя нужный совет. Некоторое время ученые спорили о том, следует допускать законника в палату или нет.
– Дело-то простое. – Ученый в цветастом халате вдруг обратился к мастеру Ганзаку: – Мы тут собрались просто немного поболтать, увидеть старых друзей. Хотите – пригласим вашего законника. А то сразу вынесем приговор и не будем отнимать время друг у друга?
– Вот это я называю серьезным нарушением канона судопроизводства, – вскричал ученый с заплетенными в косицу седыми волосами. – Чем тогда вы отличаетесь от большеглазых дьяволов, ищущих, как бы внести сомнения в наши обычаи, подорвать устои?!
– Я испытывал вас, – рассмеялся ученый в халате. – На самом деле мы ни на волос не отступим от процедуры. К сожалению, шум об этом деле поднялся большой, и слишком много людей заинтересованы в том или ином решении.
На третий день привели законника, и если до той поры мастер Ганзак понимал лишь каждое шестое слово, то теперь он вообще перестал что-либо понимать. Время от времени законник вставлял свои толкования канонов, но старик все больше убеждался в том, что деньги потрачены напрасно и внук непременно будет осужден за то, что встречался с чужаками.
Между тем законник осторожно поворачивал разговор в сторону дозволенных отношений с большеглазыми дьяволами, о благе, которое может принести с соизволения Наследника торговля с ними, и наконец намекнул на интерес армейских к оружию чужаков.
– Вот-вот, – сказал ученый с косицей, – об этом и я говорил Наследнику. Стоит только начать, как не успеем опомниться, и чужаки будут маршировать по нашим улицам со своими огненными копьями наперевес. А потом они начнут диктовать нам законы.
– Большеглазых дьяволов немного, и они смертны, – возразил ученый в халате. – Их можно убить стрелой или копьем. Они такие же, как мы…
Тут он как бы поперхнулся, но возмущенные взгляды присутствующих заставили его извиниться за то, что он посмел сравнить чужаков с людьми.
– И наконец, – продолжил ученый с косицей, – мы готовы принять новое, если оно полезно и приемлемо. Мы судим в итоге не намерения, а дела.
– Мастер Отор славен именно делами, – произнес законник. – Достаточно посмотреть на его работы, и все станет ясно.
– Да, тут я соглашусь с вами, – откликнулся ученый с косицей. – Молитвенные беседки очищают помыслы, избавляют от страхов и наполняют покоем. Сколько безумия приносили неслышные звуки вечерних ветров при Второй луне, пока великие мастера времен легендарных правителей не научились подавлять музыку страха, злобы и враждебности мелодиями Высокого Неба! И все же слишком много в мире остается порочного, установления нарушаются, каноны подвергаются сомнениям… Поэтому нужда в мастерах была и будет неизбывна. Слава и почет им. Однако спрос с них тоже особый. Так пройдем же в храм Западного придела и посмотрим на работу мастера Отора.
– Давно пора, – сказал кто-то из ученых.
Мастер Ганзак не раз бывал во дворце Наследника и знал, что в лабиринтах его строений запутаются даже старожилы. Но храм Западного придела ему был знаком. Много лет тому назад он ставил в нем молитвенные беседки и был удостоен щедрости из рук Наследника. Теперь, правда, он узнавал не все переходы, некоторые лестницы показались ему слишком крутыми, а коридоры – длинными. Когда они вышли на площадку перед храмом, он увидел сооружение, по очертаниям похожее на беседку, только почему-то укутанное белым холстом.
Холст развернули, и перед ними действительно оказалась молитвенная беседка, выполненная, как сразу отметил Ганзак, с большим мастерством и изяществом. Он приблизился к ступенькам, провел пальцем по древесине, слегка щелкнул ногтем по ближайшей колонне. Изъянов не было, но все же что-то беспокоило его. Сосчитал ладони на крыше – восемь, как принято, и все обращены к небу.
– Не следует ли привести моего внука? – спросил он.
– Ни к чему, – заметил ученый с косицей. – Как раз время вечернего ветра. Сейчас все станет ясно.
И впрямь – загудело в высоких деревьях, захлопали ставни, роем сердитых ос налетел ветер, и молитвенная беседка запела в ответ. Мелодия ее была глубже, сильнее, чем все, услышанные мастером до сих пор. Покой, который навевала музыка, усыплял, желание творить добро, напротив, возбуждало, требовало от него сумасбродств, умиротворения же он не чувствовал вовсе. И еще ему показалось, что возвращается молодость, он силен и статен, все ему по плечу…
Когда ветер стих, мастер Ганзак понял, почему книжники стояли в отдалении от беседки. Лишь законник был рядом, и его лицо казалось таким же потерянным, разочарованным, как, наверное, у Ганзака.
– В чем же дело? – прошептал мастер.
Молоточек появился в его руке, он снова обошел беседку, простукивая колонны, пластины, дотянулся и до крыши.
– Он сделал ладони полыми! И колонны тоже. Но зачем?
– Ему так посоветовали большеглазые дьяволы, – ответил ученый с косицей. – Они любят давать советы юношам. Беседку мы предадим огню, а вот как быть с людьми?
Приговор вынесли сразу. Отор выслушал молча, старый мастер тоже не сказал ни слова. Как потом заметил дядюшка Сокан, по нынешним временам с Отором обшлись сурово, и Наследнику это вряд ли понравится. Но влияние ученых при дворе очень велико, идти против них он не посмеет.
Наказание воспоследовало сразу же за приговором. Исполнитель двумя ударами деревянного молота раздробил кисти рук Отора, и потерявшего сознание внука отдали деду.
В Логва они возвращались долго. Наняли повозку, старая кобыла еле плелась, а вознице все было нипочем, и он останавливался возле каждого трактира. К тому времени как они добрались до дома, пальцы Отора зажили, кости худо-бедно срослись, но было ясно, что он никогда уже не сможет взять в руки инструмент. Тем не менее Отор казался веселым, шутил с родственниками и даже пробовал играть на барабане.
