Стиг Ларссон - Девушка, которая застряла в паутине
— Понимаю, это ужасно, но я так толком и не понял роль Камиллы в этой истории.
— Эта роль более сложная, и в каком-то смысле я считаю, что девочку следует простить. Она ведь была всего лишь ребенком и, даже не успев этого осознать, стала пешкой в чужой игре.
— Что же произошло?
— Наверное, можно сказать, что они избрали в битве разные стороны. Будучи двуяйцевыми близнецами, девочки никогда не походили друг на друга ни внешностью, ни поведением. Лисбет родилась первой. Камилла появилась на свет двадцатью минутами позже — и, будучи еще совсем малышкой, уже радовала глаз. Если Лисбет была существом злобным, то Камилла заставляла всех восклицать: «О, какая симпатичная девочка!», — и наверняка не случайность, что Залаченко с самого начала относился к ней более снисходительно. Я говорю — снисходительно, поскольку ни о чем другом в первые годы речь, разумеется, не шла. Агнету он считал просто шлюхой, а ее детей, вполне логично, рассматривал лишь как ублюдков, тварей, которые только путались под ногами. Но тем не менее…
— Да?
— Тем не менее даже Залаченко замечал, что одна из девочек, во всяком случае, по-настоящему красива. Лисбет иногда говорила, что в ее семье имеется генетическая ошибка, и хотя с чисто медицинской точки зрения это высказывание сомнительно, можно, пожалуй, согласиться с тем, что Зала оставил после себя детей с крайностями. С единокровным братом Лисбет, Рональдом, ты ведь сталкивался? Огромный блондин, он страдал конгениальной аналгезией, неспособностью чувствовать боль, и поэтому являлся идеальным наемником и убийцей, а Камилла… ну, в ее случае генетическая ошибка заключалась просто-напросто в том, что она была исключительно, просто до абсурда красива, и с годами все становилось только хуже. Я говорю — хуже, поскольку почти убежден в том, что это было своего рода несчастьем, и, возможно, проявлялось с особой силой из-за того, что ее сестра-близнец всегда выглядела недовольной и сердитой. При виде ее взрослые нередко морщились. А потом они замечали Камиллу, сияли и просто теряли голову. Представляешь, как это на нее влияло?
— Ей, вероятно, приходилось тяжело.
— Я говорю сейчас не о Лисбет; думаю, что никогда не замечал у нее каких-либо проявлений зависти. Будь дело только в красоте, она, наверное, ничего не имела бы против сестры. Нет, я имею в виду Камиллу. Представляешь, какое воздействие на не слишком умеющую сочувствовать девочку оказывает то, когда ей все время говорят, что она прекрасна и восхитительна?
— Это ударяет ей в голову.
— Это дает ей ощущение власти. Когда она улыбается, мы таем. А если она не улыбается, мы ощущаем себя отвергнутыми и делаем все, что угодно, лишь бы снова увидеть ее сияющей. Камилла рано научилась этим пользоваться. Она достигла высот мастерства, стала мастером манипуляции. У нее были большие выразительные глаза косули.
— Они у нее по-прежнему такие.
— Лисбет рассказывала, как Камилла часами просиживала перед зеркалом, просто тренируя свой взгляд. Глаза были для нее потрясающим оружием. Они могли и очаровывать, и отталкивать — заставлять детей и взрослых чувствовать себя в один день избранными и особенными, а в другой — отвергнутыми и изгнанными. Это был нехороший талант. Как ты можешь догадаться, в школе Камилла сразу сделалась невероятно популярной. Всем хотелось с нею дружить, и она пользовалась этим всеми мыслимыми способами. Она устраивала так, чтобы одноклассники каждый день дарили ей маленькие подарочки: мраморные шарики, конфетки, мелкие деньги, бусинки, брошки; а те, кто ничего не дарил или вообще вел себя не так, как ей хотелось, на следующий день не удостаивались от нее приветствия или даже взгляда, и все, кому однажды доводилось побывать в центре ее внимания, знали, какую боль это причиняло. Одноклассники изо всех сил подлизывались к ней. Они пресмыкались перед нею — все, кроме, разумеется, одного человека.
— Сестры.
— Именно, и поэтому Камилла настраивала одноклассников против Лисбет. Она организовала безумную травлю, в результате чего Лисбет макали головой в унитаз, обзывали выродком, соплей и еще много чем. Они занимались этим, пока не обнаружили, с кем взялись ссориться. Но это уже другая история, и тебе она известна.
— Лисбет не из тех, кто подставляет другую щеку.
— Отнюдь. Но примечательным в этой истории — чисто в психологическом отношении — является то, что Камилла научилась добиваться власти над своим окружением и манипулировать им. Она научилась держать под контролем всех, кроме двух важных для ее жизни людей, Лисбет и отца, и это ее раздражало. Она приложила массу усилий для того, чтобы выиграть эти поединки тоже, а для каждого из них требовалась, естественно, собственная стратегия. Перетянуть на свою сторону Лисбет ей никогда не удавалось, и не думаю, чтобы ее это особенно интересовало. В ее глазах Лисбет была всего лишь странной, мрачной и упрямой девчонкой. Зато отец…
— Он был просто злодеем.
— Злым он, конечно, был, но в то же время представлял собою само поле силы семьи. Все, собственно говоря, крутилось вокруг него, хоть он и редко бывал у них. Он был отсутствующим отцом, а таковые, даже в нормальных случаях, могут иметь для ребенка чисто мифическое значение. Здесь же дело зашло значительно дальше.
— Что вы имеете в виду?
— Я считаю, что Камилла и Зала вместе представляли собой очень неудачную комбинацию. Думаю, что Камилла, сама до конца не отдавая себе в этом отчета, уже тогда интересовалась одной-единственной вещью: властью. А ее отец… ну, его можно упрекнуть во многом, но только не в недостатке власти. Об этом говорили многие, в особенности те бедняги из Службы безопасности. Они с невероятной решимостью готовились отказать ему и выставить свои требования, однако, сталкиваясь с ним лицом к лицу, превращались в стадо боязливых овец. Залаченко излучал отвратительное могущество, которое, конечно, только усиливалось тем, что до него нельзя было добраться, тем, что не играло никакой роли, сколько раз на него заявляли в социальные службы. Его всегда прикрывало СЭПО, что и убедило Лисбет — естественно, знавшую об этом — в необходимости брать дело в собственные руки. А Камилла видела в этом нечто совсем другое.
— Она сама хотела стать такой же…
— Думаю, да. Отец был для нее идеалом, и ей хотелось тоже иметь аналогичные иммунитет и силу. Но, возможно, больше всего она хотела, чтобы он обратил на нее внимание, рассматривал как достойную дочь.
— Она ведь должна была знать, как жутко он обращается с ее матерью.
— Разумеется, она знала. Но все-таки принимала сторону отца. Можно сказать, принимала сторону силы и власти. Уже в детстве Камилла несколько раз заявляла, что презирает слабых людей.
