Далия Трускиновская - Деревянная грамота
- Вон оно что... - Данила даже головой покачал.
- Вот когда Вонифатий с крестной до Любушки добирались, нашлась добрая душа - подсказала следов на Неглинке искать! И Авдотьица взялась свести Калашникова с Любушкой, и к Ефросиньице приступила, и принялась ее пугать живы-де те товарки, с кем ты блудила, и коли заговорят - сгонит тебя твой купец со двора в тычки! Не позволит свое невинное дитятко лелеять!
- Авдотьица-то?
- Она, куманек, когда припечет - сурова. Бывало, напьется какой-нибудь гость пьян, денег платить не хочет, над девкой измываться примется, - так сразу Авдотьицу звали. Она уж наловчилась брови сдвигать да лаяться. А тут ей Вонифатий денег пообещал, да когда эта Ефросиньица стала Любушке потворствовать - и ей подарков немало перепало.
- Будет ей наутро от Белянина подарок! - воскликнул Данила.
- А не жадничала бы - с собой бы увезли. В Соликамске она, глядишь, опять бы замуж пошла, там на промыслах мужиков много, а баб мало. Ничего, не пропадет! Коли со двора погонят - есть ей куда идти. И Авдотьица ей столько всякого добра передала - впору лавку открывать! Вонифатий ни сукна, ни камки, ни кисеи, ни полотен добрых для нее не пожалел.
Говорила Настасья жестко, даже с удивившей Данилу злостью. И странно ему было - девок с Неглинки, которые за деньги на блуд легко шли, она в подружках держала, а Ефросинью Архиповну, за деньги доброе дело сотворившую, не жалела...
- Ну и Бог с ней, - решительно прекратил сердитую речь Данила. - Как же Авдотьице удалось их свести?
- А тебе на что? Сам, что ли, боярышню высмотрел да хочешь, чтобы подсобили? - Настасья метнула на него взгляд, который, возможно, был испытующим. - Они сперва в церкви встречались за обедней, переглядывались, потом Любушка ночью в сад выбегала, через ограду с Вонифатием говорила. Авдотьица их стерегла. И до того договорились решили, что Белянин за Вонифатия дочку никогда не отдаст, так надо бежать и венчаться тайно. Когда я по твоему дельцу стала Авдотьицу искать - мне про эту затею сказывали, да кто ж знал, что все между собой так увязалось! Вот скажи я тебе, что Авдотьица помогает молодцу купеческую дочку со двора свести, - что бы ты мне ответил? Что это вас, конюхов, не касается!
Данила надулся - он и впрямь бы так ответил.
- А теперь мы уже можем концы с концами связать, кулачных бойцов - с купеческой дочкой! Авдотьица знала, что Вонифатий все разумно устроил: уговорился с братом, что поедет в Соликамск, покажет, на что способен. И Авдотьица рассказала ему про Егора и попросилась ехать вместе с ним хоть в Соликамск, хоть в Китай, лишь бы Егорушку своего из Москвы увезти да и самой подальше от Неглинки убраться! Хочешь ли знать, как дальше она дело повела?
- Хочу, кума.
Настасья и без того на дорогу лишь краем глаза глядела, все норовила к куманьку повернуться, теперь же и вовсе натянула вожжи, остановила возника, села поудобнее...
- Как вас, конюхов, обхитрить, она сама додумалась - там все быстро решать пришлось, не с кем посоветоваться было. А вот как Егорку от бойцов забирать - тут она с Марьицей, с Федосьицей да с Феклицей совещалась. Коли его просто увести - так атаман живо сообразит, кто тут расстарался, и пошлет своих на Неглинку. Нужно было погоню по ложному следу пустить. Девки соображали - да и про Томилу вспомнили!
Настасья никак не желала признавать за Авдотьицей ума и сообразительности, и это показалось Даниле забавным. Видать, девка себя самой умной всегда полагала, подумал он, - а тут другая ее обскакала...
- Побежала Авдотьица, отыскала этого дурака и говорит: у противников-де ваших с Трещалой в Хамовниках новый боец завелся, крепкий детина, сразу в чело ставят, а привели-де из Мещерских лесов, а отдал-де его Перфишка Рудаков, которого все бойцы знают как облупленного. И на Москве никто еще того детину не видал! Томила с Трещалой подумали - да и решили с Перфишкой Рудаковым договориться. Уж я не знаю, что ему пообещали, а только пошел Перфишка, как стемнело, на двор, где Егорку держали, и вывел его оттуда. Авдотьица же за ними следом шла - и дала Егорке знак, и от того Перфишки они удрали. А ее девки еще надоумили - парня-то все Нечаем кличут, а у него ведь еще и крещальное имечко есть. Так пусть бы бойцы всюду Нечая искали, а ты его теперь только Егором и зови, и чтобы он сам себя Нечаем назвать не вздумал! ..
- Ловко! - одобрил Данила. - Что ж она мне тихонько не сказала - мол, не мешай, суженый сыскался, я замуж выхожу, а не козни плету?..
- А она о тебе все это время помнила, куманек. Ты ведь нам всем - не чужой. Подарок тебе Авдотьица отдать велела.
- Что еще за подарок? Вроде не заслужил! - несколько смутившись, буркнул Данила.
- Ан нет - заслужил. Она - девка памятливая, и на зло, и на добро. А ты ей доброе слово сказал.
- Когда ж это я успел?
- Когда - это уж сам вспоминай, а мне она так говорила: обещал-де куманек Данила, что и зимний мясоед кончиться не успеет, а жених посватается. И, видно, мало грехов накопил Данилушка - его слово до Божьего слуха долетело. А я ему в ту пору ответила: по-твоему выйдет - с меня подарок! И все по его слову сбылось - встретила я Егорушку. Теперь-де, коли не отдарю, пути с Егорушкой не будет.
- И чем же Авдотьица меня отдарила?
Настасья засмеялась.
- Совсем девка с ног сбилась - приданое-то пришлось в считаные дни собирать! И вся Неглинка ей помогала! А ей же еще надо было жениху всего необходимого припасти. И больше всего мороки было с чеботами. Егорка-то у нас - Егорище, богатырище, ему поди сыщи сапоги или чеботы - взмокнешь, за ними по торгу гоняючись. Вот ей девки и приносили, которая где раздобудет, большие сапоги. Одни она и оставила для тебя, куманек.
- Да что ж это деется?! - Данила не знал, смеяться или все же сердиться. - Долго ли меня девки с Неглинки обувать-одевать будут?!
- Ты, Данилушка, с ними породнился! Ты теперь всей Неглинке - кум! Настасья положила руку ему на плечо. - Данила, а Данила? Ты чего усов-то не отрастил? Просила ж, умоляла!
Ей было весело. Чужое краденое счастье, чужая любовь наперекор всему взбаламутили ее. Не зависть, нет, иное владело Настасьей! И прежде всего зимняя, хмельная, морозная, разудалая ночь, ночь тайных встреч и жарких поцелуев, скрипа санок и топота копыт владела ею. Не то чтобы она хотела испытать беззаветное чувство юной Любушки или отвагу увлекающей жениха к венцу Авдотьицы - было в ее жизни и то, и другое...
А вот забыться, улететь с милым другом неизвестно куда, насладиться короткими и жаркими речами, смелыми поцелуями, собственным головокружением...
Данила же решил, что веселье относится к несостоявшимся усам, и ничего не ответил. Ну, не росли они еще, только собирались! И, хотя Тимофей и Богдаш утешили - добрая, мол, примета, к долгому житью, - с того легче не становилось. Житье-то еще когда будет, а усы уже теперь надобны!
