Орсон Кард - Песенный мастер
— Что же кроется в этих стенах, Анссет, что обладает над нами такой властью?
Тот вопросительно поглядел на Ррук.
— Анссет, я не могу принять бесстрастного решения. Я понимаю, что ты чувствуешь, наверное — понимаю, но Песенный Мастер из Высокого Зала не может руководствоваться жалостью и милосердием.
— Милосердие, — сказал Анссет, полностью восстановив Самообладание.
— Я должна действовать ради добра Певческого Дома. А твое присутствие здесь принесет слишком много замешательства. И последствия этого мы можем испытывать несколько веков.
— Милосердие… — повторил Анссет. — Я неправильно понял тебя. И просил, чтобы ты руководствовалась только любовью.
Теперь уже замолчала Ррук. Любовь. Правильно, подумала она, для нее мы и существуем.
Любовь, покой и красота, именно для этого и был создан Певческий Дом. И один из наших лучших детей, один из самых способных — нет, наилучшая Певчая Птица, которая родилась в Певческом Доме — просит любви, которую я не могу дать из страха.
Ррук посчитала это несправедливым. Изгнание Анссета казалось ей нечестным, безотносительно всех логических предпосылок. Ррук отличалась от Эссте; она не руководствовалась исключительно логикой и здравым смыслом.
— Если бы по данному делу требовалось разумное решение, тогда в Высоком Зале должен править разумный Песенный Мастер, — сказала она. — Но я не принимаю подобных решений. У меня нет охоты разрешить тебе остаться, но еще больше мне не хочется приказать тебе уйти.
— Благодарю, — прошептал Анссет.
— Молчание — в этих стенах. Ни один ребенок не может услышать твой голос, хотя бы бормотания. Будешь служить как Глухой. Когда же уже не сможешь выдержать молчания, можешь уйти, куда пожелаешь. Денег можешь брать, сколько тебе будет нужно… даже если бы ты разбрасывал их горстями, все равно, не потратишь того, что нам оплатили за твои услуги, когда ты отправился на Землю.
— И я могу возвращаться?
— Так часто, как того пожелаешь. При условии, что здесь будешь хранить молчание. И ты простишь меня, если я запрещу Слепым и Глухим рассказывать певцам, кто ты такой.
Анссет отбросил Самообладание и улыбнулся ей, обнял и запел:
Никогда не буду пугать тебя,
Я всегда помогу тебе.
Если ты голоден,
Я поделюсь с тобой едой.
Если у тебя неприятности —
Знай, что я твой друг.
Я люблю тебя сейчас,
И конца у этой любви нет и не будет!
Песнь разорвала сердце Ррук, но только на миг. Потому что звучала она ужасно. Этот голос не мог сравниться даже с неподготовленными детскими голосами. Это был голос старого человека, который слишком много говорил и за много-много лет совершенно не пел. Отсутствовала модуляция, отсутствовал контроль, даже мелодия звучала фальшиво. Какая утрата! — крикнула Ррук про себя. Неужто, осталось только это?
Тем не менее, в голосе до сих пор звучала сила. Анссет не обрел силы в Певческом Доме, он родился с ней и увеличивал эту мощь собственными страданиями, поэтому, когда он спел Ррук песню любви, та тронула ее до глубины души. Она вспомнила собственный слабенький голосок, поющий ему эти же слова давным-давно, словно миллион лет назад, словно это было вчера. Ей вспомнилась его верность к ней, когда ничто его не заставляло. И она уже не сомневалась, должна ли разрешить ему остаться.
— Со мной можешь разговаривать, — сказала она. — Больше ни с кем, но из-за меня ты не обязан молчать.
— Я испорчу твой голос, как и всякие другие.
Ррук не согласилась.
— Ничто, что исходит от тебя, не может мне помешать. Когда я слышу твой голос, вспоминаю Прощание Анссета. Знаешь, среди нас еще осталось несколько человек, которые помнят. Благодаря этому, мы ведем себя покорно, поскольку знаем, на что способен голос. И, благодаря этому, я сохраню чистоту.
— Спасибо тебе, — повторил Анссет, а затем покинул Высокий Зал и спустился по лестнице в те места в Певческом Доме, где уже никто не должен был услышать его голос.
5
После нескольких дней перерыва старик возвратился в Радужную Кухню. Дети были в восторге. Они опасались того, что таинственный старец исчез навсегда. И они внимательно выискивали хоть какое-то указание относительно причины исчезновения. А старик вел себя так, будто бы ничего и не случилось. После еды он, как и раньше, помогал кухарке.
Но теперь уже старик не исчезал после трапез. Он появлялся в коридорах, в Камерах, в Общих Залах. Он выполнял работы, обычно выполняемые молодыми Глухими — убирал, заметал, застилал постели, стирал белье. Входил он молча, без стука, как и каждый Глухой, но, в отличие от Глухих, его присутствия никто не игнорировал. Понятное дело, с ним никто не разговаривал, но его проводили взглядом, украдкой следили за каждым его перемещением, хотя ничего особенного он и не делал. Он сам был особенным — поскольку, либо Певческий Дом нарушил тысячелетнюю традицию и позволил работать здесь кому-то, кто никогда не пел здесь, будучи ребенком, либо же пожилой мужчина был когда-то певцом, а за его нынешней деградацией скрывалась какая-то тайна.
Конечно же, среди учителей тоже ходили сплетни. Они пытались удовлетворить свое любопытство, но вскоре убедились в том, что Глухие и Слепые никак не соглашаются говорить о старике. Ррук четко дала понять, что не согласна на какое-либо следствие. Оставались только сплетни и слухи. Ясно, что имя Анссета тоже возникло, вместе с именами других певцов, которые не вернулись или не нашли себе места в певческом Доме, только ни одно из этих имен не казалось правдоподобным, а кандидатуру Анссета тоже очень быстро отбросили. В конце концов, трудно представить, чтобы кто-то заметал полы, если перед тем был императором.
Только два человека были уверены, если не считать Ррук, Слепых и Глухих.
Одним из них был новый Песенный Мастер Ллер, который много лет вел поиски, а после возврата застал в Певческом Доме старика, тихого и повсюду присутствующего, словно дух. Ллер сразу же узнал его — годы не стерли черт лица, которые Ллер запомнил еще в детстве. Его привлекала идея застать Анссета в одиночестве, подойти к нему и приветствовать со всей любовью и уважением, которые он испытывал. Но потом передумал. Раз Анссет молчал и скрывал собственное тождество в Певческом Доме, значит, у него для этого были важные причины, и потому, пока Ллер не получит разрешения нарушить эту анонимность и молчание, он сам обязан хранить спокойствие. Но всякий раз, когда песенный мастер видел старика, к нему возвращались воспоминания о детстве, и он не мог сдержать жалости при виде величайшего из всех певцов, который теперь пал столь низко.
