Орсон Скотт Кард - Ксеноцид
– А я никогда и не утверждал, что действия человека не несут в себе смысла, – сказал Сеятель. – Это ты пыталась успокоить меня. Нам известно, что среди вас, людей, есть настоящие герои. Мы же, пеквениньос, верой и правдой служим сидящему внутри вирусу.
– Ничего подобного, – ответил Эндер. – Среди пеквениньос тоже есть герои. Корнерой и Человек, к примеру.
– Герои? – переспросил Сеятель. – Они вели себя так, чтобы превратиться в то, что представляют собой сейчас, – чтобы завоевать честь стать деревом-отцом. Ими двигало желание воспроизводства. Может быть, в ваших глазах, в глазах людей, которые умирают раз и навсегда, они действительно выглядят героями, но на самом деле, умерев, они зажили настоящей, полнокровной жизнью. Никакого жертвоприношения здесь нет.
– Тогда весь твой лес повел себя героически, – снова заговорила Эла. – Вы сумели отбросить предрассудки и заключили с нами мирный договор, а ведь он требовал в корне переменить некоторые древние устои вашего общества.
– Нам нужны знания, машины и то могущество, каким обладаете вы, люди. Мы подписали договор, в котором пообещали не убивать, а вы в ответ принялись обучать нас. Такого мы бы не узнали и за тысячу лет развития – что же здесь героического?
– Ты, по-моему, вообще не хочешь слышать никаких разумных доводов, – рассердилась Валентина.
Сеятель, не обратив на ее высказывание ровно никакого внимания, продолжал:
– Единственными героями во всей этой истории стали Пипо и Либо, люди, которые вели себя мужественно, несмотря на то что догадывались о грозящей смерти. Вот они высвободились из-под власти генетического наследства. Да ни один свинкс не способен на такое.
Эндеру причинило боль презрение, прозвучавшее в голосе Сеятеля, когда он обозвал свой народ и себя самого словом «свинксы». В последние годы этот термин несколько поменял окраску, в нем уже не сквозили дружелюбие и любовь, как во времена, когда Эндер впервые спустился на Лузитанию; теперь это название несло презрительный оттенок, и люди, работающие с пеквениньос, предпочитали именовать их португальским вариантом этого слова. Какая же ненависть накопилась в Сеятеле, если сегодня он дал капле ее прорваться наружу!
– Деревья-братья отдают вам жизнь, – возразила Эла.
Сеятель лишь презрительно поморщился:
– Деревья-братья даже не живут толком, не то что деревья-отцы. Они не могут говорить. Они всего лишь повинуются. Мы говорим им, что делать, и у них не остается выбора. Инструменты – какое тут геройство?
– Так ты можешь вообще все что угодно извратить, – гневно ответила Валентина. – Любого, кто принесет себя в жертву своему народу, ты можешь обозвать притворщиком. Просто ему это пришлось по душе, вот он и пожертвовал собой, так что это вовсе не геройство, а еще одно проявление эгоизма.
Внезапно Сеятель подлетел на стуле и свалился на пол. Эндер уже приготовился к повторению предыдущей сцены, но пеквениньо не стал носиться по комнате. Вместо этого он подошел к сидящей в кресле Эле и положил руки ей на колени.
– Я знаю, как доказать, что среди нас есть настоящие герои, – сказал Сеятель. – Я знаю, как воспротивиться десколаде. Как отвергнуть ее, возненавидеть, вступить с ней в бой и помочь уничтожить.
– Я тоже знаю, – пожала плечами Эла.
– Научный опыт, – предложил Сеятель.
Эла кивнула:
– Проверить на практике, действительно ли разумность пеквениньос целиком и полностью основывается на десколаде, а их мозг – всего лишь бесполезный придаток.
– Я сделаю это, – сказал Сеятель.
– Я никогда не осмелюсь просить тебя.
– Я понимаю. Но я настаиваю, ради себя самого.
Эндер был немало удивлен, увидев, что Эла и Сеятель по-своему так же близки друг другу, как Эндер и Валентина, что они способны понимать друг друга с полуслова. Эндер даже не представлял, что между представителями различных разумных рас могут возникнуть такие отношения… Однако почему нет? В особенности если они столько проработали вместе, решая одну и ту же задачу?
Но потом Эндер вдруг понял, о чем договариваются между собой Сеятель и Эла. Валентина, которая прилетела на планету несколько недель назад и только начала входить в их общество, изумленно хлопала глазами.
– Что происходит? – непонимающе спросила она. – О чем они говорят?
Ответила ей Эла:
– Сеятель предлагает такой вариант: мы возьмем одного пеквениньо, изгоним из него вирус десколады и поместим в молекулярную клетку, где десколаде будет до него не добраться. И проверим, останется ли у пеквениньо способность совершать осмысленные поступки.
– Это несколько ненаучно, – поморщилась Валентина. – Ведь существуют другие способы проверить то же самое. Или выхода нет? Мне казалось, десколада неотъемлемо присутствует во всех жизненных циклах пеквениньос.
– Сеятель, очутившись вне досягаемости десколады, должен немедленно заболеть, и вскоре он непременно умрет. Десколада убила Квима, Сеятель же умрет потому, что вирус перестанет воздействовать на его организм.
– Вы не позволите ему этого, – помотала головой Валентина. – Это ничего не докажет. Он может сойти с ума просто по причине болезни. От обыкновенной простуды люди мечутся в лихорадке.
– А что еще остается делать? – спросил ее Сеятель. – Неужели мы будем ждать до тех пор, пока Эла не найдет верный способ расправиться с вирусом, чтобы потом обнаружить, что без него мы никакие не пеквениньос, а самые что ни на есть свиньи? Что речь нам дана вирусом, поразившим наши тела, и что, лишившись его, мы лишимся всего и превратимся в бессловесных тварей, похожих на деревьев-братьев. Или нам суждено узнать это только тогда, когда вы выпустите на свободу вирус-убийцу?
– Но это же несерьезно, эксперимент непременно выйдет из-под контроля…
– Наоборот, это очень серьезный эксперимент, – подтвердил Эндер. – На такой эксперимент можно отважиться только тогда, когда все летит к чертям, когда требуется результат, причем немедленно. Такой эксперимент проводится, только когда результат невозможно предугадать, когда ответ должен оказаться однозначным – да или нет. Толпа сумасшедших пеквениньос собирается захватить космические корабли и распространить по Галактике смертельно опасный для всего живого вирус, поэтому необходимо что-то предпринять.
– На такой эксперимент можно отважиться лишь тогда, когда возникает необходимость в героическом поступке, – договорил Сеятель.
– Это мы нуждаемся в геройстве? – уточнил Эндер. – Или это ты хочешь стать героем?
– На твоем месте я бы вообще молчала, – сухо произнесла Валентина. – На протяжении долгих столетий ты только и делал, что геройствовал.
– Может быть, никакого геройства и не потребуется, – пожала плечами Эла. – Квара знает о десколаде куда больше, чем рассказывает нам. Возможно, она уже выяснила, что десколада может быть лишена «разумности», сохранив при этом все необходимые жизненные функции. Если мы сумеем создать такой вирус, мы можем проверить его действие на пеквениньо, не подвергая жизнь последнего смертельной опасности.
– Вся беда в том, – заметила Валентина, – что Квара вряд ли поверит нашей истории об искусственном происхождении десколады. Она никогда не поверит, что вирус был создан некой разумной расой, как Цин-чжао не поверила, что голос богов – следствие маниакально-побудительного синдрома, внедренного на генетическом уровне.
– Я сделаю это, – решительно заявил Сеятель. – И начнем мы немедленно, потому что времени очень мало. Завтра же вы поместите меня в стерильную среду, а затем испробуете на мне припрятанные про запас химикаты, которыми намереваетесь расправиться с десколадой. Запомните, вы будете использовать только те химикаты, которые должны пойти в действие лишь после того, как десколада адаптируется к нынешним подавителям.
– Ты, надеюсь, понимаешь, что все это может быть впустую? – спросила Эла.
– Тогда это станет настоящей жертвой с моей стороны, – ответил Сеятель.
– Если ты начнешь терять разум и мы установим, что это никак не связано с болезнью твоего тела, – предупредила Эла, – мы прекратим эксперимент. Все сразу станет понятно.
– Хорошо, – согласился Сеятель.
– И ты еще сможешь оправиться.
– Мне все равно, буду я жить или нет, – сказал Сеятель.
– Мы также остановим эксперимент, – в свою очередь предупредил Эндер, – если ты начнешь терять разум и это будет непосредственно связано с твоей болезнью. Тогда эксперимент окажется бессмысленным, и мы все равно ничего не узнаем.
– В общем, если я струшу, мне достаточно притвориться сумасшедшим и жизнь моя будет спасена, – сделал вывод Сеятель. – Нет, я запрещаю вам останавливать эксперимент, что бы ни случилось. А если я все-таки сохраню мыслительные способности, вы должны будете пойти до самого конца, до самой моей смерти. Потому что, только если я успешно продержусь до конца эксперимента, можно будет считать доказанным, что душа пеквениньос не была искусственно создана десколадой. Обещайте мне это!
