Игорь Борисенко - Вариант "Ангола"
– Дальше я лошадями никак. Придется их здесь с кем-то оставить. "Бесы" повернули наверх, по самой чащобе. Кроме того, там еще одна река, сущее болото местами. Склон крутой, буреломы, лианы кругом. Старшина просил вас, товарищ капитан, к нему добираться с парой бойцов.
Пока готовился нехитрый обед, у нас разгорелся очередной спор. Кому оставаться, кому идти – так стоял вопрос.
– Я тоже иду, – настаивал Сашка.
– Ты же слышал, – сказал я. – Старшина бойцов просил. Не зря же, как ты думаешь?
– Теперь у нас все бойцы! – отрезал Вершинин.
– И Зоя тоже? – вырвалось у меня. Сашка словно на бегу налетел на стену.
– Она? Нет, конечно, Зоя…
На его беду, девушка стояла рядом и все слышала. Она тут же взяла бедного Вершинина в оборот, доказывая, что он напрасно считает ее изнеженной барышней, которую надо оберегать и от всего ограждать.
Таким образом, от претензий Сашки я избавился; остальные идти в лес не рвались, особенно Попов и Раковский, которым переход давался труднее остальных.
Быстро перекусив, я взял с собой Быстрова и Яровца. Проверив вооружение и выложив все лишнее, мы отправились вслед за Кондратьевым.
– Семеныч велел при всех на всякий случай не говорить, – зашептал Гриша, как только мы углубились в лес. – Странное мы место нашли, вот он и хочет его проверить, чтобы кто прикрывал. На берегу реки там пройма в горе немалая, вроде как лужайка. Отродясь в здешних лесах такого не видывали. Вроде она зеленая, камешки лежат, а что-то не так. Кругом вон поглядите, обезьяны по деревьям скачут, птицы орут, пауков прорва, а там вокруг тишина и спокойствие. Подозрительно это показалось ему.
Я похвалил старшину за верные действия. Хотя что ему моя похвала? Потом пришлось сосредоточиться на преодолении густого подлеска. Жарко было неимоверно, тяжелый автомат постоянно норовил зацепиться за что-нибудь, да еще приходилось следить, чтобы под ногами палки не очень трещали.
Вскоре мы дошли до речки. Создавалось впечатление, что она течет прямо по корням деревьев; иногда вода полностью исчезала под нависшими над ней переплетениями веток. Под ногами захлюпало, а Быстров даже оступился и едва не упал. Где-то недалеко истошно орала какая-то живность – я не имел понятия, зверь это или птица. Кондратьев сделал знак, чтобы мы вели себя еще осторожнее. Потом пришлось карабкаться наверх, цепляясь за сучья и стволы деревцов. Наконец, Кондратьев встал и заозирался.
– Вот тут должен быть Семеныч, за этим камнем мшистым. Там уже недалеко обрыв, который над полянкой нависает. Он на нем залечь собирался.
Мы осторожно двинулись в обход камня, но обогнуть его не успели. Вроде бы ничего не изменилось, но тело мое пронзило судорогой: кажется, каждую мышцу свело, вывернуло наизнанку и натянуло. Больно было ужасно. В следующий момент времени я падал, целя в покосившийся ствол какого-то дерева носом. Как так получилось, я не понял. Едва успев повернуть голову, я врезался в ствол макушкой, взвыл от боли и покатился по мягкой земле. Вокруг разлетались прелые листья и гнилые палки, автомат больно колотил меня в бок и в руку. Вот тебе на, Аника-воин! Не нужны никакие враги, вон как сам себя покалечил. Я с ужасом подумал, что весь этот нелепый, шумный переполох выдал наше положение врагам. От такой мысли едва слезы не хлынули из глаз; я наконец прекратил кувырки и застыл где-то под раскидистым кустом. Вверх по склону мелькнула неясная тень. Видимо, у меня помутилось в глазах, так что я ничего толком не мог разглядеть.
– Гриша! Иван! Федя! – позвал я сипло, но никто мне не ответил. Вдруг четкость зрения вернулась и я увидел рядом высокую, тощую фигуру. Треугольное лицо склонилось ко мне, желтые глаза горели огнем. "Бес"!!! Я отчаянно засучил ногами, пытаясь отползти от него, и одновременно нащупывал автомат. В воздухе что-то сверкнуло. Пару мгновений мне еще казалось, что я продолжаю шевелить руками и ногами, но это было не так. Тело парализовало. Опять, то же самое, что было на прииске! Они делают с нами все, что только захотят. Внезапного нападения не получилось, а мы опять в их власти. Тогда они ушли, ничего плохого не сделав, а вот сейчас? Не поступят ли из высших соображений, как мы с тем несчастным португальцем?
Лежа на месте с вывернутой головой, скрюченными конечностями, я беспомощно наблюдал, как к "бесу" подошел второй, точно такой же. В обеих руках он держал по неподвижному человеку – кажется, это были Кондратьев и Быстров. Картина была нереальная: тощее, в чем только душа держится, существо запросто несло двоих здоровых мужиков! Ноги "беса" глубоко уходили в почву от тяжести, но других проблем ему ноша не доставляла.
"Старшина, где же старшина?", билась у меня отчаянная мысль. На него у нас единственная надежда. Однако другая мысль, быстро пришедшая на место первой, эту надежду безжалостно убила. Радченко не дал бы захватить нас вот так, как курят, без единого выстрела и без шансов на сопротивление. Значит, он тоже схвачен, или что похуже. Не хочется верить, будто такого умелого вояку и следопыта взяли, как и нас, без шума и пыли – но другого ответа нет. От жуткой нелепости ситуации мне хотелось одновременно и плакать, и смеяться. Надо же, так упорно добираться сюда лишь для того, чтобы быть схваченными! Какие же мы жалкие по сравнению с этими неизвестными силами…
"Бес" наклонился надо мной, будто хотел что-то сказать. Может, все-таки это разумное существо и сейчас он объяснится, отпустит, и все будет хорошо? Нет, он просто протянул ко мне трехпалую лапу и крепко ухватил за шкирку, словно котенка. Можно было спорить на деньги, что в другой лапе у него безвольно повис Яровец.
"Бес" рванул куда-то прямо через заросли, сшибая моей головой сучья. Я попытался истошно закричать, только тщетно. Единственное, что я мог делать – это смотреть и слушать. Ну, еще дышать. Ветки били меня в лицо, сучья царапали щеки, за шиворот сыпался мусор. Боли никакой я не чувствовал, и то хорошо. Потом мы ухнули вниз, мимо мелькнул крутой склон – красно-черный слой почвы, затем камень с прожилками белого и желтого. При приземлении голова дернулась, едва не оторвавшись. Кажется, это была та самая таинственная лужайка, за которой мы собирались наблюдать – ровное место, покрытое будто бы зеленоватым туманом. Перед глазами все поплыло, голова закружилась. Еще немного – и меня стошнит! В тот же момент я отключился.
Александр ВЕРШИНИН,
21-22 декабря 1942 года
Меня окружала темнота. Это было жуткое и странное чувство – не видя своего тела, я словно таял во тьме, растворялся в ней, терял себя мельчайшими частицами, рассыпался пылью. Так могла бы ощущать себя древняя статуя, погрузившаяся на морское дно – некогда идеальная, она каждый день проигрывала очередную схватку с безжалостным временем и столь же безжалостной водой, и каждое поражение стоило ей нескольких пылинок камня. Каплями сочились годы, ручейками текли века, тысячелетия ревущими водопадами обрушивались в темный провал прошлого – время и вода скругляли углы, сглаживали детали, превращая произведение искусства в кусок камня прихотливой формы, в изгибах которого лишь с большим трудом угадывались очертания древнего памятника. При этом я не знал, сколько времени минуло – может быть, звезды родились и умерли, а может быть, его едва достало, чтобы один раз моргнуть. Я ощущал лишь тьму, и был чудовищно одинок в этой бесконечности…
