Наталья Никитина - Полтора килограмма
он видел не лицо, а личность! Не писал внешность, не искал красоту, он старался прочувствовать характер,
найти в человеке внутреннее – Душу. В его картинах почти нет красивых людей, но зато персонажи всегда
свободны от требований этикета, они написаны в естественных позах, без расчета произвести эффект или
понравиться.
– А чьи работы особенно нравятся тебе?
– Айвазовского!
– Правда? И как называется его самое большое полотно? – решила поэкзаменовать меня женщина.
– «Среди волн»! – радостно отозвался я.
– И каков размер этого шедевра? – не унималась Милена.
– Почти двенадцать квадратных метров.
– Действительно так, – удовлетворенно улыбнулась она.
– Находится эта картина в Крыму.
– И ты наверняка его видел своими глазами?
– Нет, не довелось.
– А я в студенческие годы была в Петербурге в Государственном Русском музее. Полтора часа стояла
перед картиной «Девятый вал». Всё пыталась понять технику написания воды. Она словно уходит вглубь,
слой за слоем. В какой-то момент даже показалось, что я чувствую соленый запах моря.
– Да! Именно! Его картины реалистичны, точны, не то, что у Ван Гога! – воскликнул я.
– Не тронь Ван Гога! – возмутилась Милена. – Он по-своему гениален! Его сгубило чрезмерное
употребление абсента, которое в итоге привело к эпилепсии. И вообще, это некорректное сравнение.
– Согласен.
– Молодой человек, я рада, что вы так тонко чувствуете искусство. Не ожидала, что наша беседа
получится настолько увлекательной. Кто же вы по образованию? Искусствовед?
– Нет, металлург цветных металлов, – сконфуженно ответил я, понимая, что звучит это из моих уст
как-то неуверенно. – Однако мне интересно знать, почему именно Лотрек?
– Потому что он гениален.
– Но существует множество не менее гениальных художников.
Милена задумчиво вытирала руки о тряпку.
– А хотите я скажу, почему именно он?
– Попробуй, – удивленно вскинула бровь женщина.
– Потому что в своих работах он выразил собственные страдания недолюбленного человека,
несостоявшегося лихого наездника и светского волокиты. А вы тот человек, который, как никто другой,
любит и умеет сочувствовать, вы пропускаете чужую боль через себя. Я вчера видел, как вы смотрите канал
«Дискавери»: отворачиваетесь, когда лев настигает свою жертву.
Милена подошла ко мне ближе, чем когда-либо, посмотрела своими красивыми усталыми глазами
прямо в душу и тихо сказала:
– Ты умен не по годам. Пошли обедать.
После обеда мы продолжили работу. Начали как всегда молча. Мне очень хотелось знать, каким был
отец Кэрол, за что его полюбила Милена, понять, какие мужчины ей нравятся. Зачем мне это было нужно? Я
и сам не знаю.
Решил начать издалека.
– Милена, а расскажите, какой Кэрол была в детстве?
Взгляд женщины потеплел. Она слегка улыбнулась:
128
– Кэрол росла сильной и независимой личностью. Она могла дать отпор любому. Я устала зашивать
ее карманы, потому что она в них всегда носила гвоздь, на случай нападения хулиганов. Она делала успехи в
гимнастике, на соревнованиях всегда занимала призовые места. Известие о переезде в Америку упало как
снег на голову. Мы были абсолютно не готовы к этому, но было глупо отказываться от заманчивых
перспектив.
– Не жалеете?
– Нет, нисколько.
– Но если бы вы не переехали, то, возможно, отец Кэрол не ушел бы из семьи.
– Алекс, это было неизбежно. Язвительные диалоги, вялое примирение, раздраженные стычки,
словно хроническая болезнь, изматывали нас обоих. Это как разогревать старый суп, вроде и есть его уже не
хочется, однако и вылить жалко.
– Другими словами, к моменту расставания любовь к нему у вас тоже прошла?
– Да. Он очень изменился. Ушел в себя. Раньше был способен на поступки. Мы жили на окраине
городка, где остановка обозначалась лишь столбиком с дорожным знаком «Остановка автобуса». От дома
до него было примерно двести метров. Мы с малышкой Кэрол постоянно опаздывали к автобусу, и мне, с
дочкой на руках, приходилось бежать, чтобы успеть. Тогда Януш ночью выкопал столб и перенес его на три
метра ближе. Убедившись, что перемещение не вызвало негодование местных жителей, через две недели
он ночью переставил столб еще на три метра. Примерно через два года остановка была напротив нашего
дома, и мы всегда успевали на автобус, – с грустной улыбкой закончила свой рассказ Милена.
И, немного помолчав, добавила:
– Он обладал странным, я бы даже сказала, болезненным обаянием – инфантильный,
непрактичный, одухотворенно-мечтательный, словно рыцарь с гравюр Бёрдслея. В его молчаливости я
видела значительность и ум, в нерешительности – возвышенность чувств, в неустроенности —
неспособность гения жить, как обычные люди. Он был оригинален в суждениях, всякое коллективное
действие было ему чуждо. Он отличался от остальных мужчин, которые меня окружали. Но годы,
проведенные под одной крышей, не сблизили, а напротив, отдалили нас друг от друга. Время, прожитое с
любимым человеком, открывает глубинный пласт, слой характера, который расположен вдали от чужих
глаз. И вот ты слой за слоем раскрываешь человека, словно луковицу. А это сложный процесс,
подразумевающий слезы. Но я ему благодарна за детей. Они получились замечательные.
– Кэрол его так и не простила. Вы не пытались наладить отношения между ними?
– Зачем? У него растет другая дочь, пусть уделяет больше внимания ей. А Каролина и сама не хочет
идти на сближение. Подробности о его измене, как брызги черной краски, заполняли собой всё
пространство вокруг. Эта женщина приходила в наш дом, потом был раздел имущества. Боже, не хочется
вспоминать этот кошмар! Дети переживали развод больше, чем мы.
– Прошло больше десяти лет. Неужели вы так и не встретили достойного мужчину?
– Я больше не хочу любить, страдать, бояться измен. Отсутствие мужчины прекрасно сублимирую в
творчество.
Я не стал приставать к ней с более подробными расспросами.
Зазвонил мобильный телефон. Милена ответила. Звонили по поводу очередного заказа. Она взяла
карандаш в левую руку и на углу листа с набросками какой-то фигуры, стала записывать номер.
Попрощавшись с собеседником, вернулась к работе.
– Вы амбидекстр? Обратил внимание, что вы в одинаковой степени хорошо владеете правой и левой
руками. Таким был ваш коллега Леонардо да Винчи. Кстати, он, как и вы, был убежденным вегетарианцем.
Вероятно, потому, что являлся одним из первых живописцев, которые стали расчленять трупы, чтобы понять
