Наталья Никитина - Полтора килограмма
– Красивое имя, – отметил я не из вежливости, а потому что действительно так подумал.
– Папа постарался. Я из Польши.
– А я из России.
– Знаю. Каролина говорила.
– Кто? – удивился я.
– Кэрол – это английский вариант ее имени.
Она повернулась и, вновь бросив оценивающий взгляд, протянула мне источающую аромат изящную
белую керамическую чашку. Я обратил внимание на ее глаза. Чаще всего возраст человека выдают именно
они. Взгляд становится тяжелее, влажный блеск радужной оболочки теряет свое сияние, и никакой искусный
макияж не способен вернуть этого искрящегося озорства. А глаза Милены сумели сохранить свою
первозданную юность.
– Благодарю. А где здесь можно покурить?
– Можно сесть у того окна, оно немного приоткрыто.
Я последовал ее совету и, прихватив за спинку стул, перенес его к окну.
Собака уже минут пять скулила у двери, и женщина, ловко обувая сланцы, ласково обратилась к ней:
– Зося, когда же ты научишься гулять одна?!
Она открыла дверь, и собачка, заливисто лая на всевозможных невидимых обидчиков, защищая
таким образом хозяйку, деловито озираясь по сторонам, двинулась в сторону океана. Милена шла за ней,
щурясь от солнца. Жесты плавные, спина прямая, в ее крови явно затесался аристократический ген. Я через
окно наблюдал, как она скрылась за соседним домом, а через пару минут показалась уже метрах в ста,
идущая к самой кромке воды.
Я докурил сигарету, допил кофе и отправился наверх к Кэрол, по пути распаляя воображение, во что
может вылиться утренний поцелуй в постели.
Я нашел ее в ванной. Она чистила зубы, и до запланированного поцелуя оставалось еще как минимум
минуты две. Я решил поведать о своем комичном знакомстве с мамой. Кэрол, давясь пастой, смеялась. Я
улыбался, обнимая ее сзади и настойчиво елозя своими бедрами по ее ягодицам. Наконец, мне удалось
увлечь ее в постель, и мы предались необузданным ласкам.
Когда часы показывали половину второго, мы решили всё же выбраться из спальни, потому что
животы наши по очереди издавали протяжные заунывные звуки. Снизу доносился звон посуды, гремели
кастрюли. Милена всячески намекала нам на обеденный перерыв в любовных утехах.
За обедом мы заговорщицки переглядывались с Кэрол, она то и дело глупо хихикала, Милена
смотрела на всё это с нежностью и легкой грустью в глазах.
125
– Очень красивый район. Вы не знаете, здесь поблизости дом не сдается? – озабоченно спросил я,
вспомнив, что так и не подыскал для себя жилье.
– Мы въехали в этот дом прошлой весной. Нашли его через агентство, могу поискать название того
сайта, – встрепенулась женщина.
– А ты с какой целью интересуешься? – подозрительно прищурилась Кэрол.
– Я же в отеле живу, так ничего себе еще не подобрал.
– Так живи у нас, – хмыкнула девушка. – Ты вроде не храпишь. Мам, ты как, не против?
– Я не против, тем более мне крайне необходимо его непосредственное участие в моей работе. И
чем раньше, тем лучше, – сделала она ударение на последних словах.
– Благодарю вас, дамы! Обещаю оправдать ваше доверие и своевременно вносить оплату, —
прижав ладонь к груди отвесил я легкий поклон, не вставая из-за стола.
Дамы переглянулись и весело засмеялись.
Так я обрел новый дом.
В тот же вечер Милена отвела меня в свою мастерскую, занимающую весь чердак дома. В центре
помещения возвышалась двухметровая гипсовая глыба, очертаниями напоминающая бегущего человека. На
полках стояли бюсты, небольшие скульптуры, в нескольких я узнал Кэрол. В ее профиле угадывалось то
античное величие, которое я отметил еще в день нашего знакомства. Стены украшали полотна. Это были
пейзажи с видами Бостона. Аэропорт Логана, построенный на отвоеванной у океана территории, гавань
Бостонского порта, рассвет над океаном. Ее, как и меня, привлекала вода. Был здесь и портрет совсем юной
дочери, такой милой, с еще по-детски округлыми щечками. Я долго рассматривал босоногую танцовщицу в
желтой юбке, рассыпающейся в танце солнечными брызгами. Казалось, что она вот-вот оживет и продолжит
отбивать ритм крепкими загорелыми ногами. В углу мастерской стояло множество незаконченных полотен с
набросками будущих картин. Про себя отметил, что в ее рисунках было безупречное техническое
совершенство, модернистское изящество, а на некоторых даже ирония.
В углу, напротив двери, стояли два кресла с порядком потертой драпировкой. Между ними —
журнальный столик, заваленный журналами и книгами по искусству. Кэрол с ноутбуком, поджав под себя
ноги, расположилась в одном из кресел. Она искала материал для своего нового фильма. Вдоль другой
стены теснились шкафы, тумбы, мешки с гипсом, стол с микроволновой печью, чайником, графином и
посудой.
Я, приняв позу бегуна, в шортах для купания стоял в ярких лучах лампы. Милена, заложив между
бровей сосредоточенную складку, принялась ваять фигуру спортсмена. Она работала молча, зло, напористо.
Было заметно, что у нее не получается передать идею, которая родилась в ее голове. Периодически она
подходила, закрывала глаза и медленно проводила ладонью по моей груди, спине, пытаясь запомнить
рельефы тела. Ее тонкие пальчики касались кожи так осторожно, что я невольно волновался, чувствуя, как
ускоряется пульс. От ее рук на теле оставался след белой гипсовой пудры, а растревоженные новыми
ощущениями волоски на руках слегка приподнимались.
На полке возле небольшого чердачного окна, утопая в толстом слое гипсовой пыли, стояло радио.
Оттуда негромким фоном лился ненавязчивый джаз. На протяжении целого часа, который показался мне
вечностью, лишь музыка позволяла себе нарушать напряженную тишину. Я молчал, не смея отвлекать дам
от их работы.
Наконец, складка между бровей Милены стала менее заметна, взгляд потеплел, плотно сжатые губы
расслабились, и я понял, что ей удалось-таки ухватить ту живую энергию, которую должен излучать бегущий
человек. Она подошла к столу, налила из графина полный стакан воды и жадно, большими глотками выпила
всю. Затем налила второй стакан и молча протянула мне. Я благодарно кивнул и принял воду. Выпил не
спеша, делая маленькие глотки, а потом уже решился заговорить с женщиной:
– Вы полностью отдаетесь работе, даже мне передается ваше напряжение.
– Без пламени в сердце искусство не делается.
– Да, в ваших работах действительно живут эмоции. Хотя, должен заметить, Кэрол не очень похожа
на себя, но, безусловно, скульптура получилась узнаваемой. Не хватает нежности в улыбке и линии скул
