Брайан Д'Амато - Хранитель солнца, или Ритуалы Апокалипсиса
— Я тебе руки не хочу выкручивать, — сказала она.
— Нет, — пробормотал я, — то есть да. Это так прекрасно, романтично…
— Джунгли и вся эта хрень вокруг — куда уж романтичнее.
Марена повисла на мне спереди, словно альпинист на стене.
Правда, весила она не много, а в воде вообще не больше десятилетнего ребенка. «Почему это происходит сейчас?» — спрашивал я себя. Какой у нее мотив? Взбодриться? Выпустить пар из сексуального котла? Такое случается между сотрудниками в напряженных ситуациях. Она желает успокоить и подбодрить меня перед большой загрузкой? Типа потому, что я должен умереть? Да брось ты, не смотри дареному катафалку в…
— Ты не думай, я не из жалости, — проговорила Марена, снова читая мои мысли.
— Что? А я не против жалости и готов ее принять…
— Не в том дело. Ты такой чудный, я от тебя вся теку, просто была немного занята в последнее время. Материнские обязанности.
— Да-да, — только и нашелся ответить я.
— Все, давай.
Она погрузилась в реку целиком, вынырнула, потрясла головой, как лабрадор ретривер, и вылезла на берег. Я за ней. В темноте еще угадывались очертания предметов. Марена встала на узенькой, словно игрушечной, косе между тростниками и водой, собрала волосы, скрутила, выжимая их. Я решился приблизиться, правда, на большее пока не отваживался, но прежде чем я успел сделать что-либо, дабы почувствовать себя хозяином положения, она ухватила мой… гм. Как его назвать? Мою восставшую плоть? Девятидюймовый гвоздь? Кота в шляпе?[492] Так или иначе, она взяла его и скрутила, будто свои волосы.
— Хорошо, смотри, — сказала она. — Я провожу бета-тестирование этих штук.
Она встала на колени, пошарила в одном из карманов своих шорт, вытащила какой-то пакетик, разорвала его — там оказался один из новых презервативов, которые надеваются только на головку.
— На, препоясай чресла, — велела она.
Я с трудом нацепил резинку. Внутри был какой-то суперклей немгновенного действия или что-то вроде, и ощущение возникло весьма странное, но все же это было лучше, чем обычные резиновые кульки.
— Давай, — сказала она. — Но только по старинке, ладно? Для анала у меня сейчас не тот настрой.
— Это как раз то, что надо, — согласился я. — Я только… должен собрать все мужество в кулак…
— Считаю до двух. Uno… uno y medio…[493] Ммм. Ладно. — Она обхватила меня за шею, приблизила свое лицо к моему, обвилась вокруг меня ногами и направила мой… как мы там его решили называть… в свою… вагину? Пещеру? Su Tusa? Concha? El Gallo?[494] — Как ни назови, мы оказались в месте назначения.
— Опа, — сказал я.
— Тебе нравится? Чувствуешь, какая я тугая?
— Вот уж точно. — Мне казалось, что я пытаюсь напялить на себя детское платьице.
— Я в прошлом году делала вагинопластику.
— Ты говорила про кесарево сечение…
— Да. А пластика… понимаешь, современные девушки время от времени ходят ремонтироваться. Все равно что зубы отбеливать.
— Здорово, это очень предусмотрительно…
— Вот шрам от Макса. — Она взяла мою ладонь и провела ею по — как бы это назвать? — линии трусиков.
Я ничего не ощутил, кроме упругой кожи, но потом мои пальцы нащупали длинный неровный шрам, тонкий, словно царапинка на краске моего «плимута» 1973 года, которую я заметил, когда этот парнишка появился у меня в 2004 году.
— Неплохая работа? — спросила она.
— Да, видать, родить в наши дни не труднее, чем сделать маникюр.
— Пожалуй. A-а, а-а, а-а!
Ноги у меня подкашивались, и я опустился на колени, положив ее выгнутой спиной на ил.
— Чувак, — прошептала она.
«Чувиха», — хотел ответить я, но вместо этого ухитрился поцеловать ее. Она ответила коротким поцелуем. У ее щеки оказался горько-сладкий привкус репеллента «Ультратон», а запах в смеси с потом напоминал девичий аромат «Шасты».
— Ты шутишь, — усмехнулась она. — Никто больше не трахается в миссионерской позе.
— Хорошо, подожди… — начал я.
— Нет, не надо, пусть, — возразила она. — В этом есть что-то. Ностальгия по шестидесятым.
— Ы-ы-ы, — произнес я. — О-о-о.
Звучало глуповато. Я старался казаться крутым, но ей, конечно, нравилось видеть, как я теряю голову. Она работала в такт со мной своей альпинистской ягодичной мышцей, и перед моим мысленным взором возник такой образ: меня, лежащего на рифленой конвейерной ленте, засасывает в некую восхитительную автомойку со всевозможными пенными добавками и щетками, которые обрабатывают меня. Я почувствовал, что ее цепкий альпинистский палец оказался рядом с моей… гм, culo?[495] Или как еще это назвать, служебным входом? Плаксой Миртл?[496] В общем, Марена добралась туда не столько потому, что этого требовала позиция, а просто (насколько я мог судить) чтобы ухватиться понадежнее, словно я был шаром для боулинга. Я начал заводить руку между нами, но Марена оттолкнула ее, вернув на свое плечо.
— С парнем в каяке я разберусь, — сказала она, — а ты лучше вообрази себя буровой платформой, и вперед. Понял?
— Ты так романтична.
— Романтичность равна изнеженности.
Я последовал ее инструкциям. Она передвинула меня так, чтобы мы оба устремлялись в одну точку — в самую вершину ее влагалища. Она издавала прерывистые звуки. Ага, непроизвольное постанывание. Мое любимое.
— Вот так — в самый раз, — объявила она. — Оставайся под таким углом.
Мы нашли общий ритм. Я думаю, что быстрота не считается целью современной эротической активности, но иногда лучше поторопиться, черт побери, в особенности если за последние недели в тебе накопились страх и дрожь. Более того, забыл упомянуть: все последнее время я пребывал в абсолютном ужасе, и зуб у меня практически не попадал на зуб. А потому вместо удовольствия — без него, конечно же, тоже не обошлось — я испытал длительную мучительную агонию, закончившуюся полным, хотя и скоротечным расслаблением.
— Жми давай! — сказала Марена. — А-а-а-а-а! Блядь!
Последовала знакомая вспышка фотографии «Гинденбурга» на обложке альбома «Led Zeppelin»,[497] восторженные охи человеческой природы и звук звуков, сначала набирающий немыслимую высоту, а потом обрушивающийся вниз:
ааааххххШШШШШШЖЖЖАААА!!!ССССЖЖЖШШШШШШммммаааа
Черт. Да, это был оргазм, ничего не скажешь.
Ой. Она укусила меня за ухо.
— Ой, — пискнул я.
— Извини, — сказала Марена.
Мой малютка выбрался из пещерки.
Марена со всей силы толкнула меня в грудь, устраняя препятствие со своего пути (прекрасно, теперь мы оба вывалялись в грязи), освободилась от меня — так деспотичная школьная медсестра сдирает лейкопластырь.
