Александр Громов - Первый из могикан
И в течение нескольких секунд не могу заниматься ничем другим, беззащитный, как младенец. Приходи и бери меня… Почему никто не приходит?
Потому что никого нет. Большая неосвещенная комната совершенно пуста. Свет фар с шоссе пробивается сквозь ставни. Стол, шкаф, диван, у дивана притулился маленький журнальный столик, рядом кресло. На журнальном столике пепельница с окурками, сильно пахнет табачным дымом. Никого…
Ну да, тут они ждали в засаде… в неуюте очень большой комнаты с минимумом мебели. Экая здоровенная комната, наверное, во весь коттедж… А где же спальня? Должна ведь быть. Я же ясно видел: свет просачивался сквозь единственный ставень, а соседнее окно было темным, как уголь.
Да ведь я же помню по прошлому визиту: была спальня, и кабинет был. Уборная была. Не похоже, чтобы коттедж недавно перестраивали изнутри…
А это что – ведущая вниз винтовая лестница? Тогда понятно… Я целился на первый этаж, а вывалился из Вязкого мира на втором. В учебниках по телепортации описана эта классическая ошибка некоторых новичков, вызванная подсознательным отождествлением Вязкого мира с топким болотом: при каждом шаге новичок инстинктивно поднимает ногу выше, чем следует, как бы выдирая ее из топи, а в результате траектория движения загибается вверх…
Давно я не телепортировал, раз уж начал совершать такие ошибки слепой навигации! Взмыл бы еще немного – покатился бы кубарем по скату крыши. С грохотом.
Со стороны шоссе доносятся крики, телепортационные хлопки, гул моторов на холостых оборотах, а здесь неожиданно тихо. Бесспорно, от меня никто не ожидал такой наглости, но все же тишина подозрительна… Неужто все кинулись меня ловить? Кто же в лавке остался?!!
Не понять мне их логики. А им – моей.
Потому что ни то, ни другое – не логика. Психолог набормотал бы что-нибудь о поведенческих стереотипах, вытекающих из гендерных различий, а я скажу проще: всяк охотится как умеет. Не всегда уместно ставить себя на место дичи в намерении предугадать ее действия. Иногда надо действовать в точности наоборот.
Так полезнее для здоровья.
Мы не только ошибаемся – мы настаиваем на своих ошибках, и только это делает нас людьми. Что с того, что женщины тяготеют к одним ошибкам, а мужчины к другим? Гениальные ошибки все еще позволяют шахматистам… то есть шахматисткам иногда обыгрывать суперкомпьютеры с умными программами.
Если бы меня ловил суперкомпьютер, то уже, наверное, поймал бы… в том случае, если бы я сам был компьютером.
Кажется, суетящиеся снаружи спецназовки не услышали ничего подозрительного или не обратили внимания на донесшийся из коттеджа хлопок. Почему бы нет? В-первых, кто-то из них мог вернуться в коттедж, мало ли зачем. В темноте и суете за всеми не уследишь. В-вторых, им не до того – они осматривают кузова остановленной автоколонны, преследуют ушедшие вперед грузовики и гоняют меня по лесу. Полезное занятие, но долго оно не продлится…
Сейчас я спущусь вниз и встречу – кого? Маму? Ту женщину, что родила меня и пыталась укрыть от загребущей лапы властей, избавить от участи раба? Или доморощенную актрису из Департамента федеральной безопасности? Или никого?
Нельзя терять времени, а решиться страшно. Будто прыгнуть ласточкой с обрыва, не видя, что внизу – река или камни.
Сейчас я спущусь вниз…
Это уже заклинание. Формула самовнушения.
И, неожиданно решившись, я ссыпаюсь с лестницы – дикое бородатое пугало, только что вывалянное в грязной канаве, благоухающее свиным навозом, волглой сыростью катакомб, пОтом, дымом костра…
– Мама!
Немолодая полноватая женщина с усталым лицом. Застиранный домашний халатик. Женщина насторожена – она слышала хлопок и знает, что в доме есть кто-то еще. Кресло покинуто, вязанье отложено. Она??!
– Сынок…
У нее дрожат губы. Рукой она опирается на стол, чтобы не упасть. Бегом к ней – бережно усадить хотя бы вот на этот табурет, а потом уже упасть перед ней на колени и прижаться. Чтобы погладила по головке. Как в раннем детстве, которого я не помню, но знаю, что так было.
Погладь меня по голове, мама. Мне всю жизнь не хватало ласки, я вырос грубый и злой. Погладь меня. Измени меня к лучшему. Пусть придет белая кошка – где она, кстати? – и, обнюхав меня, потребует ласки, а я почешу ее за ухом заскорузлыми пальцами, и тогда она, может быть, заурчит от удовольствия и лизнет мою ладонь наждачным языком. Каждой твари на Земле надо, чтобы ее любили. Хоть кто-то. Хоть иногда.
Я не супер со стальными нервами и ледяными эмоциями. Я только человек. И мне изредка хочется побыть маленьким и слабым.
– Прости, мама, я не мог прийти раньше…
– Что ты, милый! Все хорошо. Я так рада! Ты знаешь, они мне все время говорили, что ты погиб, но я никогда им не верила. Никогда! Я знала, что рано или поздно ты придешь…
– Конечно, мама. Они знали точно, что я жив. Они потому и держали тебя здесь, что надеялись заполучить меня…
Она гладит мои волосы. Я не вижу ее лица, но знаю, что сейчас она улыбается. Как я. Хотя одновременно мне хочется разреветься.
– Нет, не то… Я бы наверняка почувствовала, если бы ты погиб. Я бы знала. Матери всегда знают. Ты просто не мог прийти, но ты не забыл и все-таки пришел… Спасибо, сын.
– Что ты, мама!..
– Побудь со мною. Бедный мой мальчик, как же тебе досталось…
Она гладит, гладит мои волосы, и рука ее чуть заметно дрожит. Что-то не так. Еще не знаю, в чем дело, но чувствую какую-то неправильность.
– Ты не ранен?
– Ну что ты, нет, – отвечаю я, подняв голову и глядя ей в лицо. – Так, ссадины, царапины, полпуда грязи… Дело житейское.
– А это? Это что?
– Чепуха. Чуть-чуть зацепило. Я же говорю – царапина.
– Надо тебя перевязать. Бедный мой…
– Я теперь богатый, мама. Я нашел тебя.
Как-то само собой выговорилось. Но почему я не верю себе?
– А я тебя. Нам с тобой надо столько рассказать друг другу…
Почему я не верю ей?!
Не потому ли, что моя мама – настоящая, не эта – первым делом крикнула бы: «Беги, сынок! Беги! Спасайся!»?
Не потому ли, что Мустафа оказался прав?
– Теперь мы вместе, и у нас с тобой все будет хорошо…
Бабах! Я не успеваю ответить на заведомую ложь, потому что в этот момент новый, совсем близкий хлопок оглушительно бьет по барабанным перепонкам. Я успеваю лишь крутнутся волчком и вскочить на ноги.
Вот оно как – оказывается, мое проникновение в коттедж не осталось незамеченным. Но почему тогда спецназовки не сыплются сюда горохом?
Противница одна, почему-то в полицейской форме. Лицо ее кажется мне смутно знакомым. Впрочем, какое мне дело до ее формы и до ее лица – для меня куда актуальнее ее автомат!
