Далия Трускиновская - Деревянная грамота
- Караулом, говоришь? Ну, ходите! - позволил сторож. - Коли что стукните в забор, я вам горячего вынесу! Ишь ты, за порядком смотрят...
Очевидно, такой доблести от Земского приказа он не ожидал.
- Нам мой подьячий наказывал ближе к белянинскому двору держаться, соврал Стенька. - Мало ли - сейчас лихие люди на санях носятся, а двор богатый.
- Ну, Бог в помощь! - благословив таким образом самозванного караульщика с приятелем, сторож пошел дальше вдоль забора и вместе с угасающим постукиванием исчез.
- Ну, Степан Иванович, век не забуду... - прошептала Авдотьица. - А теперь - ничему не дивись, коли что увидишь - ради Христа, молчи!
Не увидел, но услышал Стенька - Авдотьица негромко свистнула, и ей сразу же ответил сильный, долгий и переливчатый свист.
- Конюхи, что ли? - с восхищением произнес Стенька.
- Конюхи, конюхи, - подтвердила девка. - Молчи, говорят тебе! ..
Беседуя со сторожем, Стенька повернулся к забору и даже шагнул в сугроб. Когда же он развернулся обратно к улице, то поразился - уже не один возник, а два, запряженных в сани, стояли у перекрестка.
- Стой тут, - велела Авдотьица. - К забору жмись, чтобы тебя не приметили.
А сама поспешила к перекрестку.
Ей навстречу побежал здоровенный парень неслыханного роста, размахивая руками, как будто собирался взлететь. Что-то щелкнуло у Стеньки в башке не видя парня в лицо, он уже знал - точнее, страстно желал знать именно так! кто этот преогромный детина.
И, нарушив распоряжение Авдотьицы, земский ярыжка вдоль забора, стараясь не отлипать от него и потому еле вынимая ноги из долгого и высокого сугроба, устремился к детине.
Одновременно в голове у него сплеталось целое дело! Загадочный парень Нечай, привезенный сгинувшим Перфилием Рудаковым, как-то сразу увязался с той ночью, когда Авдотьица впервые привела Стеньку к белянинскому двору. Ведь и тогда свист звенел точно такой же - мощный, победный! Холодный пот прошиб ярыжку - он понял, что хитрая девка заставила его служить прикрытием для налетчиков. Вот сейчас соберутся они в переулке, а сторож, уверенный, что поблизости слоняется караул, не обратит внимания на голоса и скрип снега! ..
Стенька нагнулся и выдернул засапожник. Не то чтобы он был готов жизнь отдать за купеческое имущество - а просто сам ведь, обалдуй, назвал свое имя и прозвание подьячего сторожу! Вот как стрясется беда - так до него в первую голову и доберутся!
Отвагу ярыжки смирило лишь то, что из саней полезли еще люди, причем один, невысокий, в толстом тулупчике, держал на руках темное, продолговатое, вроде завернутого в тряпье и бессильно обвисшего мертвого тела.
Дело стало разворачиваться совсем иным боком. Не грабежом, а хуже того подбрасыванием мертвого тела на купеческий двор.
Тщетно пытаясь угадать в людях у саней приметы конюхов (невысокий доподлинно был Тимофеем Озорным), Стенька замер. Нападать на троих крепких мужиков, один из которых - детинушка Нечай, с засапожником было нелепо.
А Нечай тем временем поймал в охапку Авдотьицу и принялся ее целовать... От звука тех оглушительных поцелуев у Стеньки и вовсе ум за разум зашел. Перестав что-либо понимать, он проскользнул мимо влюбленной пары и направился к саням, искренне надеясь, что слился с белянинским забором и стал неприметен. Стенька хотел понять, что же тут творится, а тогда уж бежать прочь, крича караул, поднимать суматоху и спасать то единственное, что сейчас нуждалось в спасении: собственную спину от батогов.
- Нейдет, Потапыч! - с отчаянием произнес невысокий мужик.
- Погоди, свет, - отвечал Потапыч знакомым голосом. - Может, задержал кто... Боится, может...
- Я еще свистну!
- Не смей. Уж и тот твой свист до Кремля, поди, долетел. Ну как стрелецкий караул пожалует?..
- Бежит, Потапыч, бежит! ..
- Мерещится тебе, перекрестись, Вонифатий Левонтьевич...
И оба замерли, вслушиваясь. Замер и Стенька - он понял, кто эти двое: молодой двоюродный брат гостиной сотни купца Андрея Калашникова Вонифатий и того же купца приказчик Потапыч.
- Да бежит же! ..
Тут и Стенька услышал скрип по снегу.
Вонифатий Калашников со своей страхолюдной ношей кинулся к калитке, Потапыч - за ним, а Авдотьица с Нечаем - за Потапычем. Тот, во дворе, никак не мог управиться с засовом. Наконец калитка распахнулась - и на улицу выбежала насмерть перепуганная девка лет шестнадцати, без шубки, без шапочки, в одном лишь лазоревом летнике и поверх него - распашнице, с непокрытой головой, в расшитой повязке. Она прижимала к груди немалый ларчик с девичьим добром. И как ни был бел снег под луной, а еще белее казались многоскладчатые кисейные рукава...
- Любушка моя! - воскликнул Калашников. роняя ношу и подхватывая девку на руки. Она, обхватив его за шею, прижалась всем телом. Едва ли не до земли свесилась длинная русая коса-девятиплетка с богатым косником. Потапыч тут же подхватил развернувшуюся шубу и стал кутать девку с головы до ног. Авдотьица же, спешно прикрыв калитку, принялась ногами сгребать и набрасывать на нее снег, ведь заложить изнутри засовом она никак не могла. Нечай стал ей помогать...
- В сани, в сани скорее! В санях наласкаетесь! - подгонял Потапыч. Егорка! Дуня! Будет вам! Притопчите - да и в сани!
- Никто не заметил, никто следом не шел? - беспокойно спрашивал Вонифатий. - Не бойся, Любушка! Если кто выбежит - уж мы его!
- Ах, нет! Не шли следом! - отвечала девка. - Где Дунюшка?
- Тут я, светик! - Авдотьица, подбежав вместе с Нечаем, откликавшимся теперь на имя Егорки, тоже стала кутать беглую девку вместе с ее ларчиком. - Слава Богу, теперь мы тебя не отпустим, Любушка! Ножки-то подогни! Там, в санях, для тебя все есть - и шапочка, и чеботки! Как поедем, как помчимся! Твои-то лишь к обеду спохватятся!
И рассмеялась.
Вонифатий, широко шагая, понес Любушку к саням, кучер на облучке привстал, и кучер этот тоже был Стеньке знаком - из калашниковских людей.
Сообразив, что это за разбой и грабеж, Стенька отделился от забора.
- Вонифатий Иванович! Чем это ты тут тешишься?
Не решительный бой с девичьим вором был у Стеньки на уме - убедившись, что люди - свои, знакомцы, не налетчики, он первым делом подумал про отступное. Ведь стоит сейчас заорать...
- А ты что тут делаешь, дядя? - спросил то ли Нечай, то ли Егорка.
- Оставь его, - велела Авдотьица. - Не до него!
- Нечай! Не признал, что ли? Помнишь, ты у Ивашки Шепоткина жил...
- Да признал! Так ты мне Москву и не показал! И в бани не сходили! тут Нечай внезапно облапил Авдотьицу. - Гляди, какую дородную взял! Во всем Касимове, поди, такой не сыщешь! Гляди! Уж я ее в обиду не дам!
- Да ладно тебе, Егорушка, - неожиданно мягко произнесла бойкая девка, глядя парню в лицо снизу вверх.
