Юрий Петухов - Журнал «Приключения, Фантастика» 2 95
— Иди, — шепотом повторил дед и закрыл лицо руками, словно только что получил по нему нагайкой.
— Иди, — повторил старший «коршун», показал нагайкой помощникам, чтобы следовали за ним, и вразвалку, с ленцой пошел к княжескому терему.
— Эк, он тебя, ирод! — посочувствовал скомороху плюгавенький мужичонка, от которого за версту несло медовухой. — Рад выслужиться, пес шелудивый!
Скоморох опустил руки, и мужичонка заметил, что на лице нет отметин от нагайки, и недоуменно скривился. Подергал клочковатую бороду, настолько растрепанную, будто только что за нее таскали, мужичок произнес менее гневным тоном:
— Этот еще ничего: не слишком ретивый, жалость знает. Не служи он у тиуна, золотой человек был бы. — Он опять подергал бороду. — Вот тиун у нас — этот воистину ехидна кровожадная! По лику — праведник, по делам — отродье сатаны.
— Что ж князю не пожалуетесь?
— Били челом на тиуна — а толку? — Мужичонка поскреб снизу подбородок — Тиун так повернул, что челобитчики и оказались виновными. Князь уехал, со свету их сжил. Видать, за грехи наши бог наказал нас этим отродьем. — Он перекрестился и пошел к тому ряду, где торговали медами.
Мальчик отдал деду пять монет — две копейки и три полу-копейки — и произнес без обиды:
— И отсюда гонят.
— На то они и вольные хлеба: вольно и без хлеба остаться, — с наигранной бодростью сказал скоморох. — Что ж, пойдем дальше искать счастья.
Они купили два калача и кринку топленого молока, которые съели тут же, вернув посудину торговке — худой и сутулой старухе с кривым носом. Походив между рядами, скоморох поприценивался к разным товарам, поторговался и даже уговорил глуповатого мужика продать телушку за полушку, а когда пришло время бить по рукам, рассмеялся весело. Засмеялись и те, кто любопытства ради наблюдал за торгом, и начали подшучивать над мужиком, хотя перед этим принимали все на полном серьезе и даже советовали не платить так дорого.
С базарной площади скоморох и мальчик вышли на ту улицу, по которой попали в село. Впереди заворачивали к замку три «коршуна». Видимо, из-за них и была пуста улица. Лишь кудлатая собака лежала в тени колодезного сруба и со страхом поглядывала на чужих. Во дворе напротив колодца с шумом распахнулись ворота, и собака, пождав хвост и уши, метнулась в кусты.
Из ворот вылетел черно-коричневый бык, широкогрудый, с налитыми кровью глазами и обломанным левым рогом. В ноздре торчало кольцо, с которого свисал обрывок толстой цепи.
Со двора послышался крик мужчины, одновременно сердитый и испуганный:
— Стой, чертово семя! Стой, кому говорят!
Бык мотнул головой, притопнул копытом и, наклонив голову и волоча обрывок цепи по дороге, попер на деда и внука. Казалось, нет на свете силы, которая сможет остановить эту глыбищу.
Скоморох скинул с плеч торбу, сунул ее мальчику и загородил его собой. Глубоко вздохнув, он уставился в бычьи глаза, большие и красно-черные, и напрягся всем телом так, точно уже столкнулся с рассвирепевшим животным. Буквально в сажени от человека бык словно бы налетел на крепкий дубовый забор, замер на месте и гневно забил копытами и замотал головой и цепью, поднимая серую пыль. Скоморох наклонил голову к левому плечу — и бык наклонил голову, но к правому, человек наклонил к правому — животное отзеркалило его движение; тогда старик резко запрокинул голову, будто от удара по затылку, — бык попробовал повторить, но не сумел и сразу обмяк, стал казаться ниже и худее. Человеческая рука опустилась на обломанный рог и повела покорное животное к распахнутым воротам, в которых стоял с кнутом босой мужик в рубахе навыпуск и смотрел на быка с подозрительностью, точно ему хотели всучить чужую скотину вместо его собственной. Отпущенный скоморохом, бык прошел в дальний конец подворья и остановился у столба, на котором висел обрывок цепи и, тихий и послушный, ждал, когда прикуют по новой. Очнувшись, хозяин быстро подбежал к нему и сноровисто сделал это.
— Вернулся, чертово семя, — с любовью приговаривал мужик, — не успел набедокурить.
— И часто он срывается? — спросил скоморох.
— Частенько. И такой разбойник: двух человек уже покалечил, а сколько добра переломал — не счесть! Совсем меня разорил!
— Продал бы его или забил.
— Продать — никто не покупает, знают его норов, а забить — рука не поднимается: больно люб он мне, — пожаловался хозяин-мужик, почесывая быка за ухом, большим и заросшим длинной густой шерстью.
Скоморох сочувственно покивал головой и, вспомнив что-то, уставился на хозяина быка пристальным, тяжелым взглядом. Мужик обмяк, глаза его посоловели, а ноги подогнулись, словно вот-вот упадет.
— Цепь тонковата, поменять надо, — заговорил скоморох монотонно и растягивая гласные. — Ладно, в следующее воскресенье поменяю. Как служба в церкви закончится, тиун будет проходить мимо моего двора, тогда и раскую быка, чтобы цепь поменять. Раскую, а бык вырвется, чертово семя. А пусть побегает! Заплачу еще раз вино — всего делов. Зато тиуна пуганет. Ферязь на тиуне, красная — ох как не понравится быку! Рассвирепеет! А пусть свирепеет. Не я виноват буду, а бык. Не я виноват буду… Не я… В следующее воскресенье, после заутрени… После заутрени.
Скоморох провел рукой перед лицом мужика, будто протер запотевшее окно, и другим голосом, громким и печальным, произнес:
— Так, говоришь, нет молока на продажу, хозяйка все на базар снесла?
— Нет, — быстро подтвердил мужик и уставился на скомороха удивленно, словно тот из-под земли появился.
— Нет так нет, — развел руками старик и повернулся к мальчику: — Пойдем у соседей спросим.
Хозяин быка проводил их до ворот и надолго замер там, глядя вслед старику и мальчику и пытаясь вспомнить что-то очень важное.
МАВКА
Рассказ
Зеленые камыши, высокие и густые, со светло-коричневыми метелочками-«наконечниками», придающими им вид копий, плотной стеной окружали озеро, точно защищая от берега, и лишь в нескольких местах размыкались, образуя неширокие проходы, в которых бирюзовую воду прикрывали кое-где, словно раскиданные по столу хозяйкой-неумехой темнозеленые блины, большие округлые листья, а возле них, напоминая комочки коровьего масла, желтели кувшинки, сочные и упругие, да под обрывом прорвал их плотные ряды темный и глубокий омут. В ближнем к омуту проходе имелся деревянный причальчик, малость перекосившийся, а рядом с ним высунулись тупым носом на узкую полоску серо-желтого песка ветхая плоскодонка, на белесом, выгоревшем сидении которой свернулся черный уж, грелся на солнце, наколовшемся на верхушки деревьев на западном берегу озера.
