Сэмюэль Дилэни - Пересечение Эйнштейна: Вавилон-17. Пересечение Эйнштейна. Время, точно низка самоцветов
— Хинкл.
— Какая разница, хрен редьки не слаще. Ни один Певец никогда… Слушай, ты серьезно думаешь, что я мог бы…
И хотя я знал, что все эти ледяные искорки — всего лишь струпья на зудящей ране, сказал:
— Да.
— Ты как-то кое-что для меня сделал, и я…
— Скажем, прибавил тебе несколько лишних шрамов, только и всего.
Все струпья упали.
— Ястреб, — сказал я. — Покажи.
Он вздохнул; затем принялся расстегивать медные пуговицы. Полы куртки разошлись. Причудливые огоньки расцвечивали его грудь пастельными узорами.
Я почувствовал, как кривится губа, но отводить взгляд я не хотел. Взамен я со свистом вздохнул, что ничуть не лучше.
Он посмотрел на меня.
— Их намного больше, чем в прошлый раз, верно?
— Ты убьешь себя, Ястреб.
Он пожал плечами.
— Я уже не могу определить, которые из них я нанес себе сам.
Он принялся их разглядывать.
— Прекрати! — излишне резко выпалил я. Это становилось все более невыносимым, и наконец я увидел, как он потянулся к нижней пуговице. — Малыш, — сказал я, стараясь не выдать голосом отчаяния, — зачем ты это делаешь? — И в моем голосе ничего не прозвучало. Ничто так не приводит в отчаяние как бесстрастие.
Он пожал плечами, увидел, что я хочу не этого, и на миг зеленые глаза полыхнули гневом. Но этого я тоже не хотел. Поэтому он сказал:
— Слушай… допустим, ты прикасаешься к человеку, мягко, нежно — возможно, даже с любовью. Так вот, мне кажется, что при этом в мозг поступает информация, которую что-то там истолковывает как удовольствие. Быть может, что-то в моей голове истолковывает информацию совершенно неправильно…
Я покачал головой.
— Ты Певец. Певцы, конечно, люди экстравагантные, но…
Теперь головой покачал он. Очень медленно, почти незаметно. И не сумел сдержать закипевший гнев. Скулы его закаменели и в глазах мелькнула мысль, ясная, как боль, мелькнула — и исчезла, так и не излившись в словах. И свидетельством муки вновь остались лишь шрамы, паутиной опутавшие худое тело.
— Застегнись, малыш. И прости, если я чего-нибудь не так сказал.
Его руки замерли, поднявшись к первой пуговице.
— Ты и вправду думаешь, что я мог сдать тебя копам?
— Застегнись.
Он застегнулся. Потом сказал:
— Уже ведь полночь! Эдна только сообщила мне Слово.
— Какое же?
— Агат.
Я кивнул.
Он застегнул воротник.
— О чем ты думаешь?
— О коровах.
— О коровах? — переспросил Ястреб. — При чем тут коровы?
— Ты был когда-нибудь на молочной ферме?
Он покачал головой.
— Для того чтобы получить побольше молока, коров держат практически в бесчувственном состоянии. Корм дают внутривенно, из автоклава; питательная смесь перекачивается по трубам, сначала большим, потом — поменьше и совсем маленькие, пока не попадает ко всем этим высокоудойным полутрупам.
— Я видел. В журналах.
— Люди…
— … коровы?
— Ты сообщил мне Слово. И теперь оно начнет перекачиваться и разветвляться, когда я сообщу его другим, а те будут передавать его еще дальше, пока завтра к полуночи…
— Пойду, меня ждет тот…
— Ястреб!
Он обернулся.
— Что?
— Ты считаешь, нет резона опасаться удара со стороны таинственных сил, более умелых и жестоких, чем мы с тобой… Ладно, будь по-твоему. Но ты еще не был свидетелем такого умопомрачительного исчезновения человека, какое я намерен устроить, как только избавлюсь от этого хлама.
Лоб Ястреба пересекли тоненькие морщинки.
— Ты уверен, что раньше я ничего подобного не видел?
— По правде говоря, совсем не уверен. — Я уже улыбался.
— Ага! — произнес Ястреб и издал звук, который был очень похож на смех, но смехом не был. — Пойду приведу того Ястреба.
Он скрылся среди деревьев.
Я бросил взгляд вверх, на обрывки лунного света в листве.
И посмотрел вниз, на свой портфель.
Аккуратно обходя камни, ко мне поднимался — тот Ястреб. На нем был серый вечерний костюм и серый свитер с высоким воротом. Голова над мясистым лицом была чисто выбрита.
— Мистер Кадуолитер-Эриксон? — Он протянул руку.
Я пожал ее: острые костяшки, обтянутые рыхлой кожей.
— А ваше имя мистер…
— Арти.
— Арти Ястреб. — Я старался не подать виду, что наскоро оцениваю его серый наряд.
Он усмехнулся.
— Арти Ястреб. Вот именно. Я взял себе это имя, когда был моложе нашего оставшегося внизу друга. По словам Алексиса, у вас есть… э-э-э… кое-какие вещи, так сказать, не совсем ваши. Которые вам не принадлежат.
Я кивнул.
— Покажите мне их.
— Вам сказали, что…
Он оборвал меня:
— Ну же, дайте взглянуть.
С любезной улыбкой клерка он протянул руку. Я провел большим пальцем по застежке высокого давления. Щелчок.
— Вы не скажете, — спросил я, разглядывая то, чем я обладал, — как улаживаются дела с Особым отделом? Кажется, они мною заинтересовались.
Он поднял голову. Удивление постепенно сменилось спокойным бесстрастием.
— Ну что вы, мистер Кадуолитер-Эриксон! — Кажется, он решил отбросить всякие церемонии. — Надо иметь стабильный доход, это единственное, что вы можете сделать.
— Если вы дадите за них настоящую цену, это будет не так-то просто.
— Могу себе представить. Конечно, я мог бы дать вам меньше денег…
Еще щелчок.
— …или же, исключая такую возможность, вы могли бы пошевелить мозгами и попытаться их провести.
— Должно быть, вам их надувать удавалось не единожды. Верю, что сейчас у вас все идет гладко, но чтобы так преуспеть, вам наверняка понадобилось время.
Арти Ястреб кивнул, явно не без хитринки.
— Подозреваю, что вы напоролись на Мод. Что ж, думаю вполне уместны будут поздравления. А равно и соболезнования. Я всегда стараюсь делать только то, что уместно.
— Похоже, вы умеете заботиться о собственной безопасности. Я обратил внимание, что вы держитесь особняком и не общаетесь с гостями.
— Сегодня здесь два приема, — сказал Арти. — Куда же еще, по-вашему, каждые пять минут пропадает Алексис?
Я нахмурился.
— Этот световой узор в камнях, — он показал вниз, — на самом деле — меняющая краски мандала на нашем потолке. Алексис, — хихикнул, — тишком удирает под камни, где находится роскошный павильон в восточном стиле…
— …с отдельным списком приглашенных на двери?
— Регина входит в оба. Я тоже. Малыш, Эдна, Льюис, Энн…
— По-вашему, мне нужно это знать?
— Но вы же пришли с человеком, чье имя внесено в оба списка. Просто я подумал… — он осекся.