Тим Скоренко - Законы прикладной эвтаназии
– Двадцать первого.
– Ах да. Ведь заседание – в субботу, конечно. Значит, с понедельника.
– Что мне делать?
– Вам – ничего, господин Варшавский. Просто ждать. Ждать субботы, затем победить в голосовании, затем – продолжать работу.
– Я понял.
– Тогда до свидания, господин Варшавский.
Разъединение происходит ещё до того, как Анатолий Филиппович успевает попрощаться.
Когда Варшавский стоял перед прозрачной стеной и видел содрогающееся в конвульсиях тело подопытного, он понял нечто важное. Он понял, куда клонил Якобсен, принимая идею опытов на людях и отклоняя идею эвтаназии. Варшавский осознал, что эти понятия – или взаимоисключающие, или являются одним и тем же.
По сути, поступление человека в лабораторию – это уже эвтаназия. Долгая, но, в принципе, безболезненная. Просто эта эвтаназия служит на пользу другим. С другой стороны, если больного излечивают, он уже не нуждается в услуге по прекращению страданий.
Как я мог быть так глуп? Как я не понимал этого? Как я не понимал, что даже упоминание эвтаназии в Совете сразу же восстановит против меня львиную долю представителей?
Варшавский снял вопрос об эвтаназии с повестки дня на обсуждении в Совете Верхней Москвы и ближнего космоса – и легко пропустил через депутатов закон об опытах. Не без сопротивления, но и без больших проблем.
Якобсена нужно слушать. Нельзя пропускать мимо ушей его слова и советы.
Выходит, Эйткен намеренно ставил законопроект под угрозу.
Но, поставив под угрозу проект, он позволил ускорить процесс. Первые шаги уже сделаны. Осталось так мало, так мало. Самое страшное – проиграть за считаные секунды до финиша.
Нет, я не проиграю, говорит себе Варшавский.
11
18 декабря 2618 года, в пятницу, Анатолий Филиппович вызывает Майю.
– Привет.
– Привет!
– Как дела?
– Мои в полном порядке! Сегодня планируем в первый раз запустить машину. Скорее всего, заискрит и взорвётся, но вдруг сработает!
– А что переносить будете?
– Сначала отдельный цельный предмет. Например, металлический брусок. Потом – совокупность объектов, например, маленький портативный компьютер. Дальше дело сегодня не зайдёт в любом случае. Но потом на очереди – мышь!
– Мышь-то не жалко? – спрашивает, смеясь, Варшавский и осекается. Завтра он собирается начать новую эру экспериментов на живых людях, а дочери задаёт вопрос, не жалко ли мышь.
И Майя хорошо чувствует его замешательство.
– Ну, мышь – это же мышь. Лучше скажи, ты готов к своему бою?
– Не знаю. Я пойму это, только когда выйду на арену.
– Удачи, гладиатор! – смеётся Майя.
Моритури те салютант, думает Варшавский. Перед его глазами ковыляют на смерть больные вринклом. Они готовы отдать свою жизнь ради жизни других. Он, Варшавский, в белых одеждах цезаря.
– Вам тоже, – отвечает Анатолий Филиппович.
– Ну, у нас рано или поздно всё получится. А у тебя – час «ч»!
– Это точно. Ладно, дел ещё много. Пока!
– Пока, па!
Майя откидывается на спинку кресла. Ей очень хорошо сейчас. Сегодня страшно интересный день. Пожалуй, самый интересный в её жизни. Наверное, завтра так же будет чувствовать себя отец.
Она проснулась очень рано, около шести утра, влила в себя чашку кофе и тут же погрязла в недрах сети. Доисторическая Новая Зеландия, тихая, спокойная, аккуратная – или всё-таки Япония периода цивилизации, опасная, но безумно интересная? В результате к девяти Майя примерно набросала две концепции путешествия. Разум говорил: для первой проверки – Новая Зеландия. А сердце звало в Японию. Или хотя бы на японские территории, например, в Маньчжурию, под власть японцев, где в 1920-е годы равно говорили на китайском, русском и японском языках.
В лабораторию она примчалась первой – ещё до Гречкина. Сейчас лаборатория уже бурлит. Гречкин, Певзнер и Ник корпят над машиной времени, Карл что-то рассматривает на чертежах. Дело Майи очень простое: наблюдать.
Она подходит к клети с мышами. До них дело сегодня и в самом деле не дойдёт. Она бросает мышам кусочек сыра. Те начинают комично драться, отбирая друг у друга лакомство. Смешно.
– Ну что, пробничек? – спрашивает Певзнер.
– Договорились же в двенадцать, – морщит лоб Гречкин.
– А ты на часы посмотри.
На часах – без пяти минут.
Карл подносит брусок. Певзнер берёт его. Его руки – в резиновых перчатках.
Машина выглядит красиво. Стоящий на основании цилиндр высотой около трёх с половиной метров, диаметром метра три. Внутри – непонятные переплетения трубочек, контуров, различных геометрических фигур. Певзнер аккуратно кладёт брусок на дно приёмной камеры. Камера не слишком просторная, но при желании туда может поместиться человек.
– Карл, ты всё ввёл?
– Не ввёл бы – не подал бы объект.
– Время?
– Минус одна минута.
– Координата?
– Всё о'кей.
Координаты задаются довольно сложно, как понимает Майя. Учитывается не только положение предмета относительно Земли, но также положение Земли относительно Солнца. И даже положение Солнца в галактике. Помимо всего прочего, на машине стоит автоматический ограничитель координат: объект не может выбросить в открытый космос или внутрь Солнца. Каждая секунда имеет заданный набор возможных координат, фиксирующих положение Земли в пространстве, и только в рамках этого набора можно задать местоположение объекта.
– Географически объект должен появиться в области моего стола. На высоте около полуметра.
– Ну-с, посмотрим.
На часах – 11.58. Все волнуются.
– А если не появится?
– Значит, мы не отправляли. Не отправим, – поправляется Марк.
В 11.59 над столом Карла ничего не появляется. Все молчат.
– Может, с расчётом ошиблись? – тихо спрашивает Карл.
В 12.00 Марк нажимает «пуск».
Управление машиной – через центральный компьютер, голографические кнопки висят в воздухе.
Внутри машины раздаются какие-то звуки. Через секунд десять всё затихает. Индикатор показывает: отправка завершена, можно открывать.
Марк открывает дверь трясущимися руками. Брусок на месте.
– И что? – Марк грозно смотрит на Карла.
– Я не ошибся, – уверенно отвечает тот. – Точно не ошибся.
Марк вызывает данные о координатах. Через некоторое время он констатирует:
– И в самом деле не ошибся. Что-то не так. Кстати, на камеру кто-нибудь смотрел?
Все качают головами.
– Раздолбаи.
Он вызывает изображение с внутримашинной камеры. Брусок не шевелится. В 12.00 – то же самое. Никакого движения. Хорошо видно свечение стен: лазерные пучки носятся по «торотылке».
– Повторим.
Все смотрят на действия Марка, как на колдовской обряд. Он снова закрывает дверь камеры отправки, снова нажимает на пуск. Координаты заданы. Снова пуск.
