Василий Головачев - Черный человек. Книга 1
Ушел.
Мальгин закрыл дверь и задумчиво побродил по гостиной, убрал бокалы, затем выключил музыку и включил видео — канал вечерних новостей. А из головы не шла фраза: «И семикратный опыт одиночества…» Очень хотелось поговорить с кем-нибудь не о деле, не о медицине — по сути, ни о чем, но Джума Хан был далеко, за пределами Солнечной системы, а Карой не поняла бы колебаний хирурга. Он и сам с трудом их понимал. Но каков Ромашин! Змей-искуситель. Вернее, авантюрист-искуситель чистых кровей, все-то у него рассчитано на пять ходов вперед, все-то он знает, все анализирует… А готов ли ты к тому, чтобы «ставить вопросы, которые в наши дни не осмеливается ставить никто?» — спросил сам себя Мальгин. Например, что тебе стоит взять и нанести визит семье Шаламова? Зачем откладывать разговор с Купавой, если и без того ясно, что речь пойдет о перспективах поиска мужа? Другое дело — что сказать в ответ…
И Мальгин отправился переодеваться.
Глава 2
Купава, как и прежде, жила не в Брянске у Шаламова, а в своем модульном доме формулы «гроздь винограда» на окраине Рязани, по сути, в центре древнего экопарка. Квартира венчала «гроздь» на высоте триста метров и смотрела на все четыре стороны света. Вид отсюда, из «пузыря» лифтовой кабины, открывался великолепный, и Мальгин несколько минут любовался пейзажами лесов, полей и перелесков середины сентября, начала осени…
Мальгин не задумывался, почему он так уверен, что Купава дома, но интуиция его — истоки уверенности — не подвела, женщина была дома. И снова лицо ее, недоверчиво-изумленное, ошеломляющее странной, противоречивой гаммой особого милого трагизма — в уголках губ ли, изломе бровей, загадочности взгляда? — заставило хирурга вздрогнуть и ощутить волну огня и холода, тоски, и старой боли, и невольного ожидания каких-то открытий… которые не заставили себя ждать!
Его сразу насторожило отсутствующее выражение лица Купавы и затуманенные глаза. А потом он услышал музыку, и по тому, как вдруг сладко закружилась голова, понял, в чем дело: это была наркомузыка. Купава крутила наркоклипы!
Отстранив женщину, он прошел в гостиную, озаряемую сполохами цветоселектора, вытащил из проектора блок иглокассет и с хрустом наступил на него каблуком. Но голова прояснилась не сразу, а на языке долго оставался приторный вкус какой-то гнили. Мальгин в свое время профессионально интересовался воздействием наркомузыки, «раскачивающей» биоритмы деятельности мозга, обостряющей восприятие электромагнитных колебаний низкой частоты, и знал, что нужно делать, чтобы снять стресс выключения.
Подхватив слабо сопротивлявшуюся Купаву на руки, он затащил ее в ванную, пустил горячую воду и, сорвав с нее халат, сунул под струю душа. Через минуту сменил воду на холодную, затем снова на горячую, и последние две минуты буквально исхлестал ледяными струями тело Купавы. Растер ее докрасна махровым полотенцем, пока она не запротестовала, едва слышно выдохнув:
— Я сама.
Пройдя на кухню, знакомую до тихого бешенства, Клим вскипятил молока, нашел в аптечке возбуждающее (кто-то побеспокоился заранее), растворил таблетку в чашке и отнес в гостиную, где Купава устроилась с ногами на диване в форме спящего льва.
Кивком поблагодарив его, она принялась прихлебывать из чашки, дуя на молоко. Мальгин смотрел, как она по-детски выпячивает губы, ослабевшая, бледная, сонная, круги под глазами, и в душе рвались бомбы и гранаты, отряды шли на отряды, и кто-то погибал каждую секунду, и крепла уверенность, что напрасно он бежал от себя, его будущее — перед ним, и росло чувство вины перед Карой, которая ждала его решения, делая вид, что ничего не решила сама…
Купава успела переодеться в шорты и полупрозрачную майку, по которой бродили, смешиваясь, цветные и тоже полупрозрачные пятна. Пышные волосы она сколола сзади гребнем в форме рыбьего хвоста, и взору открывались ее маленькие розовые уши с замысловатой формы сережками из серебристого металла, с вкраплениями черного блестящего камня. Кольцо на пальце и браслет из того же материала, подаренные ей Даниилом, дополняли гарнитур, хотя, по мнению гостя, и не соответствовали наряду.
— Что разглядываешь? — подняла она взгляд на хирурга, стоявшего напротив, руки в карманах; попыталась приободриться, а может, уже сказывалось действие лекарства. — Давно не видел?
— Все, что угодно, но это! — Мальгин глубоко вздохнул, сдерживая клокотавшую в душе ярость. — Наслаждение должно быть результатом, побочным эффектом достижения цели, а не целью, иначе оно обесценивается. Ты в состоянии это понять? Кто надоумил тебя воспользоваться наркоклипами? Ты не знаешь разве, что в одиночку слушать их опасно — можно не выйти из транса?
Купава усмехнулась, отчего присущий ее лицу особый милый трагизм исчез, сменившись гримасой высокомерия и скрытого злорадства.
— Билл сейчас придет, так что я не одна… и лучше бы тебе уйти раньше.
Мальгин покачал головой, понимая, что сейчас вряд ли достучится до ее логики и здравого смысла, но все же сказал:
— Помнишь, ты спросила, простил ли я тебя? Я тогда ответил, что простил. Да, я готов простить все, что ты сделала мне, но никогда не прощу того, что ты делаешь себе! И дочери. Кстати, где она?
Купава смахнула пот со лба, опустила взгляд.
— Какое это имеет значение? У матери. Что тебе еще хочется узнать? Спрашивай и уходи. — Она с трудом встала и пошла в ванную. Зашелестели струи душа.
Мальгин прошелся по комнате, разглядывая обстановку и оценивая, что изменилось с момента последнего его появления здесь. Остановился у стенки красивого гарнитура под старину, с двумя стеклянными фонарями-уступами серванта. На прозрачных полках фонарей среди обычных безделушек, посуды, сувениров из разных стран лежали странные предметы, которых Клим никогда прежде не видел. Заинтересовавшись, открыл дверцу и взял с полки круглый и плоский диск, похожий на голыш, скатанный морем. Голыш оказался неожиданно тяжелым и был слеплен из мелких черных кристалликов. Время от времени внутри него вспыхивала искра света и разбегалась тающим световым кольцом к его краям. Камнем голыш быть не мог, но и металла с таким удельным весом Клим не знал. Он перевернул голыш и вздрогнул: диск исчез! Не веря глазам, хирург посмотрел на пол — не закатился ли куда? Но голыш как сквозь землю провалился, растаял в воздухе как мираж.
Ошеломленный хирург не сразу обратил внимание на тихий всхлип, идущий словно из-за стены, затем прислушался и с растущим изумлением понял, что «плачет» второй необычный предмет из коллекции на полке — нечто похожее на дышащую черную свечу. Стоило посмотреть на нее пристальнее, как всхлипывание и тоненькое завывание усиливались, а сама она начинала корчиться, оплывать и вытягивать вверх неяркое желтое пламя, будто чувствовала взгляд и старалась обратить на себя внимание, и замирала, когда Клим отворачивался.
