Василий Головачев - Черный человек. Книга 1
«Орилоунский «призрак»!» — подумал без удивления Лондон, продолжая ползти к люку, нащупал края, приподнялся, и ему показалось, что маатанин плюнул в него струей черного пламени…
Мальгин выключил проектор и некоторое время сидел с эмканом на голове, вспоминая спокойное и уверенное лицо Майкла Лондона, потом снял легкую дужку эмкана — аппарата пси-управления, подержал над столом и отпустил. Дуга превратилась в бутон цветка, втянулась в блестящую гладкую поверхность, в глубине которой разгорались и гасли строки сообщений внутриинститутской информсети.
Итак, совершенно очевидно, что, если бы не орилоунский «глазастый» фантом, «черный человек» взорвался бы по-настоящему и загадил атмосферу, как тысяча Чернобылей, вместе взятых! Мальгин невольно поежился. Спаси и помилуй!.. Но энергетического взрыва не произошло. То ли «глазастый» поглотил всю энергию маатанина, то ли направил ее куда-то по запредельной «струне» в иное пространство, то ли закапсулировал в себе неизвестным образом. Зато он не успел предотвратить другой взрыв — информационный, и разряд пришелся на бедную голову Майкла Лондона, бывшего начальника отдела безопасности, человека решительного и смелого. Как говорится, рок обреченного найдет. А в результате мы теперь имеем не одного, а двух нелюдей, Шаламова и Лондона, две нечеловеческие вселенные, с которыми необходимо заново устанавливать связь. Впрочем…
Мальгин выключил аппаратуру кабинета и вызвал Зарембу.
Впрочем, имеем мы всего лишь одного монстра — Лондона, и где сейчас второй — Дан Шаламов, — неизвестно.
Бывший курьер-спасатель ушел от них еще тогда, почти четыре месяца назад, после схватки на Симушире, когда Ромашин разрядил в него гипнотизатор «василиск», усыпив человека, но разбудив Шаламова — «черного человека», который, с легкостью пройдя сквозь заслоны обоймы безопасности, оседлал галеон и ушел…
— Где же ты, Дан? — прошептал Мальгин, глядя перед собой и не видя вошедшего Зарембу. — Что же ты бросил Купаву, спасатель?
— Я?! — изумился молодой нейрохирург.
Мальгин очнулся.
— Извини, я разговаривал сам с собой. Проходи. У меня к тебе просьба… — Мальгин задумался, уходя в себя, в измученную сомнениями душу. — Никто не знает, что на Симушире я пытался подключиться к мозгу Шаламова напрямую… — Хирург усмехнулся, увидев круглые от изумления глаза Зарембы. — Да-да, через обыкновенный эмкан, и мне, по-моему, это удалось. А сейчас я все больше убеждаюсь в том, что во мне «закопаны» некие «черные клады» — знания, которые в одиночку мне не расшифровать, — след памяти Шаламова.
Глаза молодого хирурга сделались еще больше, но реакция его была такой, какую и предполагал Мальгин. Таланов бы сказал: «Ты с ума сошел! Представляешь последствия?!», а Заремба произнес шепотом:
— Ну ты даешь, мастер! Вот здорово! Представляешь, что мы можем узнать?!
Мальгин невольно засмеялся и сразу посерьезнел.
— Представляю, анархист. Вот поэтому я и обращаюсь к тебе за помощью. Я нащупал метод считывания и дешифровки моего «темного знания», а ты мне поможешь. Но никому ни слова! До тех пор, пока не появятся результаты.
— Но ведь это, наверное, опасно… я имею в виду недозируемый стаз криптогнозы в сферу сознания. Могут быть нежелательные последствия.
— Еще первобытные жрецы умели открывать и закрывать без ущерба для психики подсознание, почему же не сможем мы, вооруженные их опытом и современной техникой? В общем, пока молчок. Могу я на тебя положиться?
— Буду нем как рыба!
— Договорились. Вечером пройдем первый цикл эфанализа, я подготовлю Гиппократа, а ты пока полистай информатуру по палеомедицине. Встречаемся в девять вечера в боксе Стобецкого.
— Слушаюсь, шеф!
Заремба вытянулся, четко повернулся, щелкнув каблуками, и вышел, заинтересованный и обрадованный доверием старшего товарища и предстоящей интересной работой. Он оставался самим собой при любых обстоятельствах: метался, постоянно испытывая здоровую неудовлетворенность, не сомневался в правильности своих поступков, жил по собственным программам и отличался кипучей активностью и хронической невоспитанностью. И все же нейрохирург из него вылуплялся талантливый.
— Лучшего не найду, — вслух подумал Мальгин.
Он уже собирался уходить, когда киб кабинета сообщил о чьем-то запросе.
— Включай, — через силу кивнул Клим; разговаривать ни с кем не хотелось.
Виом напротив воспроизвел пятачок домашней обстановки и молодую девушку, почти девочку, чем-то похожую на Купаву, однако напоминавшую также и Карой, и мать Мальгина в молодости, и кого-то еще. Но схожесть ее с Купавой была очевидна: тот же овал лица, огромные серо-голубые, с зеленоватым оттенком, глаза, брови вразлет и необычная складка губ, придававшая лицу неповторимую прелесть печального очарования… Сердце дрогнуло, и сразу же навалилась тоска и желание увидеть Купаву. Мальгин с трудом удержался от соблазна выключить виом.
— Доброе утро, — произнесла незнакомка певуче, на русском языке, но с уловимым акцентом. — Меня зовут Акилина или, если хотите, Акулина, я дочь Лондона.
Мальгин захлопнул рот, «включая» привычное самообладание. До этого дня он не видел дочери Майкла, хотя и знал, что она существует. Но девчонка была красива, а главное, похожа на Купаву, что и подняло в душе хирурга бурю чувств.
— Слушаю вас.
— Извините за вторжение, я знаю, как вы заняты. У отца никаких изменений?
Мальгин помолчал, переживая приступ иссушающего душу бессилия:
— Все то же: без сознания.
Он не стал говорить ей, что у Лондона идет тот же процесс, что и у Шаламова когда-то, хотя и медленнее, и помешать этому земная медицина не смогла.
— Могу я поговорить с вами не по видео?
«Зачем?» — подумал Клим, но вслух сказал:
— Можете. Завтра утром, в восемь тридцать, у меня в институте, не более получаса.
Девушка молча кивнула, принимая ответ хирурга как должное, и выключила связь, повесив в воздухе короткое и странное «аве».
— В его устах звучало «завтра», как на устах иных «вчера», — глубокомысленно пробормотал Мальгин строфу из стихотворения Пастернака. Отголосок смутной боли, который вошел в сердце и заставил душу вырастить руку и пошарить вокруг в поисках резонанса, стих. Все стало на свои места. Была Купава, существовала Карой… и Джума Хан, и Даниил Шаламов. И красивая девочка по имени Акилина… нет, действительно, лучше Акулина, Акуля: пухлые губы, брови — как крылья, тонкая талия… птица, готовая к полету. Интересно, сколько ей лет? Судя по впечатлениям Ромашина, который встречался с семьей Лондонов не раз, ей не более семнадцати. По сути, ребенок. Впрочем, как и во все времена, девушки формируются раньше парней.
