Гарднер Дозуа - Лучшее за год XXV/II: Научная фантастика. Космический боевик. Киберпанк
За периодом болезни последовало несколько счастливых месяцев отменного самочувствия. Рокси ходила за мной по всему дому, пока я не ложился спать, и устраивалась ночевать поблизости. Она хорошо ела и обильно какала, и хотя несколько раз случались приступы диареи, через день–два недуг уходил.
Часто Рокси ложилась спать в том самом месте, где она меня укусила. Иногда быстро сучила ногами, отрывисто потявкивая, — охотилась во сне, преследовала добычу.
Но вот однажды я спохватился: что–то давно уже она не бегает во сне.
Теперь по ночам собака почти не просыпалась и редко сучила ногами.
Я же, напротив, спал хуже некуда, видел яркие мерзкие кошмары.
Не пройдет и двух лет, как Шелби доберется до Земли. Самый вероятный сценарий таков: черное небесное тело попадет в орбиту геосинхронных спутников и нырнет глубже. У космической станции орбита довольно высока, и ее экипажу, возможно, посчастливится увидеть, как бесформенная глыба пронесется между астронавтами и их родной планетой. Издали Шелби не покажется огромным или страшным. Но Солнце осветит его черную поверхность, даже если Северная Америка будет лежать во тьме. А затем, коснувшись верхних слоев атмосферы, астероид слегка изменит курс, подчиняясь нашей сильной гравитации.
Как я и предсказывал, вероятность наихудшего исхода не осталась постоянной.
Вместо одного к одиннадцати — грозный один к девяти. Но поскольку не происходит мощного выброса газа, цифра вряд ли изменится значительно, по крайней мере в течение года. Пока Шелби далек от нас, он почти не страшен. В последние недели большинство астрономов будут уверять, что обойдется без столкновения, а мы, просыпаясь поутру и выходя во двор, будем видеть летящую в небе тусклую звездочку. Промахнувшись на многие мили, астероид продолжит свое бессмысленное движение по орбите, которая изменится не без скромного участия нашей старой доброй планеты.
Мы с женой спорили о том, как быть в случае ухудшения ситуации. Моя мать зимой живет в Юме. Можно привезти к бабушке внучку, а заодно несколько тонн консервов в качестве гостинцев.
Четырехлетняя малютка слушает наши разговоры и смотрит новости по телевизору, и в ее лепете проскакивают обрывки услышанного. Но, будучи неисправимой оптимисткой, она обещает мне:
— Этот метеор очень красивый, мы выйдем на него смотреть, ты и я, и Рокси тоже.
— Как насчет мамы? — спрашиваю я.
— Она будет спать, — уверена Джесси, очевидно успевшая обдумать эту тему. — Ей же утром на работу. Папа, ты что, забыл?
Как–то вечером я вез ее из яслей домой. «Национальное общественное радио» рассказывало о спешной переделке марсианского зонда. Он, начиненный не самым совершенным оборудованием, вскоре стартует и возьмет курс почти на столкновение с Шелби. Пройдет над самой его поверхностью, сделав несколько тысяч снимков. Это поможет нам нацелить ядерный снаряд, который, вероятно, будет выпущен в августе. Или в сентябре. Надо было купить молока. Затормозив перед продуктовым магазином, я заглушил мотор и дослушал сообщение до конца, пока отстегивал дочку.
Мимо проходил мужчина, рядом с ним вышагивала немецкая овчарка.
Я нечасто встречал Тони днем и еще реже видел его так близко. Глядя не столько на него, сколько на Джесси, я сказал:
— Давненько мы не пересекались.
Он остановил собаку, держась за поводок обеими руками. Беря дочь за ручку, я почувствовал его взгляд. Было нелегко, но я решил поделиться с ним своей печалью. Несколько лет назад у него хворал прежний немец, и Тони пережил все то, что теперь выпало на мою долю. Я объяснил:
— Рокси выходит все раньше и раньше. И, боюсь, слабеет.
Тут я выпрямился, посмотрел прямо ему в глаза и, честно скажу, не узнал его.
— Это плохо, — произнес мужчина незнакомым голосом.
У Тони голос низкий грудной, как у радиоведущего, а у этого слабый, почти девичий тенорок. К тому же он был очень худ и одет чересчур тепло.
— Вы Тони? — пришлось мне спросить.
Он кивнул с улыбкой: — Да. — И пояснил: — Это из–за химиотерапии.
Мне стало очень неудобно. И грустно.
— Но все–таки держусь вертикально, — добавил он с потугами на гордость.
Я от всего сердца пожелал ему удачи, и мы с дочкой пошли в гастроном за молоком и пакетиком «Эм–энд–эмс».
Через несколько дней холодным ранним утром, еще нет и пяти, Рокси останавливается в нескольких футах от нашей поворотной точки. Устремляет на меня многозначительный взгляд и, дождавшись встречного внимания, смотрит на широкие белые ступеньки. Она не утомлена, то есть не больше обычного. Но дает понять, что не настроена подниматься по лестнице.
Мы поворачиваем и идем домой под звездным небом с яркой Венерой и ломтиком Луны.
Я не знаю, почему плачу на ходу. И не просто плачу, а рыдаю, надеясь, что никто из собачников не попадется навстречу и не увидит меня в таком состоянии.
Мне очень хотелось пригласить Рокси на массовый забег. Идеальным вариантом казался городской февральский пятимильник с подходящим названием «Бег животных». Прошлая зима выдалась слишком теплой, а в эту я был настроен очень серьезно. Однако в феврале накануне мероприятия пришел арктический фронт и развеял мои надежды. Перед тем как лечь, я велел собаке спать крепко, мол, утро нам предстоит очень хлопотное.
Но такой стужи я все же не предвидел. Выбравшись из–под одеял и глянув на градусник за окном, я ахнул: минус десять! И лютый ветер, враз заработаешь обморожение. Своему носу я плохого не желал и уж тем более не хотел лишиться его ради пятнадцатого места в каком–то провинциальном забеге. Потому остался дома, пообещав себе и собаке, что в следующем феврале нам обязательно повезет.
Вот только вскоре после этого Рокси прекратила бегать на длинные дистанции.
Свои желания она доводила до моего сведения разными способами. Не являлась на зов. Притворялась спящей или хромающей. Или, если к нам в дом заходил кто–нибудь из приятелей–бегунов, радостно встречала его, а затем демонстративно залезала в оконный проем и усаживалась на ляжки в приятной тени.
Лесли слушала мои ответы на собачьи вопросы и удивлялась:
— Как тебе удается понять, чего она хочет?
— Глаза. Позы. Движения тела. В этой лайке говорит все. Да ты разве сама не видишь?
Она не видела ничего.
На протяжении года с лишним Рокси совершала лишь короткие неторопливые пробежки. Но вот осенним днем, когда я одевался в кабинете, она вдруг подошла к двери, повернула голову ко мне и застыла в этой позе. Дождавшись моего внимания, посмотрела на поводки, висевшие на крючке.
— Нет, — ответил я. — Я на длинную.
Разницу между длинной и короткой дистанциями она понимала.
И все же голубые глаза не отрывались от покрытого белой солью шестифутового поводка.
Я сказал, по какой дороге хочу бежать. Наши маршруты она знала наизусть.
— Уверена? — спросил я.
Она опустила грудь на пол и выгнула спину, потянулась, разминая мышцы.
— Ладно, пошли.
И до следующей весны она еженедельно пробегала по двадцать миль. А затем пришло тепло, и она бегать перестала. Навсегда.
Один из тех последних забегов получился особенным. Опять к нам пришел арктический фронт. Сначала мы направились на юго–восток, предоставляя сильному ветру толкать нас в спину. Но затем были вынуждены повернуть и двинуть к дому. Я уже не помню, по какой причине взял двадцатифутовый поводок, — наверное, чтобы она не лезла в сугробы. Рокси держалась впереди на предельной дистанции, натягивая ремень. Мы добрались до развилки тропы. Левая означала дом и тепло, а правая — еще мили на ледяном ветру. Собака оглянулась на меня, в глазах читался вопрос.
— Нет, девочка, — ответил я и добавил, что время вышло, пора домой.
Но она все–таки побежала вперед, остановившись только после того, как я остановился. Повернулась и упрямо посмотрела на меня. Было абсолютно ясно, чего она хочет.
— Замерз, — пожаловался я. — Мне тут уже неинтересно.
— Уверен? — спросила она, вскинув и опустив передние лапы.
— Да, малышка. Возвращаемся.
Я люблю вспоминать этот забег. Вспоминать, как посмотрела на меня Рокси: раздосадованно, сердито. Ее бледно–голубые глаза были очень красноречивы. Они принадлежали живой душе, страстной и решительной. А я, недостойный, посмел разочаровать такую замечательную собаку. Вряд ли я смогу когда–нибудь простить себе это.
Я и правда не знаю, как быть с Шелби.
Мы до сих пор ничего не предприняли. Когда дочки нет дома, мы с женой обсуждаем возможные варианты развития событий. Прикидываем, что можно сделать и чего нельзя. По последним намекам прессы, если астероид не промажет, удар придется по Западной Атлантике либо по нашему восточному побережью. Президент обещает помочь гражданам, насколько это в его силах, — спасибо ему за откровенность, хоть и мороз по коже от такого посула. Вряд ли есть смысл бросать дом, рассуждаю я. Через два года Калифорния и Новая Зеландия окажутся битком набиты беженцами. Но большинство людей даже не подумает перебраться в Небраску. Если выдастся непогожий март, со снегопадами и дождями, огненная буря может и не достигнуть нас. По крайней мере, это говорят сегодняшние очень приблизительные компьютерные модели. Никакого урожая собрать не удастся, об этом позаботятся пылевые тучи, которые закроют солнце, и кислотные ливни, но к тому времени мы накопим не одну тонну консервов и бутылок с водой. Из фермы родителей Лесли может получиться неплохое убежище, правда, зятю тошно думать о долгом пребывании среди упрямых твердолобых ослов, которые и друг с другом–то уживаются непонятно как.
