Ф. Гвинплейн Макинтайр - «Если», 2002 № 11
Главный бухгалтер повернулся к директору проекта и кивнул. Директор проекта встал.
— Благодарю вас, мистер Адамс.
— Спасибо вам, сэр! За то, что вы предоставили мне эту возможность…
Едва не спотыкаясь от усердия и стремления произвести хорошее, впечатление, молодой человек покинул комнату.
Когда дверь закрылась, директор проекта и главный бухгалтер поглядели друг на друга. Очертания человеческих фигур затрепетали, расползаясь и открывая подлинный облик.
Директор проекта потянулся, взъерошив перья.
— Ну как?
— Чудесный образчик! — воскликнул главный бухгалтер. — И в точности такой, как ты обещал.
— Я же говорил. Люди — такие восхитительные создания! Такие пытливые, такие изобретательные! Наверное, все согласятся со мной в том, что они являются истинным украшением мира.
— Во всяком случае, я на твоей стороне.
— И ты готов поддержать меня на второй стадии? Речь идет о создании среды обитания и учреждения постоянной племенной популяции.
— Если самка произведет на меня столь же благоприятное впечатление, то да. Мне просто придется согласиться.
— Великолепно! Давай побеседуем с ней прямо сейчас.
Очертания фигуры директора проекта вновь приобрели человеческий облик. Он прикоснулся к стоявшему на столе устройству.
— Вы можете войти, Ева.
Перевел с английского Юрий СОКОЛОВ
Дмитрий Володихин
ХУТОРЯНЕ
Иногда наблюдения над современной фантастикой приводят критиков к парадоксальным выводам. В этой реплике критик высказывает догадку: кажется, в моду опять входят Бакунин и Кропоткин.
Все началось с дарственной надписи, которую начертал мне на своей книжке московский фантаст Евгений Прошкин: «Имперцу Дмитрию Володихину от анархо-тоталитариста Евгения Прошкина». Со мной-то все понятно, спору нет. А вот словосочетание «анархо-тоталитарист» заставило в душе моей задребезжать струнку интуитивного узнавания. Первая мысль: «О, и этот тоже!». За ней вторая: «А еще-то кто? Что, вокруг такая тьма анархистов?». Это побудило меня оглядеться вокруг, припомнить прочитанное за последние 3–5 лет и… увериться в растущей популярности анархизма. Во всяком случае, среди современных российских фантастов. Плохо ли это? Хорошо ли? Я не знаю. Просто таково положение дел.
Что я подразумеваю под «анархизмом» в нашей фантастике последних лет? Бога ради, только не надо ловить меня на несоответствии с энциклопедическими статьями о Бакунине, Кропоткине, Прудоне и прочих «отцах-основателях». Не о политическом движении речь, а, скорее, о настроении умов. И здесь придется сделать маленькое отступление.
В прежних филфаковских учебниках непременно находилось место для разговора об «идейно-художественном» наполнении литературного произведения. По нынешним временам звучит странновато, вроде сенокосилки с вертикальным взлетом. Допустим, художество и сейчас приветствуется. А вот насчет идейности… можно нарваться на оценку вроде «еще один осколок темного прошлого»! И сообщество
творцов/любителей фантастики раскалывается понемногу на тех, кто считает полезным и нужным воспитывать читателя, подкидывать ему комплекс идей для размышления, и тех, кого с души воротит от подобной постановки вопроса. Все равно, какая идеология «владеет» текстом: демократическая, имперская, религиозная, атеистическая, прогрессистская, традиционная… Отрицаются они все. И вот из отрицания вырастает новая идеология. Пока, наверное, она не миновала зачаточной стадии, вроде едва вербализуемого интеллектуального поветрия. Но ветерок мало-помалу крепчает.
Главный герой писателя-анархиста чувствует дискомфорт и своего рода «тесноту», обитая внутри системы, которая дергает его и требует определенных действий, манифестаций. А других систем не придумано… Значит, он принципиально внесистемен и всегда стеснен. С другой стороны, такой персонаж требует от власти определенного порядка — хотя бы на улице и на работе: «Ну вы! Дергаете меня, дергаете, а все зря! Налицо сплошное уродство мироустройства». Разумеется, он в трезвом состоянии не может относиться к системе иначе, нежели саркастически, в легком подпитии готов самую малость пореволюционерить, хотя бы ругнуться вполне громко, а на стадии «глубокого погружения» может простить системе ее настырность и даже само ее существование, если эй-вы-там-наверху просто оставят его в покое.
Анархически настроенный герой не имеет каких-либо стержневых ценностей, взятых извне. Он отторгает любую веру и любую политику, как только вера или политика достигают высокой концентрации. И то, и другое будет хорошо для него самую малость, слегка, «скорым изгоном». Единственная подлинная ценность при таком раскладе — его собственная личность. Он не бунтарь. Он просто в стороне от гущи. Он готов драться за себя самого, т. е. за право возможно большей личной свободы и за право следовать собственным путем, быть собой. Кроме того, он не против побороться за близких людей, например, друзей, жену… И ни за что другое, пожалуй. Если сотня таких персонажей вздумает строить баррикаду, то над нею будет реять сто знамен, и на каждом — огромная буква «Я». Наверное, всякий булыжник, запущенный в стражей порядка, также будет украшен монограммой «Я». Возможно, с двух сторон. Но скорее всего, баррикада просто не состоится. Не состоится по той же причине, по которой не могут дойти до поля битвы армии «право имеющих» из «Преступления и наказания».
Достаточно «анархичны» романы Виктора Бурцева «Охота за НЛО» и «Алмазные нервы» (с продолжением). Сильный самостоятельный мужчина, как правило, идет в них против течения и никогда не выдает идее, овладевшей массами, пропуск в свою голову. Сюда же отлично вписывается повесть Сергея Синякина «Поле брани для павших». Ее центральный персонаж, «ветеран Армагеддона», не признает ни силы преисподней, ни прелестей рая, но приходит в бешенство, узнав, что кто-то посмел обманом использовать его ради своей корысти. И, конечно, на роль «приоритетного анархиста» может претендовать Евгений Прошкин, особенно после романов «Зима 0001» и «Загон», а также повести «Эвакуация». В последней главный герой спасается бегством от «лучшеющего» на глазах мира, потому что сам не желает «лучшеть» по чужой воле.
Но это, собственно, прямые анархисты. Хардкор, так сказать. В виде «вкраплений» анархические настроения присутствуют и у других фантастов. Гош, которого Олег Дивов сделал главным героем своего романа «Закон фронтира», по сути, анархист, надевший шерифскую звезду, недаром ему так уютно в «Свободной зоне» самых настоящих байкеро-анархистов. Анархия стала в буквальном смысле «матерью порядка» в «Выбраковке». Такой же шериф Гусев расхаживает по Москве с револьвером «смит-и-вессон»… виноват, с парализатором и «береттой», никому не позволяя посягнуть на его, гусевский, личный суверенитет. И совершенно не зря всплывает в романе Андрея Плеханова «Сверхдержава» Фрэнк Заппа, суперанархист американского музыкального мира. «Сверхдержавный» закрытый город — вообще рай для анархистов, особенно если они дружат с тяжелым роком.
