Владимир Колышкин - Троянский конь
Между тем собрание закончилось, так и не прейдя ни к какому решению. Было поздно, и все разошлись. Немного погодя, Илар направился к Глокенхаммеру.
Испытывая необычайное смятение чувств, постучал в его каюту, не испугавшись нарушить святые часы отдыха - был уже десятый час вечера (условного, разумеется). Это мой звездный час, мой фатум, думал он несколько возвышенно, может быть даже напыщенно. Но для молодых людей такой стиль мышления простителен.
Глокенхаммер открыл дверь, высунул наружу унылый свой нос. Вид у него был чрезвычайно усталый. Мешки под глазами из серых стали чуть ли не черными.
- Прошу прощения, сэр, у меня к вам конфиденциальный разговор.
- У меня к вам?.. тьфу... у вас ко мне? - Глокенхаммер от неожиданного визита растерялся, запутался.
- Так точно, - по-военному подтвердил старший техник-пилот. Боясь быть выгнанным, невольно пошел в наступление, оттеснил профессора в глубь каюты.
- Садитесь, раз уж вломились, - указал на кресло хозяин каюты, кутаясь в теплый домашний халат.
- Благодарю, я постою...
Апартаменты Глокенхаммера габаритами и убранством вполне соответствовали статусу главы ученых. Викторианский стиль. Стены обшиты красным деревом с затейливой резьбой, кое-где виднелись даже деревянные колонны с частыми продольными выемками. По углам разлапились антикварные кресла. Полки с книгами. И не какая-нибудь подделка, книги были настоящие, старинные.
Здесь даже не пахло аммиаком. А если чем-то и пахло, то Глокенхаммером. Вполне, впрочем, прилично. Здесь витал creator spiritus* [*творческий дух (лат.)], как бы выразился профессор Хейц.
- Ну что у вас там стряслось?.. - спросил хозяин роскошного жилища. - Очередное сенсационное открытие?
- Вы совершенно правы, профессор.
- Вы просто ходячий рог изобилия... Ну-с, я вас слушаю.
- Я знаю, кто этот мальчик, - сказал Илар, торопясь, чтобы его не выгнали.
- Какой мальчик? - искренне удивился ученый. И стало видно, что он думает совершенно о других вещах.
- Я имею в виду мальчика из захоронения. Мне кажется...
- Ах, вам кажется? - Глокенхаммер знакомо поморщился.
- Я уверен... то есть не то чтобы уверен на все сто... Но факты...
Илар вдруг понял, что если говорить кратко, то ему, собственно, нечего сказать дальше. Он мог назвать только имя, и больше ничего.
- Вам не хватает фактов?
- Напротив, их слишком много, так, что я не знаю с чего начать...
- Простите, у меня болит рука, и я хотел бы принять снотворное... Не могли бы мы перенести разговор на более подходящее время?..
Глокенхаммер сел на кровать, отбросил край одеяла, делая вид, что собирается ложиться.
- Мальчика зовут Астианакс Троянский, - краснея, объявил старший техник-пилот. - Он сын Гектора и Андромахи.... Если вы помните миф, касательно Троянской войны...
- Троянской войны? Хм... Естественно, я его помню... С вашего позволения, я прилягу...
Начальник молча лег, не снимая халата и домашних туфель (кожа ног, видневшихся из-под халата, была белой с синими прожилками вен), сложил руки на животе и закрыл глаза. Он походил на мумию, это впечатление усиливало его забинтованная рука и нездоровый цвет лица.
- Ну, выкладывайте... - на секунду ожила мумия. - Садитесь там, в кресла, и продолжайте.
Визитер сел в викторианское кресло и к нему сразу пришло спокойствие. Удивляясь своему откровению, он рассказал все. О злоключениях экспедиции, о своей любви к Елене, о ее роли во всей этой истории. Глокенхаммер оказался идеальным слушателем. Таким был отец Илара. И сейчас лежащий ученый очень напоминал отца при его кончине. Пилоту вдруг захотелось припасть к его руке и очиститься до конца, рассказав о задании Хейца.
Но страстный этот порыв пришлось подавить силой. Глокенхаммер все-таки не отец и тем более не священник, он не обязан соблюдать тайну исповеди. Опасно доверяться малознакомому человеку. Такое простодушие - признак инфантилизма.
Хотя... сказано ведь: "будьте как дети".
Но не дураками же.
Склонив голову, Илар закончил неожиданным даже для него самого признанием:
- Я повинен в гибели сотен, а может, тысяч людей. В том числе и этого мальчика.
- Что вы хотите от меня? - спросил Глокенхаммер, не открывая глаз.
- Не знаю. Я хотел поделиться... Может быть, покаяться... Выслушать совет...
- Молодой человек, вам нужен священник, а не ученый.
- Я думал, что вам это будет интересно...
Глокенхаммер сел.
- А почему вы думаете, что мне это будет интересно?
Со второй попытки Глокенхаммер встал, прошелся по комнате, задумчиво остановился у фальшивого камина. Дубовая полка камина представляла собой арену, где господствовал невероятный беспорядок, будто вещи передрались между собой.
Машинально хозяин стал расставлять безделушки на прежние места, но, наткнувшись на какой-то распечатанный конверт, из которого торчал край письма, остановился в задумчивости.
- Ну как же... - с глупой настойчивостью продолжал наседать гость. - Разве вас не интересует разгадка тайны, ради которой... вы отдали руку?..
Глокенхаммер пронзительно посмотрел на визитера и вскричал, как трагический актер:
- Что мне Гекуба!?
- Извините, сэр, я не совсем...
- Потому что вы еще слишком молоды... Впрочем, простите и вы меня, вы тоже, кажется, потеряли...
Дрожащими пальцами здоровой руки Глокенхаммер поднял и поставил портрет в рамке, где, некая красивая особа, сидя на диванных подушках, задумалась женской облокоченной задумчивостью.
- Я готов отдать вторую руку, чтобы узнать другую тайну, - со страдательным подвыванием произнес хозяин каюты. - Тайну, которая меня интересует гораздо в большей степени.
Илар недоумевал. А ученый, натыкаясь на вещи, словно слепой, принялся ходить туда сюда, как будто ища некий замаскированный, запасной выход из апартаментов.
Неприкаянное блуждание по каюте привело Глокенхаммера к окну. За многослойным стеклом шел углекислый снег. Он падал крупными хлопьями, совершенно отвесно, и, казалось, наступило Рождество.
Ученый потрогал корешки книг на стенной полке. Вытащил толстозадый том с золотым тиснением на обложке. "Прекрасная штука", - сказал он, втиснул книжного слона обратно и вдруг горько зарыдал.
Глокенхаммер сидел, облокотясь о стол, тер мизинцем красные голые глаза и длинно, монотонно рассказывал о своей жене.
Как она могла после стольких лет?.. Счастливых лет совместной супружеской жизни... - говорил он, патетически поднимая треугольные брови, - как смогла она бросить меня?!. И уйти в Иллюзорий. Ведь она так любила жизнь. Это настоящее предательство. Не понимаю! Ах, Патриция! Ведь все было хорошо. Я - в экспедиции, она - дома... по хозяйству... У нас была идеальная совместимость. Ей сорок... сорок два, мне пятьдесят шесть... И сына прекрасного вырастили, закончил Кембридж... Чего, кажется, еще?.. Решительно не понимаю.
