Дэвид Герролд - День проклятья
– Кто ясно мыслит, тот ясно излагает, так?
– Конечно.
– Хорошо. Значит, все, что способствует усовершенствованию способностей к общению, одновременно помогает самоисцелению, причем немедленному, как ты и настаиваешь. Например, наша беседа.
– Пока я не чувствую никакого исцеления.
– Я не закончил, – спокойно заметил доктор Дэвидсон. В его голосе мне послышалась усмешка.
Расцепив руки, я откинулся на спинку кресла. Что ж, мы тоже умеем играть в такие игры.
– Конечно, но до сих пор мы занимались только разговорами. Это меня успокаивает, но все остальное в мире – поперек горла.
– Разумеется, коль скоро ты здесь.
– А?
– Ты никогда не замечал, что все беседы, в которых ты участвуешь, имеют нечто общее?
– Что именно?
– То, почему ты здесь. Ты никогда не соглашаешься ни с кем, не так ли?
– Это нечестный прием…
– Разве я обещал быть честным? Но это правда, не так ли? Какой доход ты получаешь от всех этих разговоров, Джим?
– Не понял…
– Ты получаешь прибыль. Коммуникационный канал должен приносить прибыль, иначе ты прекратишь его питание. Знаешь, почему ненормальный вкладывает так много энергии в неверные действия? Да только потому, что они дают отдачу, которую он может распознать. Плохой доход лучше, чем никакого. Разве ты никогда не играл в рулетку? Ненормальные раздражают окружающих по той же причине – они не отходят в сторону после выигрыша. Они просто не понимают, что выиграли, и требуют продолжения игры ради проигрыша, пристают ко всем и вся, пока не добьются своего. Насколько человек ненормален, можно выяснить только одним способом – оценить, насколько ставка соответствует затеянной им игре. Ради чего ты играешь, Джим? Это и будет ответом, сумасшедший ты или нет.
– Будьте вы прокляты!
– Вполне адекватный ответ, – невозмутимо заметил доктор Дэвидсон.
– И ваша медицина тоже.
– Но ты не ответил на вопрос. Какова твоя ставка?
– Черт вас возьми! Да кто вы такой? Что вы прячетесь за занавеской? Кто назначил вас богом?
– Сядь, Джим. – Нет!
– Почему ты так обозлен на мать? Что она сделала?
– Мне ничего, черт побери, а моему отцу сделала! Она причинила ему боль! Она… не заботилась о нем! И сейчас не заботится! Она… – Я замолчал. – Вы – сукин сын и лезете не в свое дело.
– Нет, в свое, Джим. Ты обратился ко мне за помощью, а я просто показал, где твоя рана. Что ты теперь собираешься предпринять?
– Ничего.
– Звучит так же глупо, как и все, что ты говорил до сих пор. Кого ты наказываешь?
– Отношения с матерью, – процедил я, – это мое личное дело.
– У тебя нет никаких отношений с матерью.
– Может, я этого и добивался.
– Я так не думаю, Джим.
– А вас никто не спрашивает. Спасибо и на том.
За что я не люблю скользящие двери – так это за то, что ими нельзя хлопнуть.
Выскочив из комнаты, я вышел на улицу, зашел в аптеку и выложил сотню долларов за флакон «порошка грез».
Мысль была неплохая: отключиться на весь уик-энд – пока не придет время отправляться в стадо.
В. Как хторране называют животноводческую ферму?
О. Прекрасная находка.
49 КАК СТИРАЕТСЯ РАЗУМ
Если вы что-то делаете достаточно часто, это входит в привычку.
Соломон Краткий
– Вот и все. Включаю ваш ошейник, – сказала Флет-чер и, повернувшись к монитору на заднем сиденье джипа, набрала что-то на клавиатуре.
Ошейник запищал, причем довольно громко.
– Ну и как мое самочувствие? – поинтересовался я.
– Отлично, – ответила она. – И сердце и дыхание в норме. Дайте-ка я застегну.
Она шагнула ко мне, и что-то щелкнуло под моим подбородком.
Когда она отошла, я для проверки подергал ошейник. Он сидел крепко и работал.
Теперь, пока меня не заберут отсюда, от него ни избавиться, ни выключить.
Мне показалось, что Флетчер что-то хочет сказать, но, когда я вопросительно взглянул на нее, она быстро опустила глаза на часы.
– Я отлично себя чувствую, – сообщил я.
– Мы немного поспорили с доктором Дэвидсоном, но я замечательно отдохнул.
– Я знаю. – Флетчер спокойно встретила мой взгляд. – Это не имеет никакого значения.
– Дану?
– А почему это должно иметь значение? Вы собрались в стадо. Разве нормальный человек имеет там какие-то преимущества?
– От всех я только и слышу, что лучше быть сумасшедшим… – Я оборвал себя на полуслове.
– Сами видите, – уклончиво пробормотала она.
– Вижу.
Каков вопрос, таков ответ.
– Вам пора.
Я глубоко вздохнул и стал разуваться.
Стадо уже собиралось на площади. День обещал быть жарким.
На мне остались шорты и майка. Не многовато ли? Я колебался, снять ли майку, потом снова взглянул на площадь. По сравнению с прошлым разом голых стало гораздо больше. Чтобы поменьше выделяться, я стянул майку и раздумывал, стоит ли расстаться с шортами.
Посмотрел на печальную Флетчер.
– С вами все в порядке?
– Да, – ответила она.
– Что-то не похоже. Она пожала плечами:
– Я задумалась. – О чем?
– Жалела, что у нас было так мало времени. Я взял ее руки в свои.
– У меня все будет отлично, – бодро заверил я.
– Еще бы. Не сомневаюсь.
– Да нет. Здесь. – Я постучал пальцем по лбу. – Я не растворюсь в стаде, обещаю.
Сжав мои руки, она вглядывалась мне в лицо.
– Лучше бы вам не ошибаться, иначе нога будет сломана.
– Помню.
Я снова взглянул на стадо. Нет, нудистов здесь хватает. Благопристойность победила, и я оставил шорты на себе. Пока, во всяком случае.
– Ну, – вздохнул я. – Пойду, пожалуй…
– Да, – согласилась Флетчер.
Неожиданно она обняла меня и притянула мое лицо к своему. Ее губная помада пахла розами, абрикосами и солнцем. Я смущенно высвободился. Ее поцелуй был, пожалуй, слишком крепким. Я быстро повернулся к стаду. Если не сделаю это сейчас, то не сделаю никогда.
Они были настолько грязны, что даже отсюда я чувствовал запах.
Я пошел вперед. Сухая трава колола ноги. Солнце жарило спину. Во рту пересохло.
На границе стада я остановился. И огляделся, сам не зная, что высматриваю.
Наверное, какую-нибудь подсказку. Намек. Что-нибудь, что помогло бы найти правильную линию поведения.
На лужайке стояла компания молодых бычков. Двое лениво боролись. Кое-кто смотрел на меня. Я ощутил пустоту в животе.
Знакомое чувство. Я снова вернулся в тот далекий день, когда меня впервые привели в детский садик и я попал в душ с другими голыми мальчиками. И еще – когда впервые узнал девушку. И когда впервые увидел червя.
Чувство было такое, словно я вошел в комнату, полную незнакомых людей, и все они уставились на меня. Только здесь было еще хуже. Я даже не знал, кто сейчас передо мной – люди или животные.
