Рэй Брэдбери - Темный карнавал (сборник)
– Прекрати сейчас же – слышишь, прекрати сию же минуту!
– Дождь идет уже три дня, и все это время я просидела здесь – и думала, думала. И когда сообразила, что Фрэнк там, внизу, то поняла, что ему там самое место, а когда открыла кран на кухне, то услышала, как он зовет меня оттуда – из водостока, голос его доносился по нескончаемым металлическим трубам, он меня звал и звал. А когда мылась утром в ванной, он выглянул из-за сетки в душе и увидел меня. Мне пришлось срочно намылиться! Я видела, как за сеткой блестел его глаз!
– Мыльный пузырь! – гневно бросила Джульет.
– Нет, глаз.
– Капля воды.
– Нет, глаз Фрэнка!
– Шарнир, гайка, винтик.
– Зоркий, прекрасный глаз Фрэнка!
– Анна!
Анна съежилась в углу возле окна, держась за него одной рукой, и беззвучно заплакала.
– Ну что, ты всё? – послышался спустя какое-то время голос сестры.
– Что «всё»?
– Если успокоилась, то помоги мне это закончить, а то мне ввек не разделаться.
Анна подняла голову: лицо у нее было бледным и ничего не выражало. Джульет смотрела на нее с легким нетерпением. Нетерпение легкое, но в нем сквозила такая настойчивость, что противиться было невозможно. Нечего было возразить, нечему сопротивляться. Но эта настойчивость – мягкая, ненавязчивая – длилась бесконечно, год за годом.
Анна встала и со вздохом шагнула к сестре:
– Что я должна сделать?
– Вот здесь и здесь, – показала ей Джульет.
– Хорошо, – кивнула Анна и уселась с шитьем у холодного окна, за которым по-прежнему не прекращался дождь.
Ее пальцы проворно управлялись с иголкой и ниткой, но думала она о том, как темно сейчас на улице, и как темно в комнате, и как трудно стало разглядеть круглую чугунную крышку водостока. В непроглядной черноте позднего вечера вспыхивали неяркие отблески и отсветы. В паутине дождя с треском сверкнула молния.
Прошло полчаса. Сонная Джульет сняла очки, положила их рядом с шитьем, откинула голову на спинку кресла и на миг задремала. Секунд тридцать спустя – не больше – она услышала, как яростно хлопнула входная дверь, в дом ворвался ветер, послышались торопливые шаги по дорожке: кто-то опрометью спешил на черную улицу.
– Что там такое? – Джульет выпрямилась, нашаривая очки. – Кто там? Анна, к нам кто-то приходил? – Она уставилась на пустое сиденье у окна, где только что была Анна. – Анна! – крикнула она, вскочила на ноги и выбежала в прихожую.
Входная дверь была распахнута, дождь просачивался в дверной проем тончайшей туманной взвесью.
– Она, наверное, выскочила погулять, – проговорила Джульет, вглядываясь в мокрую черноту. – И вот-вот вернется. Правда ведь, ты сейчас вернешься – Анна, дорогая? Анна, откликнись, ты вправду через минутку вернешься, дорогая моя сестричка?
На улице приподнялась и со стуком захлопнулась крышка канализационного люка.
Дождь что-то нашептывал улице всю ночь, падая на плотно закрытую крышку водостока.
Следующий
Playboy
Декабрь 1955
Я проводил [в Мексике] затянувшийся отпуск, путешествуя с Грантом [Бичем] – отличным парнем: именно он побудил меня отправить мои рассказы издателям, и я продал за неделю три рассказа – только потому, что он меня подзуживал. За три дня – неслыханное дело – я продал три рассказа. В журналы «Мадемуазель», «Чарм» и «Колльерс». [Мексика в те времена] представляла собой смесь убожества и неповторимости, насилия и смертоубийства. Рассказать было о чем. А этот город [Гуанахуато], где я спустился в катакомбы, а добравшись до самого конца, огляделся в недоумении: как же, черт подери, отсюда выбраться? Меня ожидали там мумии – целых четыре дюжины, выстроившись в ряд с каждой стороны. Я прошел там до упора, как отпетый дурак. Теперь надо было возвращаться – и снова пройти сквозь строй. Перепуганным до смерти. Вернувшись, я сказал Гранту: «Не хочу я ночевать в этом городе». Он ответил: «Что ж, понятно». Мы сели в машину, но мотор не завелся. Пришлось остаться на ночь и отдать машину в починку. Я не мог сомкнуть глаз до самого утра. С площади доносился стук молотков: это гробовщики сколачивали гробы. Сущий кошмар. А рассказ я написал и продал в «Ю-Эс-Эй мэгэзин», где он так и не был опубликован.
Вид из окна напоминал карикатуру на городскую площадь. Наличествовали тут и свежие компоненты: конфетная коробка эстрады, где по вечерам в четверг и воскресенье оркестранты извергали музыку; покрытые зеленоватой патиной изящные медно-бронзовые скамейки, сплошь изукрашенные затейливыми фигурками и завитками; изящно выложенные голубой и розовой плиткой прогулочные дорожки: голубые, как только что подведенные женские глаза, и розовые, как женские потаенные дива; дополняли картину изящно подрезанные на французский манер деревья с кронами – точными подобиями шляпных коробок. В целом вид из окна гостиничного номера притягивал воображение немыслимой иллюзорностью, свойственной, скажем, какой-нибудь французской деревушке девяностых годов. Но нет, это была Мексика! Заурядная площадь в небольшом мексиканском городке колониального стиля с изящным государственным Оперным театром (где за входную плату в два песо крутили фильмы «Распутин и императрица», «Большой дом», «Мадам Кюри», «Любовная интрига», «Мама любит папу»).
Утром Джозеф вышел на нагретый солнцем балкон и присел на корточки перед решеткой, нацелив свой портативный фотоаппарат «Брауни». За спиной у него слышно было, как в ванной лилась вода, и оттуда донесся голос Мари:
– Ты что там делаешь?
– Снимаю, – пробормотал Джозеф себе под нос.
– Что-что? – переспросила Мари.
Джозеф щелкнул затвором, выпрямился, потом, скосив глаза, перевел кадр и сказал:
– Заснял городскую площадь. Господи, ну и орали же там прошлой ночью! До половины третьего глаз не сомкнул. Угораздило же нас попасть сюда, когда местный «Ротари» устроил здесь попойку…
– Какие у нас на сегодня планы?
– Пойдем смотреть мумии.
– Вот как… – протянула Мари. Наступила пауза.
Джозеф вернулся в номер, положил фотоаппарат и прикурил сигарету.
– Ну, если ты против, пойду и посмотрю сам, один.
– Да нет, – нерешительно возразила Мари. – Я тоже пойду. Только, может, лучше совсем выкинуть это из головы? Городок такой уютный.
– Глянь-ка! – воскликнул вдруг Джозеф, краем глаза заметив какое-то движение за окном. Он выскочил на балкон и застыл на месте, забыв о дымившейся в руке сигарете. – Скорее, Мари!
– Я вытираюсь.
– Давай поскорее! – Джозеф, зачарованный, смотрел вниз, на улицу.
Позади него послышался шорох, повеяло ароматами мыла, омытой водой плоти, мокрого полотенца, одеколона: Мари встала рядом.
![Рэй Брэдбери - Тёмный карнавал [переиздание]](/uploads/posts/books/121260/121260.jpg)
