Елена Хаецкая - Космическая тетушка
Ему было одиннадцать лет. С тех пор прошло еще пятнадцать. Целая жизнь.
* * *– Гийан не вернулся, – объявил Риха Рабода.
Только эти слова, ничего больше. Но собравшиеся в доме учителя знали: опять, уже вторично, ничто в их жизни не будет прежним.
* * *В первый раз несчастье подошло к ним, как прохожий, естественно и незаметно, и поначалу они все неосознанно ждали, что явится кто-то еще и объявит: случившееся – шутка, недоразумение; поваляли дурака – и будет, довольно, а сейчас все мы разойдемся по домам и заживем старой жизнью… Но ничего подобного так и не произошло, и делалось все страшнее и голоднее, и люди посреди этого страха становились все более одинокими.
Поначалу беда почти не имела признаков. Разве что закупка семян задержала сев почти на неделю. Такое, вероятно, случалось и прежде, и никто не был особо встревожен.
Централизованные поставки семян – только через государственные структуры – были утверждены год назад особым законом. Перед этим вскрылись некрасивые спекуляции нескольких частных поставщиков. Их публично судили за злоупотребление доверием клиентов. По национальному стерео показывали роскошные дома на побережье, возле самых заповедников, построенные благодаря махинациям с закупками и перепродажей селекционных, отборных семян. Все дома конфисковали, богатые жулики отправились в тюрьму, а их жены и дети – к родственникам, жить из милости. После этого и был принят закон о госпоставках.
В первый раз все были очень довольны, а на второй произошла задержка.
Семена оказались не прежние, а нового сорта, улучшенные. Их получили практически все землевладельцы северной части Овелэ.
Дети продолжали изучать топографию и генеалогию и узнавать имена своих предков на той земле, которую возделывали их родители. А злой прохожий уже готовился вынырнуть из-за поворота.
Посевы зерновых почти не взошли. Солнце убило их. Нежная зелень съеживалась и засыхала, едва покинув колыбель. Не хватало воды для полива и ткани для тентов. Скот беспечно жевал дикую траву, не подозревая о том, что зимой ему предстоит отощать. Огороды, рваные клочки надежды, вытолкнули из своих сухих недр сносный урожай, – но это было и все.
Учитель Риха Рабода заглянул как-то раз в дом к отцу Изы Тагана и спросил, остались ли у того семена.
Таган жил в городе, но всеми делами на своих землях управлял сам, и семена держал под рукой, в кладовке.
При виде учителя отец почтительно встал.
– Иза найдет для вас несколько. Наверняка в мешках что-нибудь да отыщется.
Учитель терпеливо улыбнулся, а Иза бросился в кладовку – перетряхивать мешки. Он собрал целую горсть. Учитель сделал маленький сверток из платка и ушел. Отец смотрел ему вслед так, словно верил, что Рабода с горсткой семян в состоянии отвратить неминуемый неурожай.
Однако желаемого чуда не произошло. Наверняка были какие-то другие чудеса, но только не это. Хлеб не уродился, и его закупили у Стенванэ. С юга прекратились поставки оборудования и металла и начались требования выплаты неустоек по договорам. Долги росли, но жизнь оставалась сносной.
Селекционные лаборатории пытались выправить положение. Согласно новым рекомендациям, сев произвели на две недели раньше обычного. Этот урожай погиб, затопленный невиданным разливами рек и обильными дождями.
К осени к голоду прибавилась эпидемия. Какое-то легочное заболевание, от которого не было лекарства.
Спустя годы, глядя стереохронику, трудно понять: как мог кто-то уцелеть посреди этого шквала? Но отдаленные сроки и взгляд стереокамеры спрессовали события, которые на самом деле постоянно разжижались то временем, то расстоянием. В городах ситуация была вообще менее страшной. Голодные банды бродили за пределами каменных строений и только изредка осмеливались вбегать на окраину. Их отстреливали, но меньше их от этого не становилось.
Отец Изы Тагана продал землю стенванэйским банкирам, которые, в свою очередь, сдали ее в аренду предпринимателям, а те быстро, в течение года, поставили там завод по переработке древесины.
Продавая землю, отец Изы не был одинок. Он поступил так же, как почти все обнищавшие землевладельцы, имевшие жилье в городе. На вырученные средства семья могла бы прожить несколько лет, но спустя месяц неожиданно произошел обвал национальной валюты, и все счета в банках обесценились.
Изе Тагану исполнилось четырнадцать, а его однокласснице Оале Найу – тринадцать, когда неожиданно они поняли: им придется жить совсем в другом мире, нежели их родителям.
И Риха Рабода, к которому дети пришли с этим, потрясенные, подтвердил: да, это так.
Пандемия легочных заболеваний пошла на убыль к началу третьего года, считая от весны первого неурожая. Одним из последних в городе умер отец Тагана. Он даже не болел. Просто шел по улице и упал.
С тех пор Иза Таган знал: если кто-то не вернулся домой, значит, он умер.
Но до того дня, когда это случилось с Гийаном, еще одним их одноклассником, оставалось почти двенадцать лет. Гийан успел увидеть, как взрослые люди, учившие их, детей, прикасаться к земле разумно и с любовью, начали говорить совсем другие вещи. Что земля отлично умеет залечивать свои раны. Что человеческая жизнь дороже клочка почвы и живем мы здесь и сейчас, а не в будущем, – поэтому есть смысл в том, чтобы, в обмен на льготные поставки продовольствия со Стенванэ и отсрочку выплат по государственному долгу, захоранивать у себя ядовитые и опасные отходы. И больнее всего ранило детей то, что говорили это не незнакомые взрослые люди, и не похожие на знакомых, но чужие взрослые люди; нет, это были те же самые взрослые люди, их родители, соседи, педагоги. Их лица, ставшие лживыми, сделались другими, но голоса – голоса, некогда учившие их тому, что теперь несколько иронически называлось «идеалами», – звучали как прежде. Их тембр не сумел исказиться за столь короткое время.
– Никто из нас не стал и уже не станет тем, к чему готовился, – сказал Иза Таган своей подруге Оале, когда ему было шестнадцать лет, а ей – пятнадцать.
– Кроме Гийана, – возразила она.
Гийан хотел сочинять для компьютеров. Он говорил на языках, понятных в несуществующем мире, где живут умозрительные образы. Компьютеры принимали его за одного из своих и отвечали на любые его вопросы. И только выйдя из долгой беседы со своими нереальными друзьями, Гийан иногда вспоминал о том, что он голоден.
Он не стал торговцем, как многие его неудачливые одноклассники и знакомые. Он не предложил своих услуг правительству, как сделали более удачливые. Вместо этого он работал в маленькой строительной компании, где зарплату часто задерживали на несколько месяцев.
