Юрий Брайдер - Щепки плахи, осколки секиры
– А вдруг это совсем не про твою бабушку пели, – засомневался Цыпф. – Да и потом, какая же ты Елизавета…
– Самая натуральная! Лилечкой меня дома звали, хотя крестили Елизаветой. А в песне все про бабушку один к одному. Она и самогон гнать мастерица, и в шашки очень хорошо играет.
– И свое женское естество ублажать любительница, – как бы между прочим добавил Цыпф.
– Вот это уже форменная клевета! – возмутилась Лилечка. – Все поэты склонны к преувеличениям. Как белые, так и черные… Три раза подряд… Тоже мне придумали. Ей бы и одного хватило.
– Тебе виднее, – буркнул Лева.
– А ты не хами! – напустилась на него Лилечка.
– Ты первая начала!
– Интересно, что я такого сказала?
– Я, между прочим, на должность мужа претендую, а ты меня в писцы собираешься определить. Хорошо хоть не в повара.
– У королевы и супруг король! А из тебя, миленький, какой король? Здесь тот, кто льва не убил, и за мужчину не считается. В короли придется кого-то из местных брать. Чтоб армией командовал. Вроде того дылды, что с барабаном пляшет. Ну скажи, разве не красавец?
После этого Цыпф окончательно обиделся и умолк. Лилечка надкусила сладкую лепешку и задумчиво сказала:
– Между прочим, королева и одна может править, без всякого супруга. А для приличия мужской гарем иметь, чтоб женихи зря не набивались… Так и быть, Левочка, в моем гареме местечко для тебя найдется…
На следующий день, кое-как разузнав у охрипшего певца примерное местонахождение владений пресловутой Анаун, они тронулись в путь.
Цыпф продолжал хранить демонстративное молчание, зато Лилечка веселилась от души.
– Лева, ну перестань! – тормошила она своего спутника. – Я же пошутила. Ну чего ты надулся, как мышь на крупу?
– Нет ничего такого на языке, чего раньше не было в мыслях! – ответил он высокопарно.
– Это у вас, мужиков. А у нас ум девичий, короткий, – возразила Лилечка. – Сначала ляпнешь, не подумав, а потом мучаешься.
– Ничего себе! И это ты называешь – ляпнула? Да я же в твоем понимании и не мужчина вовсе!
– Это в местном понимании. А у нас, в Отчине, львы не водятся, там и понимание другое. Мужчиной даже тот считается, кто только таракана убил, – расхохоталась Лилечка.
Цыпф глухо застонал от этого нового оскорбления.
Он еле шел, с трудом переставляя ноги (накануне его все же принудили сплясать с воинами несколько неистовых танцев), а вот Лилечка буквально порхала по саванне, обуреваемая сумасбродной идеей собрать для бабушки букет. Однако кроме высокой, сухой травы и колючих кустов, никакой другой растительности вокруг не было.
Вдали паслись стада антилоп, а в небе кружились огромные черные птицы.
– Послушай, Лева, у меня такое впечатление, что эти птички летят за нами,
– Лилечку интересовало все, что происходило на земле и в воздухе. – Как ты думаешь, что им от нас надо?
– Это грифы. Летающие гиены. Их интересует только падаль или то, что в скором времени ею станет. Арапы верят, что появление этих птиц предвещает чью-то смерть, – со зловещей серьезностью объяснил Цыпф, стараясь хоть как-то уязвить свою легкомысленную подругу.
– Разве? – сразу поскучнела Лилечка. – А я думала, это аисты, символ любви и верности…
– Ошибаешься, – злорадно продолжал Цыпф. – Отыскав ослабевшую жертву, эти милые пташки первым делом выклевывают ей глаза, а потом, еще живую, пожирают. Причем начинают с анального отверстия и постепенно выклевывают все внутренности. Если грифов собирается много, то от жертвы даже костей и шкуры не остается.
– Ты что, нарочно меня пугаешь? – насупилась Лилечка.
– Вовсе нет. Как будущая королева саванны, ты просто обязана знать все особенности ее жизни. О чем тебе еще рассказать? О повадках гиен? О ядовитых гадах? Между прочим, в этих краях обитает мамба, одна из самых опасных змей на свете.
– Нет, спасибо. – Лилечка уставилась себе под ноги. – С меня предостаточно и такой змеи, как ты.
– Вот и поговорили, – вздохнул Цыпф.
А между тем стервятники сопровождали Цыпфа и Лилечку неспроста. Их зоркие глаза прекрасно различали, что параллельно тропе, по которой движется парочка двуногих, осторожно пробирается хорошо им знакомый лев-людоед, а значит, в самом скором времени предвидится угощение.
В свое время этот лев, тогда еще молодой и сильный, охотясь на антилоп у водопоев Лимпопо, наскочил на противопехотную мину. Взрыв сильно изувечил его правую переднюю лапу и выбил глаз. Лев выжил, питаясь лягушками, дохлой рыбой и человеческими останками, гнившими в прибрежных камышах (только что закончилась очередная война с Отчиной), но охотиться на привычную дичь уже не мог.
Родной прайд, в котором верховодили его братья, отверг калеку. Гиены и шакалы, на законную добычу которых он попытался претендовать, сразу поняли, с кем имеют дело, и устроили несчастному зверю такую веселую жизнь, что он стал за версту обходить самую незавидную падаль.
Единственной доступной пищей для льва-парии стали теперь дети, беспечно игравшие вдали от своих хижин, да женщины, ходившие за водой к источнику. Мужчин – пастухов и воинов, – резко отличавшихся запахом от женщин и детей, он боялся не меньше, чем гиен, и встреч с ними старательно избегал.
Свою физическую немощь лев научился компенсировать хитростью и терпением. Вот и сейчас, почуяв людей, пахнувших как-то совершенно особенно, но совсем не так, как скорые на расправу чернокожие воины (хотя и присутствовал в этом нездешнем букете один почти неуловимый запах, напоминавший о чем-то весьма неприятном), он упорно и осторожно преследовал их, чтобы в удобном месте напасть наверняка.
Гривастый инвалид знал окружающую местность не хуже, чем нищий все закоулки своих карманов. Охоту на людей он собирался завершить в простиравшейся впереди глубокой лощине, обильные травы которой почти смыкались над тропой.
Сейчас лев страдал не только от боли в искалеченной лапе, давно ставшей для него привычной, но и от острого чувства голода. Сезон окота, когда можно было легко поживиться беспомощным молодняком, закончился. Последнее время детей перестали выпускать за ограду деревушек, а женщины ходили за водой только в сопровождении воинов. Птенцы, давно вылупившиеся из яиц, уже встали на крыло. Даже змеи и ящерицы куда-то исчезли.
Убить обоих двуногих сразу лев не рассчитывал, но даже одного вполне хватило бы ему на первое время. Как назло, потенциальные жертвы вели себя весьма странно – вместо того чтобы целеустремленно следовать туда, куда их вела тропа, они то и дело останавливались, топтались на одном месте, петляли и все время издавали громкие звуки, чем-то похожие на крики грифов, ссорящихся над добычей.
