Станислав Лем - Астронавты
— Что это? — удивился я. — Переливание крови?
Мне становилось все теплее. Все вокруг было удивительно спокойным и каким-то нереальным. Тарланд отодвинул аппарат, быстро вытащил иглу и зажал ранку кусочком марли.
— Кто это поет? — спросил я, услышав высокую нежную мелодию.
Мне было хорошо. Мысли плыли медленно, вставали какие-то смутные картины: путешествие по мертвым, освещенным ущельям, потрескавшиеся кристаллические стены, темные коридоры, галереи… Где все это было? В леднике? В Гималаях или во сне? Вдруг в памяти всплыли последние минуты перед потерей сознания: пещера, черные, слабо освещенные глыбы, глухая тишина и два провода, над которыми я наклонился, чтобы…
Я закрыл глаза. Когда я снова открыл их, взгляд упал на экран телевизора, находившийся на противоположной стене. На черном фоне виднелись мелкие искры.
— Звезды?
Пение оказалось шумом двигателей. Мы летели.
В каюту вошли два человека: Райнер и Арсеньев.
— Как вы себя чувствуете? — спросил астроном.
— Хорошо.
Не знаю, почему мне в голову пришел вопрос, который я тотчас же задал:
— Почему тот город светился? Разве это был люцит?
Стоявшие у койки переглянулись.
— Нет, это бариево-натриевый сплав, не имеющий ничего общего с люцитом. Он светится потому, что был облучен в момент взрыва, — сказал Райнер, очень довольный, что может ответить так обстоятельно.
— Взрыв? Ах, верно… этот кратер… — заговорил я. — Послушайте…
Тарланд прервал меня:
— Вам нельзя разговаривать. Время у нас есть, позже все узнаете.
Он попросил обоих ученых уйти из каюты. Я слышал, как в дверях он говорил что-то о сотрясении мозга и о том, что мне нельзя волноваться.
— Но что было дальше? — слабо протестовал я, когда он вернулся. — Открылся ли проход?
Тарланд нащупал мой пульс.
— Профессор Арсеньев вынес вас из темноты на свет, а я — я создал вас заново, — улыбнулся он.
Я хотел спросить еще о чем-то, но все спуталось, перемешалось, уплыло куда-то далеко. Я увидел голубое небо… пели птицы… Я уснул.
Прошло много времени, пока из сдержанных бесед, все время прерываемых наблюдавшим за мной Тарландом, я узнал, как Арсеньев вынес меня из-под земли, когда открылся проход, как он старался зажать разрывы на моем скафандре, как ему показалось, что я в агонии, как потом приехал вызванный ракетами автомобиль и увез нас на «Космократор».
Бесчувственного, отравленного ядовитой атмосферой, проникшей в разрывы скафандра, с переломами ребер положил меня биолог на операционный стол. Прошло тридцать часов, прежде чем я впервые открыл глаза. Но потом я начал быстро поправляться, почти все время спал и, только когда приходило время поесть, просыпался и с волчьим аппетитом набрасывался на еду. Скоро я начал уже вставать, и Тарланд лечил мне легкие искусственным горным воздухом и кварцевой лампой. Но мне все еще не разрешали расспрашивать товарищей о мертвом городе и обитателях Венеры. Биолог объяснял это тем, что у меня было сотрясение мозга и что мне нельзя волноваться. Напрасно я твердил ему, что неудовлетворенное любопытство — самое сильное волнение, — в ответ на это он советовал мне сидеть в Централи перед большими экранами, так как считал, что в период выздоровления нет ничего более успокоительного, чем зрелище звездного неба. После случая со мной «Космократор» еще с неделю кружил над планетой, потом, удалившись от нее по расширяющейся спирали, повернул к Земле.
Понятно, что созерцание звезд вовсе не успокаивало меня и уж наверняка не могло утолить мою жажду узнать все, что знали товарищи. Я долго мучил Тарланда и, наконец, так измучил его, что он разрешил рассказать мне обо всем.
Ученые работали в кабине «Маракса». Некоторое время я ходил по коридору. В этот день двигатели с утра были выключены и ракета летела, притягиваемая Солнцем. Стояла глубокая, словно исторгнутая из вечности, тишина. Когда я вошел в кабину, ученые стояли у центрального пульта «Маракса». Верхний свет был погашен; люди вырисовывались темными силуэтами на фоне зеленовато светящихся экранов. Монотонно шумели электродвигатели. Из недр «Маракса» вываливались клубы металлической проволоки; проволока бежала по желобчатым плитам к электромагнитам и снова наматывалась на катушки, подвешенные к штативам. Чандрасекар перевел рычаги. Конец проволоки еще некоторое время извивался на скользкой поверхности пульта, как металлический червяк, потом задрожал и исчез в наматывающем механизме. Шум токов умолк. Все экраны покрылись сероватой тенью, и рой неподвижных зеленоватых иероглифов на них постепенно таял. Вспыхнула трубчатая лампа на потолке.
Арсеньев прошелся по кабине, тыльной стороной ладони потер себе лоб, остановился и взглянул мне в глаза.
— Хотите знать?
Я кивнул.
— Не так легко восстановить по уцелевшим остаткам историю чуждых нам существ… тем более, если это история гибели…
Последний отсвет, тлевший на экранах, исчез. Они стояли теперь серыми, мертвыми кругами.
— Отрывки из хроник, имеющиеся в нашем распоряжении, охватывают период в сто восемьдесят лет. Первый отрывок, который нам удалось разобрать, касается плана захвата Земли. Сначала я думал, что овладение Землей является для них выполнением религиозного мифа и что изображение двойного, перечеркнутого прямой линией круга, которое мы встретили в развалинах, — всего лишь символ; но хроники дают совершенно иную картину. Планета была населена холодными расчетливыми существами. Полтораста лет назад, приступая к осуществлению своего плана, они прежде всего обсудили, могут ли им для чего-нибудь пригодиться люди; а увидев, что использовать нас не удастся, они решили уничтожить все население Земли. Средство, которое они хотели применить для этого, не должно было разрушить ни наших городов, ни дорог, ни заводов… чтобы потом их можно было использовать. Они хотели бросить на Землю радиоактивную тучу, а потом, когда напряжение ионизации снизится, Белый Шар должен был выслать тысячи кораблей, которые опустятся на поверхности вымершей Земли. Они хотели уничтожить жизнь, сохранив, все, что не было жизнью; они все добросовестно рассчитали, приняли во внимание все факторы, но забыли включить в расчеты одно обстоятельство: себя самих. Когда большие излучатели и Белый Шар были уже почти готовы, на последнем этапе реализации плана у них началась междоусобная война. Им удалось осуществить поставленную цель… но на своей собственной планете!..
Все вокруг Арсеньева расплывалось и исчезало в сумраке. Я старался разглядеть его лицо, но видел только белое пятно на темном неясном фоне. С невозмутимым спокойствием он продолжал:
