Владимир Пузий - Рассказы
Ученый составлял язык из обломков, фрагментов всех прочих языков, какие только знали те, что жил в ближайших загонах. Слово оттуда, два отсюда. По сути, к тому времени некая основа Общего уже существовала. Мы с первых же дней контактировали друг с другом; в результате выделялись слова, которыми мы обозначали самые элементарные вещи: "заборы", "прожекторы", "вода", "еда", "норы", "он", "она"... Очень скоро мы выяснили, что одним языком жестов мы не обойдемся. Слишком темно здесь, лучи прожекторов постоянно скачут туда-сюда, поэтому увидеть, что именно показывает-"говорит" твой собеседник, сложно. Разумеется, ты-то сам себя со стороны не видишь, тебе кажется, что все в порядке, - и удивляешься потом, что тебя не так поняли.
До сих пор помню, как расстраивалась малышка, когда ее не так понимали. Но она была той еще упрямицей - и не желала переходить на Общий, учить его вместе со всеми. Мы "подкупили" ее совсем неожиданным образом - после того, как Общий более-менее сформировался, когда мы начали довольно бегло владеть им, мы дали малышке имя. Мы назвали ее Снежинкой. Это так зачаровало ее то, что теперь ей, только ей одной принадлежало целое слово! - что малышка начала разговаривать. Сперва "Снежинка" было единственным словом, которое она произносила. Потом девчушка вошла во вкус, так сказать, разговорилась... уж простите за каламбур. Более того, Снежинка со временем сама начала придумывать многие слова-неологизмы, которые полноправно входили в нашу повседневную жизнь. Я и сейчас, произнося некоторые из них, вспоминаю малышку.
Она настолько активно включилась в осваивание языка, что заразила и других детишек. Этим стайкам сорванцов, не скажу, что избалованных, но любимых всеми, нечем было заняться в загонах. Но они выдумывали самые разнообразные игры, используя все, что только подворачивалось под руку. И языковые забавы были у них одними из самых любимых.
Хотя, конечно же, главным объектом их внимания стали заборы.
Мы и сами давно интересовались заборами. Всякое ограничение почти автоматически вызывает желание преодолеть, снять его. Сетка на заборах мелкоячеистая, и подниматься, цепляясь за нее, сложно. Но мы пытались. И неоднократно. Сперва, конечно, пробовали делать подкопы, но вскоре переключились на восхождения. Хотя...
Задача практически невыполнимая... так решили мы тогда. Сейчас я не знаю, ни в чем не уверен.
Сам я многажды совершал восхождения, испытал это, как говорится, на собственной шкуре. Даже при хорошей физической подготовке долго удерживаться на сетке сложно. А она все не кончается. Никто из тех, кто вернулся, не видел ее предела.
...Пальцы устают где-то через час, а то и раньше. Ноги и остальное тело начинают "жаловаться" чуть позже. Со временем мы придумали несколько способов временного снятия напряжения. Использовали для этого "набедренные повязки". Прежде всего - для фиксации на сетке, чтобы отдыхать. Привязываем эту широкую полоску ткани одним концом к сетке, пропускаем в районе пояса, со спины, другим концом привязываем с другой стороны сетки. Получаем три точки опоры: ноги и поясница. Руки отдыхают. Ноги - почти никогда. Мелкая ячейка, за нее трудно цепляться, хоть ты и босиком. Соскальзываешь. И все время - страх высоты. Прожекторы кромсают темень вечной ночи, внизу тающими льдинами плывут высвеченные ими фрагменты земли.
Самые стойкие держались день-два. Брали с собой воду, немного еды - и отправлялись. Очень многие, особенно поначалу, не рассчитывали своих сил и падали, разбиваясь. Тут ведь вся сложность в том, чтобы учесть не только путь вверх, но и обратный, который частенько оказывается более изматывающим. И дело даже не в еде-питье. Просто наверх поднимаешься, изматывая себя до предела, когда уже на обратный путь сил не остается. К тому же иногда проклятые прожекторы играют с тобой в злую забаву - в их химерном свете кажется, что где-то наверху проступают очертания Предела, что там - конец забора. И ползешь из последних сил!..
А потом летишь...
Как же мы переживали за детишек, когда они карабкались наверх! Но эти маленькие властители наших душ, вот что удивительно, никогда не разбивались! Да и падали-то всего два раза, сорвавшись из-за баловства.
Я думаю (и ученый из соседнего загона, когда я поделился своими предположениями, поддержал меня)... так вот, я думаю, что все дело в воспитании. Ребятишки-то с самого детства занимались верхолазаньем, поэтому и чувствовали себя на заборах увереннее, чем, подчас, на земле.
Разумом-то я это понимал, а сердце все равно бешено билось в груди всякий раз, когда видел сорванцов на заборе!
Они всегда играли стайками, никогда поодиночке. И вот что странно: друг к другу они относились с парадоксальной смесью товарищества и соперничества. Ну, соперничество - это понятно; какие же детишки без вечного подначивания на "подвиги". С товариществом тоже все ясно; по сути, они ведь были среди нас словно некий отдельный народец - не то, чтобы чувствовали себя чужими, но именно отделенными. И вот такое совмещение товарищества и соперничества меня удивляло.
Снежинка среди прочих была едва ли не самой активной в проявлении и того, и другого. Она заботилась о своих сверстниках так, наверное, как не всегда о них пеклись собственные родители. Рыжань, был у нас такой мальчик, как-то раз прихворнул: то ли простудился, то ли заразу какую-то подхватил. Словом, немножко температурил. Ну и - мальчишечья бесшабашность! разумеется, хотел отправиться в очередное похождение с ватагой. Так представьте себе, Снежинка на него налетела, разругалась так, что малый, уж на что был рыжим, а и сам себя превзошел - так покраснел! И о других заботилась не меньше. Частенько разнимала особо разошедшихся драчунов, когда дело доходило до крови.
И вместе с тем - вот ведь в чем фокус! - она же и подначивала пацанят на "подвиги". Дух соперничества, надо сказать, находил особо благодатную почву, когда встречались несколько ватаг; хотя существовал и внутри них. Снежинка предводительствовала в одной из таких стаек, а вот Музыкант был вожаком другой.
Музыкант... никогда раньше не видел я детей, в которых бы настолько естественно совмещались такие несоединимые черты! Иногда кажется, попав сюда, мы перемешались - и внешне, и внутренне - сильнее, чем наши предки из легенды про всемирную Башню. Как и всякий здесь, Музыкант получил свое прозвище не просто так, а "за дело". Он был первым, кто нашел способ создавать музыку в условиях загонов. Когда это случилось, многие из нас хватались за голову: Господи, это же так просто, почему мы сами раньше не додумались?! Заборы-то - вот они! Бери да играй на сетке, как на струнах!
Но этот мальчишка не только изобрел способ издавать музыку, он и создавал ее, да еще как! Чтобы послушать Музыканта, люди в загонах собирались у тех сеток, которые были ближе к играющему. Впрочем, благодаря вибрациям, звуки по секциям распространялись очень далеко, так что музыку слышали даже те, кто находился достаточно далеко от играющего.
