Генри Каттнер - Мутант
— Для меня все это звучит слишком абстрактно.
Куэйл был заинтересован и почти забыл о собственных колебаниях. Приняв Беркхальтера как телепата, он молчаливо отбрасывал свое предубеждение к телепатии, как таковой.
— Древние германцы вечно тешили себя тем, что они не такие как все. То же самое происходило с японцами. Они твердо знали, что являются высшей расой, потому что они — потомки богов. Они были невелики ростом наследственность сделала их застенчивыми в обращении с представителями более крупных рас. Но китайцы тоже были невысокие, особенно южные китайцы, а для них подобного барьера не существовало.
— Значит, окружение?
— Окружение, вызвавшее пропаганду. Японцы взяли буддизм и полностью переделали его в синто, приспособив к собственным нуждам. Самураи, воины-рыцари, были идеалом, кодекс чести был завораживающе бестолковым. Принципом синто было почитание старших и порабощение младших по званию. Вы видели когда-нибудь японские деревья из драгоценных камней?
— Не помню. Как они выглядят?
— Миниатюрные копии — шпалеры деревьев из драгоценных камней, с безделушками, свисающими с ветвей. И непременно зеркальце. Первое дерево из драгоценностей было сделано для того, чтобы выманивать богиню Луны из пещеры, где она пряталась, будучи в дурном настроении. Похоже, леди была так заинтригована видом безделушки и своим лицом, отражавшимся в зеркальце, что вышла из своего укрытия. Вся японская мораль была обряжена в прелестные одеяния — это тоже была приманка. Древние германцы во многом делали то же самое. Последний диктатор Германии, Гитлер, возродил древнюю легенду о Зигфриде. Это была расовая паранойя. Немцы поклонялись своему доморощенному тирану, не матери, а у них чрезвычайно сильные семейные узы. Это перешло и на государство. Они стали воспринимать Гитлера как их Всеобщего Отца, и вот так мы в конце концов и пришли к Взрыву. А затем к мутациям.
— И ко мне, — пробормотал Беркхальтер, допивая коктейль. Куэйл смотрел куда-то невидящим взглядом.
— Забавно, — сказал он через некоторое время. — Эта история с Всеобщим Отцом…
— Да?
— Интересно, знаете ли вы, насколько сильно это может влиять на человека?
Беркхальтер ничего не ответил. Куэйл виновато взглянул на него.
— Да, — тихо сказал писатель. — В конце концов, вы человек, и, знаете, я должен извиниться перед вами.
Беркхальтер улыбнулся.
— Можете забыть об этом.
— Я предпочел бы не забывать, — возразил Куэйл. — Я вдруг совершенно неожиданно обнаружил, что телепатическое чувство не столь уж необходимо. Я имею в виду, что оно не делает вас другим. Я говорил с вами…
— Иногда людям нужны годы на то, чтобы понять ваше открытие, заметил Беркхальтер. — Годы жизни и работы с существом, которого они именуют Болди.
— А вы знаете, что я скрывал в своем сознании? — спросил Куэйл.
— Нет, я не знаю.
— Вы лжете как джентльмен. Спасибо. Ладно, пусть так, но я хочу поговорить с вами, таков мой собственный выбор. Меня не волнует, извлекли ли вы уже эту информацию из моего сознания. Мой отец… мне кажется, я его ненавидел… был тираном, и я помню случай, когда я был совсем ребенком, и мы были в горах, он бил меня на глазах у других людей. Я долго пытался забыть это. Сейчас, — Куэйл пожал плечами, — это уже не кажется столь важным.
— Я не психолог, — сказал Беркхальтер. — Если вас интересует моя первая реакция, то я лишь скажу, что это не важно. Вы больше не маленький мальчик. Человек, с которым я говорю и работаю — это взрослый Куэйл.
— Хм-м-м. Да-а. Мне кажется, я и раньше это чувствовал… насколько на самом деле это неважно. Это просто подавляло мою личность. Что же, теперь я узнал вас лучше, Беркхальтер. Вы можете… войти…
— Мы будем работать вместе, — сказал, улыбаясь, Беркхальтер. Особенно с Дарием.
Куэйл проговорил:
— Я постараюсь не создавать барьеров в сознании. Честно говоря, я не возражаю против того, чтобы говорить вам… ответы. Даже когда они носят чисто личный характер.
— Проверим это. Хотите взяться за Дария прямо сейчас?
— О'кей, — сказал Куэйл, и из его глаз исчезла подозрительная настороженность. — Я отождествляю Дария со своим отцом…
Все прошло гладко и эффективно. За эту половину дня они сделали больше, чем за предыдущие две недели. Испытывая приятное чувство удовлетворения Беркхальтер немного задержался, чтобы сказать доктору Муну, что дела пошли неплохо, после чего направился к дому, обмениваясь мыслями с парой Болди, своих коллег, завершавших рабочий день. В лучах заката Скалистые горы казались залитыми кровью, и пока Беркхальтер шел в сторону дома, прохладный ветер приятно холодил его лицо.
Было так приятно, когда тебя поняли. Это доказывало саму возможность взаимопонимания. И в этом мире подозрительных чужаков Болди часто требовалось подкрепить уверенность в себе. Куэйл был твердым орешком, но… Беркхальтер улыбнулся.
Этель будет довольна. В каком-то смысле, ей пришлось тяжелее, чем когда-либо ему. С женщинами так всегда бывает. Мужчины страшно озабочены сохранением своей независимости от вмешательства женщин. Что же касается обычных женщин — что же, то обстоятельство, что Этель в конце концов была принята в клубы и женские кружки Модока, говорит о ее блестящих личных данных. Только Беркхальтер знал, какое горе причинял Этель ее голый череп и даже собственный муж никогда не видел ее без парика.
Его мысль устремились вперед, обгоняя его, в невысокий дом с двумя флигелями, стоявший на склоне холма, и сомкнулась с ее сознанием в жаркой близости. Это было нечто большее, чем поцелуй. И, как всегда, было волнующее чувство ожидания, которое росло и росло, пока не распахнулась последняя дверь, и их тела не коснулись друг друга. «Вот, — подумал он, ради чего я был рожден Болди; ради этого стоит терять миры.»
За обедом эта связь распространилась и на Эла, неуловимое, глубоко укоренившееся нечто, что придавало вкус пище и делало воду вином. и сделало еду Слово дом для телепатов имело значение, которое обычные люди не могли полностью постичь, ибо оно включало в себя неведомую им связь. И там были тонкие, неуловимые ласки.
«Зеленый Человек спускался по Великой Красной Ледяной горе. Мохнатые Карлики пытались на ходу загарпунить его.»
— Эл, — сказала Этель, — ты все еще работаешь над своим Зеленым Человеком?
И тогда нечто переполненное ненавистью, холодом и смертью задрожало в воздухе, словно сосулька, с хрустом проламывающаяся через хрупкое золотистое стекло. Беркхальтер уронил салфетку и поднял глаза, совершенно сбитый с толку. Он ощутил, как мысль Этель отпрянула, и быстро коснулся ее разума, чтобы хоть немного ободрить ее. А на другом конце стола молча и настороженно сидел маленький мальчик со все еще по-детски округлыми щечками, понимающий, что совершил грубую ошибку, и ищущий спасения в полной неподвижности. Его разум был слишком слаб, чтобы противостоять прощупыванию. Понимая это, он сидел совершенно спокойно, выжидая, пока эхо от мысли ядовито висело в тишине.
