Олег Авраменко - Королевы не плачут
- Филипп!
Он с вожделением облизнулся и нетерпеливо потер руками, точно в предвкушении некоего редчайшего лакомства.
- Обожаю девственниц, - сообщил он. - А ты настоящая девственница. Ты неиспорченная, целомудренная девчонка, чистая душой и помыслами, достойная воспитанница монахинь-кармелиток. - Глаза его засияли каким-то удивительным сочетанием нежности и похоти. - Я научу тебя любви, Бланка, хочешь? Поверь, нет ничего постыдного в тех ласках, которыми мужчина одаряет женщину и наоборот. Какие бы ни были те ласки, главное, чтобы они доставляли им обоим удовольствие не в ущерб их здоровью, а все остальное неважно... Ну, скажи: "хочу", милочка. Одно-единственное слово или просто кивок головы - и со мной ты испытаешь такое наслаждение, какого еще не знала никогда и ни с кем.
- Да вы просто чудовище! - пораженно вскричала Бланка.
- Да, я чудовище, - подтвердил Филипп, притягивая ее к себе. - Я дракон. Р-р-р!
Он попытался ухватить зубами ее носик. Бланка увернулась и наградила его еще одной пощечиной.
- Отпустите меня, вы, пьяная свинюка!
- Я не свинюка, я дракон. Пьяный дракон. А ты знаешь, милочка, что больше всего любят драконы - и пьяные и трезвые? Они просто обожают кушать хорошеньких, вкусненьких девчонок - таких, как ты, например. А поскольку я дракон, голодный и пьяный дракон, то сейчас я тебя съе-е-ем! - последнее слово Филипп прорычал.
Одной рукой он прижал Бланку к себе, а другой принялся расстегивать ее корсаж. Она изворачивалась, извивалась, брыкалась, лягалась, но вырваться из его объятий ей не удавалось.
- Прекратите немедленно! Я буду вас бить.
- Бей, - равнодушно ответил Филипп; он как раз сосредоточил все свое внимание на застежках, которые почему-то не хотели выполнять своей основной функции - расстегиваться.
- Я буду кусаться, - предупредила Бланка.
- Об этом я только и мечтаю, - заверил ее Филипп.
- Негодяй ты! - сказала она и вдруг всхлипнула.
Оставив в покое ее корсаж, Филипп взял Бланку за подбородок и поднял ее лицо к себе. На ее длинных ресницах, словно капли росы, блестели слезы.
- Что с тобой, милая? Почему ты плачешь?
- Вы... Ты насилуешь меня. Ты заставляешь... принуждаешь...
Он провел большим пальцем по ее розовым губам, которые непроизвольно напряглись и задрожали, готовые подчиниться малейшему желанию своей обладательницы.
- А если я не буду принуждать, ты согласишься?
- На что?
- Как это на что? Да все на то же самое - лечь со мной в постельку. Ну, не отказывайся, солнышко, ведь я ТАК тебя хочу. Я никого еще не хотел так, как тебя. Вот как я тебя хочу!
Бланка отрицательно покачала головой:
- Нет, Филипп.
- Но почему, почему? Неужели я не нравлюсь тебе?
Бланка промолчала. Продолжая удерживать ее в объятиях, Филипп свободной рукой погладил сквозь ткань юбок и платья ее бедро, затем пальцами пробежал вдоль стана к груди, пощекотал ее подбородок, шею, за ушком... Бланка глубоко и часто дышала, вся пылая от стыда и сладостного возбуждения.
- Разве я не нравлюсь тебе? - повторил свой вопрос Филипп.
- Нет, почему же, нравишься, - дрожащим голосом, почти умоляюще, ответила Бланка; как-то само собой она перешла на ты, понимая, что в данной ситуации обращение во множественном числе выглядело бы по меньшей мере комично. - Очень даже нравишься.
- Так почему...
- Я люблю другого, Филипп.
- А если бы не любила, согласилась бы?
Бланка смущенно опустила глаза.
- Да, - после непродолжительного молчания призналась она. - Тогда бы я согласилась.
- Значит, и в Толедо ты любила другого?
- Мм... Нет.
- Так почему же и раньше ты...
- Тогда все было иначе, Филипп. Теперь же многое изменилось, очень многое... Только не спрашивай что.
- И сейчас ты любишь Монтини?
- Да, его.
Филипп тяжело вздохнул и просто положил руку ей на колено.
- Очень любишь?
- Очень.
- Ну хоть частичку этой любви, коли она такая большая, обрати на меня, Бланка. Поверь, от этого Монтини не убудет, честное слово! Любовник не муж, к верности ему не обязывает никто - ни церковь, ни общество. Не все равно ли тебе, скольких любить - одного, двух, десяток? Бери пример с Маргариты. Полюби меня, милочка, я просто дурею от твоих прелестей.
- Нет, Филипп, я не могу. Мне далеко не безразлично, скольких любить и кого любить. Любовь - она одна, единственная и неделимая, и я не могу выполнить твою просьбу, пойми меня правильно... Впрочем, вряд ли ты поймешь меня, ведь ты никогда еще не любил по-настоящему.
Филипп отпустил Бланку; на лицо его набежала тень.
- Ошибаешься. Я знаю и понимаю это. Была у меня настоящая любовь... Когда-то. Давно... - Он хмуро взглянул на нее. - Но это не относится к вам с Монтини.
- Почему?
- Потому что ты не любишь его, ты просто увлечена им.
- Неправда! - запротестовала Бланка. - Я люблю его.
Филипп медленно покачал головой.
- Ты еще такое наивное дитя, Бланка. Вот только что ты утверждала, будто бы я не способен понять тебя; на самом же деле я вижу тебя насквозь. Ты не можешь любить Монтини, в этом я уверен.
- И, наверное, потому, - саркастически произнесла она, - что он мне не ровня?
- Вовсе нет, золотко. Уж я-то знаю, с какой легкостью любовь преодолевает все кастовые предрассудки, сметает все преграды, стоящие у нее на пути... Но сейчас речь о другом.
- О чем же?
- О том, как ты восприняла мои советы Габриелю.
- Это бесстыдство!
- Вот именно. Ты считаешь это бесстыдством - и не только то, что я дал эти советы в присутствие женщин, но и то, что я вообще даю такие советы. Следовательно, Монтини с тобой ничего подоб...
В этот момент Бланка зажала ему рот рукой.
- Имей же совесть, Филипп!
Филипп отнял ее руку от своего рта и осыпал ее нежными поцелуями.
- А между тем, - продолжал он, как ни в чем не бывало, - господин де Монтини, насколько мне известно, весьма опытный в таких делах молодой человек. Он не какой-нибудь сопливый юнец, который только то и умеет, что залезть на женщину, а спустя пару минут слезть с нее...
- Замолчи!
- Нет, Бланка, я не буду молчать, - в обличительном порыве заявил Филипп. - Я открою тебе глаза на истинное положение вещей. Ну, сама подумай: чем можно объяснить тот факт, что на третьем месяце любовной связи с таким отъявленным повесой, как Монтини, ты все еще остаешься забитой, невежественной девственницей?
- Я...
- Этому есть лишь одно объяснение. Ты не любишь Монтини. В постели с ним ты чувствуешь себя скованно, неуютно, неуверенно. Ты не отдаешься ему полностью и ему не позволяешь отдаваться тебе целиком. Ты стесняешься его, тебя неотступно преследует страх оказаться в неловком положении. И перед кем? Перед человеком, которого ты, как утверждаешь сама, беззаветно любишь! Я почти уверен, что не единожды ты отталкивала Монтини, когда он, по твоему мнению, "заходил слишком далеко", предлагал тебе "постыдные ласки"...
