Элизабет Хэнд - Француз
— Парни, это Фрэнк Блэк. Он работал здесь, в отделе убийств, до того, как стал легендой ФБР. Фрэнк, это Боб Гибелхауз, Пит Нортон, Роджер Камм.
Гип-гип! Ура!.. Приглушенный хор приветствий.
Один из детективов (Гибелхауз? так, кажется?) перегнулся через стол, щурясь и пристально разглядывая Фрэнка. Не каждый день увидишь ходячую легенду ФБР!
— Послушайте, вы и есть тот парень, поймавший того парня?! Ну, маньяка! Который жрал своих жертв. Как там его звали?
Лицо Фрэнка превратилось в белую маску.
— Леон Коул Пиггетт.
— Точно! — Гибелхауз прищелкнул пальцами. — Слушайте, мне всегда было любопытно: а как он их ел?
Борозды морщин у рта Фрэнка стали еще резче.
— Жарил на сковороде, — ответил он непроницаемо, — с картошкой и луком.
Гибелхаус фыркнул от неподдельного отвращения.
— Черт побери! — воскликнул он, приглашая коллег-детективов разделить с ним неподдельное отвращение. — Вы можете в это поверить?!
Коллеги-детективы готовы были поверить. Мальчишки… Ранние, да. Но все-таки пока молодые.
— У тебя найдется минутка? Для меня? — приятельски, но и субординационно осведомился Фрэнк у Блетчера.
— О чем речь, дружище?! Само собой!
Они вышли из кабинета, оставив молодняк делиться мнениями относительно нового рецепта «картошка по-каннибальски».
— Как работа? — приятельски, но и субординационно осведомился Фрэнк у Блетчера. Тон — по инерции.
— Нормально. Количество убийств рекордно низкое, — изрек Блетчер не без самодовольства. — Всего тридцать четыре за год. Оно, конечно, само по себе каждое убийство — это кошмар. Но всего тридцать четыре за год — это нормальный кошмар, хороший кошмар.
— Поздравляю, хотя и кощунственно звучит.
— Спасибо, хотя и звучит не менее кощунственно.
Поравнявшись с группой других сотрудников, Блетчер замысловато махнул рукой в приветствии.
— Я бы поставил это в заслугу исключительно себе, но справедливость превыше всего. Суть в том, что у нас в спасательной группе работают чертовски хорошие врачи.
Фрэнк позволил себе иронически усмехнуться. Прекрасный способ борьбы с убийствами, ничего не скажешь! Ну да не суди — и не судим будешь. Медикам Сиэтла подчас действительно удавалось невозможное. Фрэнк сам не единожды наблюдал, как они вытаскивали людей с того света. Так что, возможно, Блетчер и прав, в других управлениях и того нет. Кадровая текучка, господа!
Они прошли до конца коридора и свернули в другое крыло, безлюдное. Кабинеты и люди здесь встречались в значительно меньшем количестве.
Постоим у окна? Покурим? Постоим, по-ОКаем? Хотя насчет ОК, то бишь пресловутого «о’кэй!», — как ни верти в этих стенах, сомнительно. По определению.
— Что насчет женщины, убитой два дня назад? Той, с маленькой девочкой? — как бы для завязки разговора спросил Блэк. О чем же беседовать двум старинным не просто друзьям, но и коллегам по работе? О работе, разумеется!
— А, в прессе прочел?
— В прессе.
— Стриптизерша, — как бы о неважном бросил Блетчер. — Трудилась в пип-шоу… если это можно назвать трудом. Хотя… Как там в Библии? В поте лица своего будешь есть хлеб свой. Тогда — да. Тяжелый и вредный труд. Что-что, а семь потов при деятельности подобного рода сойдет, пока не… Хоть отжимай! И с нее, и с этих… подсматривающих. И не только пот. Гм! Вероятно, кому-то из этих… подсматривающих в окошко захотелось кое-чего большего, чем просто подсмотреть. Все-то им дай потрогать, пощупать, поковырять! Онанисты ублюдочные!
Фрэнк подчеркнуто скучающе разглядывал скучный пейзажик за окном.
— Вы кое-что скрыли от прессы, не так ли? — сказал он наконец.
Блетчер вздохнул, бросив исподлобья мрачный взгляд.
— И сознательно скрыли, между прочим. Это было премерзко. И жестоко. В городе могла бы начаться паника. Сам знаешь, как обычно бывает. Шумиха на телевидении, в газетах, обвинение полиции и прочее. Мы не хотим огласки. Она помешает поиску убийцы. Все осложняется тем, что на первый взгляд убийство абсолютно безмотивное.
— А что с девочкой?
— Находится под опекой социальных служб. Тут свои проблемы. Девочка больна.
— Она видела, как все произошло?
— Нет, не видела. Но слышала. Такое из памяти не вычеркнуть. Ее нашли рядом с телом матери. Сейчас с ребенком работают лучшие психологи, но, похоже, все безнадежно. Она в шоке… Фрэнк?
— Да, Боб?
— Фрэнк?
— Слушаю тебя, слушаю.
— Да нет, это теперь я тебя слушаю. Давай начистоту. Ты же явился сюда к нам не затем, чтобы высмолить сигаретку со стариной Бобом и потрепаться о том о сем? Фрэнк?
— Вы дьявольски проницательны, лейтенант Блетчер! От вас ничего не скроешь!
— Перестань, Фрэнк. Твоя ирония неуместна.
— Уж какая тут ирония!
— Короче! Ты что, ищешь работу, Фрэнк?
Фрэнк Блэк отсутствующе глядел мимо старины Боба, за его спину. Там, напротив окна, аккурат над последней по коридору дверью светилось в красном плафончике: «ВЫХОД». Запасной, надо понимать, аварийный. Или — единственно верный выход: влезть в это во все, как встарь, и…
Понимай в меру благоприобретенной испорченности. Или в меру все-таки сохранившейся неиспорченности. Всего один шаг, и ты уже вне игры. Впрочем, пока тебя, мистер Блэк, в эту игру еще не приняли. За то время, пока ты, мистер Блэк, обитал в Вашингтоне, правила изменились. И не в лучшую сторону изменились.
— Преступления на сексуальной почве. То, чем я занимался десять лет, Боб.
— И то, что стало причиной твоей преждевременной отставки. Не так ли, Фрэнк? Отставки… — угрюмо уточнил Блетчер.
— Добровольной отставки! — угрюмо уточнил Блэк. — Не так ли, Боб? Добровольной..
— А теперь, значит, заскучал и созрел для…
— Я не скучал. Но созрел, да. Считай, созрел. Впрочем, считай как угодно.
— Гм-гм… И вот ты здесь.
— И вот я здесь.
— И… чего же ты от меня ждешь?
— Уж не жду от Боба ничего я…
— Фрэнк!
— Ну ладно. Но я действительно ничего сверхъестественного не жду от тебя. И не требую.
— Договорились! Насчет сверхъестественного договорились. Уже проще. Так, и что насчет естественного?
— По-моему, нет ничего естественнее, чем твое согласие на то, чтобы я для начала осмотрел тело жертвы. А по-твоему? Иначе?
— Гм-гм… Да как тебе сказать…
— Так и скажи. Однозначно. Да? Нет?
Легко сказать: скажи! Нелегко сказать, — что «да», что «нет»! Однозначно — это вечное состояние души зашоренных придурков, мнящих себя вождями. Жизнь богаче наших представлений о ней. Все неоднозначно в этом лучшем из миров.
