Питер Бигль - «Если», 1996 № 07
Второе. Язык, понимаемый широко, выступает как творец эволюции материи, а не просто ее отражение. На свете не существует стола, дерева или красавицы «вообще». Все это есть только в сознании как совокупное представление, из которого мы исходим, употребляя то или иное слово. На основе этих идеальных конструкций мы как бы упорядочиваем мир по образу и подобию языка.
Существует гипотеза лингвистической относительности: разные языки несколько по-разному структурируют мир. Например, если, согласно Т. П. Григорьевой, для индоевропейских языков типична логическая конструкция «А» есть «Б», которая лежит в основе иерархии понятий, противоположности бытового — абстрактному, то в основе китайского языка скорее категория полезности, из которой следует соположность «А» и «Б». Этот взгляд на мир проявлен во всем строе жизни народа: обычаях и традициях, одежде и архитектуре (готический храм устремлен вверх, в то время как пагода скорее сопричастна, чем иерархична).
В терминологии физиолога И. П. Павлова язык — вторая сигнальная система. Изначально устная речь связана с важнейшими для выживания образами, действиями, переживаниями. Более сложные понятия, которые можно определить только через отношения с другими понятиями, возникли много позже. Поэтому любое речевое воздействие вызывает образы, ассоциации. А. Р. Лурия, один из основателей отечественной нейропсихологии, пишет о том, что с возникновением языка мир как бы удваивается. Любой из нас как физический организм не только погружен в определенные реалии, среду. С помощью знаков (слово один из важнейших элементов знаковой системы) человек управляет собственным поведением, прогнозирует события и поведение других людей; наконец, он может построить любые идеальные конструкции. Вот студент конспектирует лекцию; пометки, которые он делает, — способ актуализовать полученную информацию. Или: в душном вагоне метро мы можем вообразить, как скоро поедем в отпуск и будем купаться в море — и нам станет легче. Фантазия, мечта, творчество — все эти возможности дает нам управляемое словом образное мышление. Можно даже сказать, что человек становится более или менее независим от тех условий, в которых он реально существует.
Американский психотерапевт Фред Пьюсселик замечательно описал, как ему удается «сбрасывать» усталость, накопившуюся во время работы с пациентами, когда необходимо вникать в их проблемы, принимать на себя большой груз участия в их решении, сопереживания. Он представлял себя, например, прекрасной мощной птицей, орлом. Вот он сидит на вершине скалы. Вокруг далеко только горы и небо. Он чувствует, как его обтекают потоки воздуха, расправляет крылья, парит… Погружаясь в этот иллюзорный мир, Пьюсселик испытывает реальные позитивные переживания и избавляется от негативных.
В повседневной жизни таким естественным регулятором является сон, точнее, сновидения. Проводились опыты, когда спящему человеку ставили датчики, фиксировавшие смену фаз «медленного» и «быстрого» (то есть со сновидениями) сна. Последние прерывались экспериментаторами. В результате у испытуемых резко возрастала агрессивность, усиливалась сексуальность.
Как свежий воздух и вода, как пища, человеку необходимы эмоции, переживания. Они могут совершаться только в форме образов. Во сне образ — язык бессознательного — позволяет нам «сбрасывать» отрицательные эмоции и пытается восполнить то, чего не хватает в реальности. Известно, например, что во время антарктической зимовки многие видят «зеленые» сны, а перебравшись на материк, эти люди видят во сне белизну. Недостаток впечатлений, сенсорная депривация ведут к тому, что сам человек начинает производить фантасмагории. Когда-то будущие космонавты проходили, в частности, такое испытание: их сажали в бассейн с температурой воды, равной температуре тела, и часами держали, по сути дела, в невесомости и темноте. Через некоторое время люди, абсолютно изолированные от внешнего мира, начинали испытывать слуховые и зрительные галлюцинации. Этот эффект великолепно описан Станиславом Лемом в одном из рассказов о пилоте Пирксе.
Слово вызывает образ, ассоциации и ответную реакцию организма: моторную, звуковую, тактильную, вкусовую… Иногда задействована вся гамма.
Для поддержания нормального психического состояния человеку необходимы красивые образы, приятные переживания, гармоничные звуки. Даже если мы не обращаем на это внимания, все это воздействует на нас. Точно так же, если человек живет с тревогой в душе (например, боится летать на самолете, а по работе то и дело приходится) или, скажем, окна его квартиры выходят на вонючую помойку, это в конце концов может окончиться срывом.
Интересно и важно, что звуковой облик слова (устная речь ведь много древнее письма) самоценен. По эмоциональному тону звучание связано со смыслом. Вслушайтесь, как хищно звучит: «я-с-т-реб», «кор-шун», и как ласково «пеночка», «малиновка»… Как говорится, хорошую вещь плохим словом не назовут. На всех языках, например, выразительны ругательства (чего стоит само слово «грубость»). Если человека ругают, он, даже в точности не понимая значения слов, сориентируется по звуковому ряду, и это вызовет соответствующие переживания. Люди, у которых ругательства являются своеобразной «смазкой» речи, привыкшие материться, загрязняют свою ментальность и психически деградируют (не зря говорят: «грязные слова»).
«Включая» образ, сама речь человека в определенном плане программирует поведение. Банальный пример: поздороваться — значит пожелать кому-то здоровья. «Они даже не здороваются» — формула отказа от общения, выразительнее которой может быть разве что проклятие.
О проклятии есть смысл поговорить несколько подробнее. Несомненно, оно как выражение крайнего осуждения связано с понятием табу, абсолютного запрета, свойственного примитивным культурам. (На самом деле табу в основе носят характер приспособления: скажем, запрет охотнику есть добычу, им самим убитую, направлен на выживание племени, а не отдельного человека). Нарушение табу влечет за собой страшное наказание — проклятие. Сила слова здесь связана с тем, насколько сам человек верит в это. Ему, положим, говорят: ты не должен был этого есть, теперь ты умрешь. И он умирает.
Это касается не только первобытных культур. В новейшее время ставился такой варварский эксперимент: преступникам, приговоренным к смерти, закрывали лица и якобы вскрывали вены (на самом деле по рукам стекала теплая вода). Через какое-то время приговоренные умирали… Если человек верит в смертельность происходящего — для него это смертельно. Верит в целебность — целебно (если ему не рекомендуют выпить яд, конечно). В сознании самого современного, образованного, прагматичного человека, как правило, есть области, отданные иррациональному, мистическому; когда информация попадает в такую область, действия самого разумного человека могут быть непредсказуемыми. Например, выдающийся ученый искренне считает, что политики определенной ориентации плетут заговоры против его народа, и все свои силы отдает борьбе с «заговорщиками». Закодированные алкоголики не пьют, потому что предупреждены, что погибнут в случае нарушения запрета (кода). Такова установка. Хотя сам алкоголь не должен вызывать в организме необратимых явлений, но страх запускает механизм самоуничтожения.
