Питер Бигль - «Если», 1996 № 07
— Да вот благоверная моя, — тем же простецким тоном продолжал он, — шла на рынок, да не дошла малость…
Он наконец высмотрел Грачиху. Горб у нее был лишь один, да и тот заметно уменьшился. «Плохо дело, — встревоженно подумал Радим. — Всем рынком, видать, жалели…»
Выменяв у хмурого паренька три луковки на пять помидорин, Радим для виду покружил по площади, пытаясь по обыкновению переброситься с каждой торговкой парой веселых словечек, и вскоре обнаружил, что отвечают ему неохотно, а то и вовсе норовят отвернуться. Потом он вдруг споткнулся на ровном месте, чуть не рассыпав заметно позеленевшие помидоры, — кто-то, видать, пробормотал пожелание издали. «Да что же это! — в испуге подумал Радим, хотя и продолжал простодушно улыбаться сельчанам. — Ведь и впрямь со всеми поссорит!»
Как бы случайно оглянулся на Грачиху и замер, уставясь на корзину с червивыми яблоками.
— Эх! — сказал он с восхищением. — Посылала меня благоверная моя за хлебом, но уж больно у тебя, Грачиха, яблоки хороши! Наливные, румяные, ни пятнышка нигде, ни червячка… Меняем, что ли?
Сурово поджав губы, Грачиха глядела в сторону.
— Шел бы ты лучше, словесник, домой, — проговорила она наконец. — Учил бы ты ее и дальше словам своим… Только ты запомни: каким словам научишь — такие она тебе потом и скажет!..
— Каким словам, Грачиха? Ты о чем?
Грачиха спесиво повела носом и не ответила. Радим растерянно оглянулся. Кто смотрел на него осуждающе, а кто и с сочувствием. Он снова повернулся к Грачихе.
— Да молодая она еще! — жалобно вскричал он. — Не сердись ты на нее, Грачиха! Сама, что ли, молодой не была?
Но тут на краю пыльной площади возникла суматоха, торговки шарахнулись со вскриками, очистив свободное пространство, в котором, набычась, стояли друг против друга два человека. Драка. Ну и слава Богу — теперь о них с Лавой до вечера никто не вспомнит.
— А-а… — повеселев, сказала Грачиха. — Опять сошлись задиры наши…
Радим уже проталкивался сквозь толпу к месту драки. Задир было двое: один — совсем еще мальчишка с дальнего конца села, а второй — известный скандалист и драчун по кличке Мосол. Оба стояли друг против друга, меряя противника надменными взглядами. Сломанные корзинки лежали рядом, луковицы и картофелины раскатились по всей площади.
— Чтоб у тебя ноги заплелись… — процедил наконец Мосол.
— …да расплетясь — тебя же и по уху! — звонко подхватил подросток. Тело его взметнулось в воздух, послышался глухой удар, вскрик, и оба противника оказались лежащими в пыли. Потом вскочили, причем Мосол — держась за вспухшее ухо.
Торговки снова взвизгнули. Радим нахмурился. Слишком уж ловко это вышло у мальчишки. «Да расплетясь — тебя же и по уху…» Такие приемы раньше были известны только словесникам.
— Да где же староста? — кричали торговки. — Где этот колченогий! Кривобокий! Лопоухий!.. Вот сейчас староста приковыляет — он вам задаст!
В конце кривой улочки показался староста. Весь перекошенный, подергивающийся, приволакивающий ногу, он еще издали гаркнул:
— Прекратить! А ну-ка оба ко мне!
Драчуны, вжав головы в плечи, приблизились.
— Вы у меня оба сейчас охромеете! — пообещал он. — И хромать будете аж до заката! Ты — на правую ногу, Мосол, а ты, сопляк, на левую!
— Дождались, голубчики! — послышались злорадные женские крики. — Это ж надо! На рынке уже драку учинили!..
Припадая на разные ноги, притихшие драчуны заковыляли к своим корзинкам. Мальчишка утирал рукавом внезапно прохудившийся нос. Перекошенный староста потоптался, строго оглядывая площадь из-под облезлых бровей. Потом заметил Радима.
— Мальчишка-то, — ворчливо заметил он, когда они отошли подальше от толпы. — Видал, что вытворяет? Чуть не проглядели… В словесники его и клятвой связать…
— Хорошо выглядишь, — заметил Радим. — Нет, правда! И ноги, вроде, поровней у тебя сегодня, и плечи…
Староста понимающе усмехнулся.
— Брось, — сказал он. — Зря стараешься. Чуть похорошею — такого по злобе нажелают… Я уж привык так-то, скособочась… А тебе, я гляжу, тоже досталось — подурнел что-то, постарел… Сейчас-то чего не вмешался?
Радим смутился.
— Да хотел уж их остановить, а потом гляжу — ты появился…
— Понятно, — сказал староста. — Красоту бережешь… Ну правильно. Старосте — ему что? Увечьем меньше, увечьем больше — разницы уже никакой… Видишь вон: на другую сторону перекривило — опять, значит, кому-то не угодил… — Он помолчал, похмурился. — Насчет жены твоей хочу поговорить. Насчет Лавы.
Радим вздрогнул и с подозрением посмотрел на старосту. Староста крякнул.
— Ну вот, уставился! — сказал он с досадой. — Нашел соперника, понимаешь!.. Сам виноват, коли на то пошло… Кто тебя тогда за язык тянул?
Радим устыдился и отвел глаза. Действительно, вина за тот недавний случай была целиком его. Мог ведь сослагательное наклонение употребить или, на худой конец, интонацию вопросительную… Так нет же — сказанул напрямик: живешь, мол, со старостой… А старика-то, старика в какое дурацкое положение поставил!.. Радим крякнул.
— Ладно, не переживай, — сказал староста. — Да и не о том сейчас речь… Тут видишь что… В общем, ты уж не серчай, а поначалу я на тебя думал. Ну, что это ты ее словам учишь…
— Это насчет двух горбов? — хмуро переспросил Радим. — Сам сегодня в первый раз услышал…
Староста переступил с ноги на ногу — как будто стоя спотыкнулся.
— Два горба… — повторил он с недоброй усмешкой. — Что два горба! Она вон Кикиморе пожелала, чтоб у той язык к пятке присох.
Радим заморгал. Услышанное было настолько чудовищно, что он даже не сразу поверил.
— Что?! — выговорил он наконец.
— Язык к пятке! — раздельно повторил староста. — Присох! Уж на что Кикимору ненавидят, а тут все за нее вступились. Суетятся, галдят, а сделать ничего не могут… Глагола-то «отсохнуть» никто не знает! Хорошо хоть я вовремя подоспел — выручил…
Радим оторопело обвел взглядом рыночную площадь. Кикиморы нигде видно не было. Торговки смотрели на них во все глаза, видимо, догадываясь, о чем разговор. Староста вздохнул.
— Был сейчас у Тихони…
— У Тихони? — беспомощно переспросил Радим. — И что он?
— Ну ты ж его знаешь, Тихоню-то… — Староста поморщился. — Нет, говорит, никогда такого даже и не слыхивал, но, говорит, не иначе из прежних времен пожелание… Будто без него непонятно было! — Староста сплюнул.
— Сам-то что думаешь? — тихо спросил Радим. — Кто ее учит?
Глава словесников неопределенно повел торчащим плечом.
