Геннадий Гор - Фантастика-1962
Эта мысль была фантастичной, она противоречила всему тому, что я знал об отце, человеке чрезвычайно трезвом, историке, признававшем только документ, только факты, и притом проверенные по многу раз. И вдруг эта мысль, романтичная и наивная, ничем не подтвержденная, противоречащая логике, здравому смыслу. Уж не воображал ли отец, что Леонардо ребенком был доставлен с другой планеты?
Я рылся в черновиках отца, ища продолжения статьи. Мне хотелось получить ответ на вопрос, который меня страстно занимал. Но черновики не имели никакого отношения к незаконченной статье. Это были скучные, написанные сухим академическим языком страницы учебника истории для вузов. В них, в этих страницах, отразилась та половина личности моего отца, которую так ценили некоторые его коллеги, доценты и профессора, влюбленные в бесстрастную и сухую точность и не понимавшие, что жизнь, история и документ — это не одно и то же.
8Всеволод Николаевич Обидин редко пользовался отпуском. Увлеченный работой, он обычно и лето проводил в своей лаборатории. Но в этот раз он решил отдохнуть: слишком знойнее и душное стояло лето.
Обидин не любил санатории, дома отдыха, дачи, предпочитая странствования по незнакомой местности с рюкзаком за спиной. Мы провожали его на перроне Московского вокзала в Горный Алтай, желая ему счастливого пути. Но путь оказался не очень-то счастливым.
Через две недели от Обидина пришла открытка, адресованная всем сотрудникам лаборатории, восторженно описывающая красоты алтайской природы. Но вслед за открыткой прибыла телеграмма, из которой мы узнали, что наш шеф лежит в горноалтайской больнице, что у него сломана нога в результате “микрокатастрофы” (обидинское словечко) на Семинском перевале. Что это была за “микрокатастрофа”, мы так и не узнали.
Открытки и письма, которые посылал нам наш шеф из больницы, были с юмором, чуточку, правда, нарочитым и демонстративным, свидетельствовали не столько о душевном настроении и самочувствии писавшего, сколько о его желании казаться веселым и бодрым.
Вернулся Обидин неожиданно, без всякого предуведомления, похудевший, прихрамывающий, необычайно бодрый и энергичный. За два месяца пребывания в больнице у него родилась идея, которая торопила и его, и его врачей, и природу, заставив его стать здоровым раньше срока.
Что это была за идея?
Пока о ней знали только я и научный сотрудник Димин, но знали не так уж много. Обидин, в сущности, показал нам только леса, а не само здание.
Помню, как после разговора с Обидиным я возвращался из института на дачу. Размечтавшись, я проехал свою остановку и ждал обратного поезда в Сиверской. Гремела гроза с молнией и дождем. Но я почти ничего не замечал, весь погрузившись в лихорадившие меня мысли.
В продолжение многих лет Обидин вел опыты и исследования над клетками. Ему не раз доводилось замедлять жизнь клеток, почти приостановив ее ход, и, преодолев значительное время, снова возвращать их к бытию. Сейчас речь шла уже не об отдельных клетках, а об организме в целом, организме — этой сложнейшей системе из всех систем. Клетки выдерживают замедление, почти остановку, жизненных процессов, но выдержит ли нервная система, мозг?
Сохранится ли или, вернее, возобновится ли само сознание?
Наконец подошел поезд. Я сел в вагон и сразу, забыв, куда я еду, погрузился в размышления.
Я опомнился только тогда, когда увидел, что снова проезжаю знакомый мне домик.
В этот раз я уже не стал ждать поезда, а пошел пешком под проливным дождем.
— Что это? — спросила Ольга, увидев меня, промокшего и усталого. — Уж не шел ли ты пешком из Ленинграда?
— Почти угадала, — сказал я, — я так торопился домой, что не дождался поезда.
— Это похоже на тебя. Ты нетерпелив. И в Ленинграде всегда ходишь пешком, чтобы не стоять на остановке и не ждать автобуса. Медленнее, но зато без ожидания.
— А что, если бы жизнь шла без ожидания?
— Тогда бы неинтересно было жить.
Я переоделся, рассеянно и наскоро поужинал, подошел к кроватке, где спал Коля, постоял и отошел.
— Чем ты так взволнован, Паша? Что случилось?
— Ничего. Лично со мной ничего. Но мир изменится, изменится все, если удастся реализовать нввую идею Обидина. Изменятся вещи, понятия, время, сама жизнь, слова. И особенно изменится слово “ждать”.
Ольга рассмеялась.
— Ты хочешь сказать, что ты станешь более терпеливым, разучишься нервничать и торопиться? Что это за идея?
Мы проговорили почти до рассвета.
Ольгу идея Обидина увлекла не меньше, чем меня. Если опыт удастся, то в биологической науке произойдет грандиозный скачок и живые организмы обретут почти бессмертие, жизнь удлинится почти безгранично и индивид будет длиться во времени, побеждая его.
Мы сидели рядом и смотрели друг на друга, словно наука уже подарила нам безграничную власть над временем.
— Интересно, — спросила Ольга, — кому Обидин поручит вести этот опыт? Если тебе, то тебе придется и ночевать в институте….
9Я сделал всего несколько шагов по комнате — от стены, где стояла койка, до дверей. Дверь раскрылась. Еще шаг, и этот шаг сказочно растянулся и перенес меня в другой мир.
Рядом со мной шел мой тезка и потомок Павел Погодин.
— Чуточку медленнее, — сказал он. — Вам еще нельзя ходить так быстро, И как только раскрылись двери, пространство сдвинулось.
Приятное ощущение легкости и свободы овладело мной. Так я чувствовал себя в юности или в детстве.
— Далеко ваша квартира?
Павел рассмеялся.
— Квартира? Недавно я вспомнил это допотопное слово, перечитывая “Преступление и наказание”. Гениальный роман! Нет, я живу недалеко. На берегу горной реки Катуни. В шести тысячах километров от места работы.
— И поспеваете на работу? В мое время скорый поезд доставлял пассажира из Ленинграда на Алтай за пять суток.
— Сейчас я трачу на это сорок, сорок пять минут, не так уж мало, если учесть, что требуется столько же времени на обратный путь. Полтора часа…
— Почему так далеко?
— Край нравится. Заповедное место. А я помешан на рыбной ловле. Люблю бродить по лесу. Когда-то существовало такое милое словечко “бродяга”.
— А сейчас не существует?
— Возможно, и сохранилось где-нибудь в далеких уголках мира, где-нибудь на Сатурне или на Венере. Романтическое словечко, чуточку, правда, театральное. А еще было слово “странник”. Оно уже вышло из употребления, кажется, в ваше стихийно-буйное время. В детстве я увлекался исторической лингвистикой, коллекционированием старинных слов…
Мы мило болтали. А пространство и время между тем делали свое дело. Им даже не надо было менять декорации. Сорок пять минут быстрого движения, отчужденного от всего окружающего, — и вот мы уже в Горном Алтае.
