Михаил Кривич - Женский портрет в три четверти
Двор был невелик, светел и зелен. Еще он был желт - за скучным казенным зданием, выходящим на улицу своим безликим фасадом в пять рядов окон, стояла двухэтажная городская усадьба, скромная, как невеста из небогатого старинного рода. Усадьба была крашена светло-желтой краской, лишь четыре колонны, портик да карнизы остались белыми, и, похоже, каменным был только первый этаж, а второй из оштукатуренной древесины, так дешевле, это в духе небогатых семей, где чуть стыдятся своей бедности, но не кичатся ни знатностью, ни тонкостью манер. Наверное, пообок стояли тут когда-то два маленьких флигелька, и был еще домик для дворни, я быстро пририсовал их воображением, потому что скругленная линия фасада без пристроек казалась незавершенной, утратившей что-то, но и в этой утрате таилась своя прелесть, и, появись сейчас все эти пристройки, сгинувшее куда-то крыльцо, ставни на окнах первого этажа, кованая решетка на месте безобразного серого дома - все это было бы прекрасно, но излишне, как если бы Венере Милосской приставили руки.
И вот что там еще было: облупленная ротонда, сильно поуродованная, обшитая досками и выкрашенная маслом, превращенная в беседку для дворовых любителей домино; великолепная старая липа, огороженная штакетником, чтобы не вытаптывали землю и не царапали шершавый ствол; высохший давным-давно фонтан - без фигур и без украшений, просто круглый бассейн и торчащая из середины ржавая труба с наконечником; высокий зеленый забор слева, закрывающий соседний двор, и глухая кирпичная стена справа; белье на веревке между ротондой н забором; сэр Уильям Бризкок, сидящий на бортике фонтана лицом к усадьбе; н мы впятером, с сенбернаром во главе и с долговязым Менделеевым в арьергарде.
Пес взвизгнул и так рванулся вперед, что Саша не удержал поводка. Профессор повернулся, привстал, поднял руку, не то приветствуя нас, не то успокаивая, и укоризненно произнес:
- Бернар, как ты себя ведешь!
Сенбернар Бернар осадил и подошел к профессору степенной походкой, ткнулся головой в профессорскую руку и помимо воли опять взвизгнул. Сэр Уильям потрепал его по голове, наклонился, что-то прошептал, и в это мгновенье я почувствовал огромное облегчение, потому что с моих рук свалилась тяжесть - кот сиганул из корзинки на землю, подбежал к хозяину, потерся о штанину и на кошачьем эсперанто произнес два-три слова, со всей очевидностью выражающие преданность.
- Как поживаешь, О'Бумба? - спросил профессор, наклонился и погладил кота по спине. О'Бумба всем своим видом показывал, что поживает прилично, как и положена профессорскому коту.
- Благодарю вас, господа,-сказал Бризкок,- за то, что взяли на себя труд вывести моих друзей на прогулку. В спешке я совершенно забыл это сделать, и хотя они,- он погладил сначала собаку, потом кота,- очень терпеливы, все же, боюсь, рано или поздно их терпение могло кончиться. Еще раз спасибо за участие.
- Не за что,- сказал Саша Могилевский.- Но вы забыли в спешке и о вечернем заседании. На конгрессе с ног сбились, вас разыскивая.
- Конгресс? Ах да, конгресс... Однако, господа, есть вещи поважнее конгрессов. Вот коллега вам подтвердит: - Да...- промямлил Кравчук, не желая спорить с профессором.- Наверно, есть, но все же, сэр, вы как-то странно исчезли... Мы с вами так хорошо беседовали, вы первый, кто сразу понял мою идею, я хотел обсудить с вами кое-какие интересные детали,- и вдруг вы говорите: "Минуту",- я жду минуту, и пять, и пятнадцать, а вас нет и нет!
Тут я позволил себе направить беседу в правильное русло.
- Простите, сэр,- сказал я холодным голосом,- вы обещали мне интервью, но вместо этого сначала позволили вовлечь себя в незапланированную беседу с этим гражданином, а потом исчезли вовсе, ни о чем меня не предупредив. Читатели нашей газеты просто не поймут, почему вы не нашли времени сказать для них хотя бы несколько слов.
Я перечитал свою тираду, написанную пером на бумаге, и засомневался, точно ли так я сказал. Во всяком случае, если и не так, то с тем же смыслом.
Тут я должен на минуту остановиться, чтобы дать необходимое разъяснение. Конечно, слова Бризкока, Кравчука и свои собственные я привожу по памяти - она у меня профессиональная и потому достаточно крепкая. Кажется, говорил уже о своем знакомстве с иностранными языками: "Хорошая погода, не правда ли?" Сэр Вилли не раз хвалил мой английский но цена таких похвал хорошо известна: когда ты действительно знаешь язык, никому и в голову не придет делать тебе комплименты, это будет даже дико - представьте, вам или мне сказали бы, что мы очень хорошо говорим порусски...
Насчет русского языка сэра Уильяма: я не раз ободряюще говорил профессору, как хорошо он знает наш великий и могучий язык. Полагаю что этим тоже все сказано. Могилевский в школе учил немецкий, причем ему попалась никудышная учительница, Кравчук болтал по-английски довольно бегло; хотя и с чудовищным среднерусским акцентом, акая и нажимая на "р", Бернар лаял и рычал, как все собаки на свете, а О'Бумба, когда нарушал обет молчания, мяукал как-то не по-нашему: не "мяу", а "мэу", с легкой вопросительной интонацией.
Понятно, что я воспроизвожу наши диалоги не так, как они звучали, а как спроецировались в моем сознании. Ни мой сомнительный английский, ни коверканый русский сэра Уильяма не достойны того, чтобы войти в историю, а у меня есть все основания подозревать, что эти записи не канут в вечность, и если их не оценят по достоинству сегодня,- что ж, время все расставит на свои места. Если бы подле Архимеда и Ньютона оказались в свое время толковые газетчики, которые по горячим следам записывали бы главные события, в истории науки не осталось бы места плоским анекдотам о человеке в ванне и человеке под яблоней.
- Приношу всем извинения,- Бризкок прижал руку к сердцу и склонил голову,- но обстоятельства оказались сильнее меня. Однако все закончилось благополучно, Бернар, как я понимаю, по следу привел вас ко мне, на вечернем заседании председательствовал кто-то из моих коллег, случай дал нам возможность познакомиться поближе - и, как мне кажется, все складывается на редкость хорошо.
Признаться, я не мог разделить оптимизма сэра Уильяма, ибо коту наскучило ходить по земле и он вспрыгнул в свою корзинку, полагая, очевидно, что я существую исключительно для того, чтобы носить его на руках. И надоевшая мне ноша, и неопределенность ситуации - все это начало меня раздражать. Ладно, пес помог нам найти хозяина в этом неухоженном дворе, спасибо случаю, приведшему нас сюда,- но Бризкок-то как здесь очутился?
Вслух этот вопрос я задать не успел - меня опередил Могилевский:
- Как вы попали сюда, сэр Уильям? Почему именно сюда? И отчего дверь вашего номера была незаперта?
